История о надежде до дуров. Сообщение о надежде дуровой

Осенью 1806 года дочь сарапульского городничего Надежда Дурова тайно ушла из дому, переоделась в мужское платье и под именем Александра Соколова поступила в военную службу. В 1807 году она уже участвовала в сражениях. Тайна Дуровой была известна лишь нескольким людям, но слух о том, что в русской кавалерии служит женщина, все же распространился в армии, оброс легендарными подробностями, и самой Дуровой приходилось слышать о себе фантастические рассказы. Так началась легенда об отважной кавалерист-девице, легенда, вызывавшая и вызывающая до сих пор неослабевающий интерес и благодарное восхищение, вдохновляющая поэтов, художников, музыкантов.

Эта легенда, как и положено легенде, не следует точно фактам и обстоятельствам того события, о котором повествует, но сохраняет главный его смысл, его общую идею, нравственный и общечеловеческий смысл и потому находит отклик в умах и сердцах длинного ряда последующих поколений. Идея легенды о Надежде Дуровой - победа в борьбе за свободу, за свободу личную и за свободу Отечества. Об этом говорит легенда, этому же были посвящены жизнь и деятельность Надежды Андреевны Дуровой - богато и разносторонне одаренного человека, имевшего редкую в людях смелость преступить предрассудки своего времени, храброго воина, талантливой писательницы.

Надежда Андреевна Дурова родилась в сентябре 1783 года. Дня своего рождения она не знала и сама. "У отца моего нигде этого не записано,- сообщает она историку, составлявшему ее биографию. - Да, кажется, нет в этом и надобности. Можете назначить день, какой вам угодно".

Ее отец, Андрей Васильевич Дуров, - гусарский офицер, владелец одной-единственной небольшой деревни в Сарапульском уезде Вятской губернии (ныне Удмуртская АССР), мать, Надежда Ивановна, - красавица, "одна из прекраснейших девиц Малороссии", говорит о ней Дурова, - происходила из семьи богатых украинских помещиков Александровичей. Родители Надежды Ивановны были против этого брака. Молодые повенчались "увозом". Дурова подробно описала и страстную романтическую любовь родителей, и романтическое бегство матери из дому с бедным гусаром. Видимо, мать часто вспоминала и рассказывала эти эпизоды потому, что только они и были светлыми и счастливыми страницами ее замужества, следующие годы оказались цепью разочарований и страданий. Несмотря на то что после венчания Надежда Ивановна просила у отца прощения за нарушение его запрета, отец ее не простил и отказался от нее. В родительском доме она была баловнем семьи, не знала забот и уж конечно никаких материальных лишений; став женой строевого офицера невысокого чина (Дуров тогда имел чин ротмистра), к тому же живущего лишь на жалованье, она оказалась в совсем иных условиях. Ей пришлось ограничивать себя во всем, тяжелым и утомительным был походный быт, все это - да и многое другое - совершенно не походило на сложившееся у нее под влиянием чтения идиллических романов представление о жизни. "Муки, предшествовавшие моему рождению, - пишет Дурова, - удивили матушку самым неприятным образом; они не имели места в мечтах ее и произвели на нее первое невыгодное для меня впечатление". Надежда Ивановна ожидала сына, думая, что ради внука отец простит ее, но родилась девочка. Мать все же получила желанное прощение, однако неприязнь ее к дочери осталась.

Дурова рассказывает, что однажды на походе мать, утомленная и раздраженная ее криком, в нервном припадке выбросила ее, младенца, из окна кареты, и тогда отец поручил нянчить дочь фланговому гусару Астахову. "Воспитатель мой Астахов, - вспоминает Дурова, - по целым дням носил меня на руках, ходил со мною в эскадронную конюшню, сажал на лошадей, давал играть пистолетом, махал саблею". Зато когда мать решила сама заняться дочерью, которой к тому времени уже исполнилось шесть лет, то столкнулась с тем, что воспитание гусара Астахова пустило неистребимые корни. "Взяв меня из рук Астахова, мать моя не могла уже ни одной минуты быть ни покойна, ни весела; всякий день я сердила ее странными выходками и рыцарским духом своим; я знала твердо все командные слова, любила до безумия лошадей, и когда матушка хотела заставить меня вязать шнурок, то я с плачем просила, чтоб она дала мне пистолет, как я говорила, пощелкать; одним словом, я воспользовалась как нельзя лучше воспитанием, данным мне Астаховым! С каждым днем воинственные наклонности мои усиливались, и с каждым днем более мать не любила меня. Я ничего не забывала из того, чему научилась, находясь беспрестанно с гусарами; бегала и скакала по горнице во всех направлениях, кричала во весь голос: "Эскадрон! направо заезжай! с места! марш-марш!" Тетки мои хохотали, а матушка, которую все это приводило в отчаяние, не знала границ своей досаде, брала меня в свою горницу, ставила в угол и бранью и угрозами заставляла горько плакать".

Между тем в семье Дуровых разыгрывалась трагедия: Андрей Васильевич, в 1789 году оставивший из-за выросшей семьи - кроме Надежды у него родились еще две дочери и сын - военную службу и выхлопотавший должность городничего в Сарапуле, стал изменять жене, Надежда Ивановна тяжело переживала измены мужа, здоровье ее пошатнулось.

Надежда Дурова в молодости

Тяжелая атмосфера в доме и постоянные жалобы матери на судьбу произвели глубокое впечатление на H. А. Дурову и дали направление мыслям, которые позже определили весь ее жизненный путь. "Может быть, я забыла бы наконец все свои гусарские замашки и сделалась обыкновенною девицею, как и все, если б мать моя не представляла в самом безотрадном виде участь женщины. Она говорила при мне в самых обидных выражениях о судьбе этого пола: женщина, по ее мнению, должна родиться, жить и умереть в рабстве; что вечная неволя, тягостная зависимость и всякого рода угнетение есть ее доля от колыбели до могилы; что она исполнена слабостей, лишена всех совершенств и не способна ни к чему; что, одним словом, женщина самое несчастное, самое ничтожное и самое презренное творение в свете! Голова моя шла кругом от этого описания; я решилась, хотя бы это стоило мне жизни, отделиться от иола, находящегося, как я думала, под проклятием божиим".

Дурова страдала оттого, что мать в своем стремлении подчинить себе дочь и сломить ее волю заставляла ее делать то, к чему девочка чувствовала отвращение, унижала ее упреками и насмешками, отнимала все, к чему она привязывалась. С годами надзор матери становился мелочнее и тягостнее. "Она продолжала держать меня взаперти, рассказывает Дурова, - и не дозволять мне ни одной юношеской радости. Я молчала и покорялась; но угнетение дало зрелость уму моему. Я приняла твердое намерение свергнуть тягостное иго".

Освобождением от родительской власти для девушки в то время было только замужество, поэтому, наверное, восемнадцатилетняя Надежда Дурова охотно дала согласие, когда ей сделал предложение заседатель Сарапульского земского суда чиновник 14-го класса Чернов. В 1803 году она родила сына Ивана. Но ее замужество оказалось неудачным, вскоре она ушла от мужа, переведенного служить в Ирбит. и вернулась в родительский дом. Что послужило этому причиной, неизвестно; впоследствии Дурова, описывая свою жизнь, ни словом не упоминала о замужество, о сыне и не поддерживала ни с ним, ни с мужем никаких отношений. Можно только предполагать, что какие-то черты ее собственной замужней жизни и судьбы матери нашли отображение в повести "Игра судьбы, или Противозаконная любовь". Конечно, ни она сама, ни ее мать не имеют ничего общего с главной героиней повести Еленой Г*** - натурой слабой, бесхарактерной, так же как и события, описанные в ней, не могут быть соотнесены с действительными событиями в семье Дуровых, но последовательно проводимая в повести мысль, что в гибели Елены виновато поведение ее мужа, заставляет думать, что здесь Дурова размышляла о себе, и если в повести она при помощи фантазии логическое развитие событий довела до трагического конца, то в действительности прервала его в начальной стадии.

Освобождение путем замужества не удалось.

Домашняя обстановка с каждым днем становилась все тягостнее. Мать уже не надеялась ни на что, "беспрерывная досада испортила ее нрав и без того от природы вспыльчивый и сделала его жестоким", она, "угнетенная горестию, теперь еще более ужасными красками описывала участь женщин". Идея о фатальном рабстве женщин вызывала у Дуровой "отвращение к своему иолу", заставляла "с твердостию и постоянством" заниматься "обдумыванием плана выйти из среды, назначенной природою и обычаями женскому полу".

Неизвестно, сколько времени провела Дурова в родительском доме, уйдя от мужа, но, видимо, достаточно долго - год или два. Это было время серьезных размышлений о жизни, о себе, о своем будущем, время упорных занятий самообразованием. Елена Г***, героиня повести "Игра судьбы", оставленная мужем, рассуждает: "Что я такое в свете?.. жена без мужа... дано мне воспитание?.. Для чего меня ничему не учили!.. для чего я не знаю того, что знает здешняя полковница; городничиха; даже старая Р***: я плакала бы, играя свои фантазии на фортепиано или на арфе... я рисовала бы... хотя б поселили во мне охоту к чтению; может быть, суждения, наставления, примеры, какие могла б я найти в книгах, дали мне твердость характера, силу душевную!.." Безусловно, тут отразились размышлении самой Дуровой о скудости собственного образования. Проявив незаурядную силу воли, она самостоятельно принялась его восполнять. В то же время она начинает писать, и первым ее литературным опытом становится повесть о судьбе Елены Г***, повесть о судьбе женщины в современном обществе. Впоследствии эта повесть неоднократно перерабатывалась, и сейчас невозможно отделить первоначальный текст от позднейших доработок, но, видимо, сюжетная линия и основные идеи ее остались те же, что были и в первоначальном варианте.

Утвердившись в намерении "выйти из сферы, назначенной природою", Дурова естественно приходит к мысли выдать себя за мужчину и так же естественно для себя - мужчины она представляет единственный род деятельности - военную службу в кавалерии, ни о каком другом она просто не имела представления. Конечно, тут сыграли свою роль и патриотические порывы, и традиции семьи, и свойства характера.

Шел 1806 год. Наполеон, разбив в кампании 1805 года войска русско-австрийской коалиции, готовился к завоеванию России. В России понимали неизбежность войны с Наполеоном и тоже готовились к ней: производились реформы в армии, усовершенствовалось оружие, особенно артиллерия, в обществе усилились патриотические настроения.

И детские годы, проведенные под наблюдением гусара Астахова и вспоминавшиеся как самые счастливые в жизни, и одобрительные отзывы отца о ее умении скакать на коне - все заставляло Дурову думать в одном направлении: "Воинственный жар с неимоверною силою запылал в душе моей; мечты зароились в уме, и я деятельно начала изыскивать способы произвесть в действие прежнее намерение свое - сделаться воином, быть сыном для отца своего и навсегда отделиться от пола, которого участь и вечная зависимость начали страшить меня".

17 (29 по новому стилю) сентября 1806 года Дурова, переодевшись в мужской казачий костюм, ночью ушла из дому и, выдав себя за дворянина, желающего вопреки воле родителей поступить на военную службу, присоединилась к казачьему полку, чтобы с ним дойти до места размещения регулярных войск. Назвалась она Александром Васильевичем Соколовым. Под этим именем, дойдя с казаками до Гродно, она завербовалась "товарищем", то есть рядовым из дворян, в Коннопольский уланский полк.

"Итак, я на воле! свободна! независима! Я взяла мне принадлежащее, мою свободу: свободу! драгоценный дар неба, неотъемлемо принадлежащий каждому человеку! Я умела взять ее, охранить от всех притязаний на будущее время, и отныне до могилы она будет и уделом моим и наградою!" - так передает Дурова свои первые мысли в ту ночь, когда она совершила решительный шаг, ушла из дому и ехала на коне через лес, догоняя казачий полк. "Воля", "свобода" - слова, часто встречающиеся у Дуровой: "Воля - драгоценная воля! - кружит восторгами голову мою от раннего утра до позднего вечера"; в самые трудные дни, когда она падает с ног от изнеможения от военной муштры (ведь она - рядовой солдат), когда она каждую минуту должна подчиняться суровой воинской дисциплине, она все равно с восторгом повторяет: "Свобода, драгоценный дар неба, сделалась наконец уделом моим навсегда! Я ею дышу, наслаждаюсь, ее чувствую в душе, в сердце!" "Воля", "свобода" - понятия широкие, многозначные, но для Дуровой они имеют совершенно определенный и однозначный смысл: она понимает под "волей" и "свободой" право человека самому избрать свой жизненный путь; она избрала военную службу, осуществив тем самым, как она говорит сама, "неотъемлемое право человека управлять самому своей волей", поэтому для нее солдатская служба - это воля, несмотря на то, что для других эта же самая солдатчина - самое бесспорное выражение неволи.

До конца дней Дурова вспоминала первый год военной службы с особенной теплотой. "Никогда не изгладится из памяти моей, - пишет она, - этот первый год вступления моего на военное поприще; этот год счастия, совершенной свободы, полной независимости, тем более драгоценных для меня, что я сама, одна, без пособий постороннего умела приобресть их".

Дурова вступила в Коннопольский полк 9 марта 1807 года, в начале мая полк выступил в поход, чтобы присоединиться к русской армии, уже ведущей бои с наполеоновскими войсками на территории Пруссии.

Перед выступлением в поход Дурова написала письмо отцу, в котором сообщала, где она и под каким именем находится, умоляла простить побег, "дать благословение и позволить идти путем, необходимым для моего счастия".

Служба Дуровой в Коннопольском полку и ее участие в военных действиях 1807 года зафиксированы в формулярном списке - основном официальном документе каждого военнослужащего. Приводим его полностью, потому что он замечательно передает аромат времени и к тому же является единственным документальным источником этого периода биографии Дуровой.

"Формулярный список

Конно-Польского полка товарища Соколова

Ноября 6 дня 1807 года.

Имена. Товарищ Александр Васильев сын Соколов.

Сколько от роду лет. 17.

Мерою. 2-х аршин 5 вершков.

Какие имеет приметы. Лицом смугл, рябоват, волосы русые, глаза карие.

Из какого состояния. Из Российских дворян Пермской губернии, того же уезда. Крестьян не имеет, доказательство о дворянстве не представил.

В продолжении всей службы где и когда был ли в походах и у дела против неприятеля. В Пруссии и в действительных с французскими войсками сражениях, 1807 г. Мая 24 под г. Гутштатом, 25 в преследовании неприятеля до реки Пасаржи, 26 и 27 в перестрелке и стычках при реке Пасарье - ж, 28 у прикрытия Марша арьергарда и при сильном отражении неприятеля у переправы при г. Гутштате, 29 под городом Гельзберхом, Июня 2 под Фриндляндом, с 30 Мая по 7 число Июня у прикрытия Марша арьергарда до местечка Тылзета в беспрестанной перестрелке и при наступлении неприятеля в сильных отражениях онаго.

В домовых отпусках был ли и когда и явился ли в срок. Не бывал.

Не был ли по суду и без суда в штрафах, когда и за что именно. Не бывал.

Холост или женат, имеет ли детей. Холост.

В комплекте или сверх и где находится. В комплекте при полку".

Отец Дуровой, получив письмо дочери, подал через брата, живущего в Петербурге, прошение царю с просьбой разыскать его "дочь Надежду, по мужу Чернову, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дому и... записавшись под именем Александра Васильева сына Соколова в конный польский полк, служит товарищем" и вернуть "сию несчастную" в родительский дом. А. В. Дуров проявил в этом деле особую настойчивость не только потому, что любил дочь, но и потому, что весной 1807 года умерла Надежда Ивановна и он, испытывая позднее раскаяние, тяжело переживал г у утрату и чувствовал себя одиноким.

Дурову, "по высочайшему повелению", не раскрывая ее инкогнито, со специальным курьером доставили в Петербург. К ее формулярному списку был приложен рапорт главнокомандующего Буксгевдена: "Отличное поведение его, Соколова, и ревностное прохождение своей должности с самого вступления его в службу приобрели ему от всех, как начальников, так и сотоварищей его, полную привязанность и внимание. Сам шеф полка генерал-майор Каховский, похваляя таковое его служение, усердие и расторопность, с какими исполнял он всегда все препорученное во многих бывших с французскими войсками сражениях, убедительно просит оставить его ему в полку как такого унтер-офицера, который совершенно подает надежду быть со временем весьма хорошим офицером, да и сам он, Соколов, непременное желание имеет остаться всегда на службе".

Царь, первоначально имевший намерение, как сообщает сама Дурова, "наградить" ее и "возвратить с честью в дом отцовский", после ее просьбы разрешил остаться в армии, повелел именоваться по своему имени Александровым, что само по себе, но понятиям того времени, означало великую степень благоволения, и приказал зачислить ее в аристократический Мариупольский гусарский полк. Узнав о том, что Дурова спасла жизнь офицеру на поле боя (сама она об этом ему не рассказала), царь вручил ей Георгиевский крест, который, объяснил он, полагается ей за этот поступок по статуту ордена.

Надежда Дурова спасает раненого офицера

Со дня царского приема - 31 декабря 1807 года - Дурова, теперь называвшаяся Александром Андреевичем Александровым, именем, которое она носила до смерти, была зачислена корнетом в Мариупольский гусарский полк.

В Петербурге Дурова узнала о смерти матери. Так как мать умерла вскоре после получения ее письма из Гродно, то Дурова винит себя в том, что ее письмо огорчило мать и, может быть, ускорило ее кончину. Царь поручил начальнику своей канцелярии Ливену доводить до его сведения просьбы корнета Александрова; Дурова просила оказать покровительство ее отцу, о чем сообщила и отцу. Вскоре Ливен получил от старика Дурова письмо, никак не сообразующееся с царским повелением. Позже Андрей Васильевич будет гордиться своим "старшим уланом", но сейчас он был удивлен, возмущен, обеспокоен. "По уведомлению дочери моей, проживающей в Петербурге под именем Александр Соколов, - пишет он, - но несчастью, служившей в Коннопольском полку товарищем, которая пишет, чтобы я прямо адресовался к Вам, что я исполняя, покорнейше прошу первое принять меня в Ваше покровительство и все бедное мое семейство, а потому и несчастного моего друга Соколова, или, я не знаю, под каким он теперь именем. Прошу Ваше Сиятельство внять гласу природы и пожалеть о несчастном отце, прослужившем в армии слишком двадцать лет офицером, а потом продолжавшем статскую службу также более двадцати лет, лишившись жены, или, лучше сказать, наилучшего друга, и имея надежду на Соколова, что, по крайней мере, он усладит мою старость и водворит в недрах моего семейства спокойствие; но во всем вышло противное: он пишет, что в полк едет служить, куда не изъясняя в своем письме. Нельзя ли сделать милость уведомить почтеннейшим Вашим извещением, где и в каком полку, и могу ли я надеяться скоро иметь ее дома хозяйкою. Сия милость Ваша усугубит мое терпение, и беру смелость испросить Вас иногда Соколову написать; он уверил меня, что Вы доставите ему мои письма. Ах как я, отец мой, буду Вам за это благодарен, и тогда удостойте Вашим милостивым ответом!" Видимо, Дуров, когда писал это письмо, еще не знал, что военная служба дочери санкционирована царем, впоследствии он своей просьбы не повторял.

Дурова прослужила в гусарах три с небольшим года, затем по ее просьбе была переведена в Литовский уланский полк. В "Записках" она объясняет, что перевелась из-за того, что дочь полковника их полка влюбилась в нее и она не захотела ставить девушку в неловкое положение. Но в тех же "Записках" сказано, что была и другая причина: служба в гусарах требовала значительных средств, на ту жизнь, которую по традиции вели гусарские офицеры, их жалованья не могло хватить, что многих совершенно не заботило, так как они были богаты и получали доходы с имений, Дурова же не имела никаких доходов, кроме жалованья, и, естественно, чувствовала себя в кругу однополчан не особенно удобно. Уланские офицеры жили скромнее.

Сведения о дальнейшей службе Дуровой содержатся в формулярном списке, составленном на нее при отставке. К тому, что содержалось в формуляре "товарища" Соколова, в нем добавлено, что "в Пруссии противу французских войск в сражениях" "за отличность награжден знаком отличия военного ордена св. Георгия 5 класса". Отечественную войну 1812 года она встретила уже будучи подпоручиком Литовского уланского полка, с полком прошла весь путь русской армии от границы до Тарутина. "1812 года противу французских войск в Российских пределах в разных действительных сражениях, - сообщает формулярный список,- Июня 27-го под местечком Миром, Июля 2-го под местечком Романовым, 16-го и 17-го под деревнею Дашковкою, Августа 4-го и 5-го под городом Смоленском, 15-го при деревне Лужках, 20-го под городом Ржацкою пристанью, 23-го под Колоцким монастырем, 24-го при селе Бородине, где и получил от ядра контузию в ногу".

29 августа Дурова была произведена в чин поручика. После оставления Москвы она недолгое время служила адъютантом M. И. Кутузова.

Полученная при Бородине контузия оказалась серьезнее, чем это представлялось сначала, и Дурова была вынуждена взять отпуск для лечения. Отпуск она провела в родительском доме в Сарапуле, а весной 1813 года вернулась в армию, которая к тому времени уже находилась за границей. Литовский полк во время заграничного похода участвовал в боях в Польше и Германии.

В 1816 году, прослужив в общей сложности десять лет, Дурова вышла в отставку в чине штабс-ротмистра. В официальных документах сказано, что поручик Александров "уволен от службы за болезнию", сама она в краткой автобиографии пишет: "В 1816 году я, по желанию отца, вышел в отставку, хотя с большим нехотением оставлял блестящую карьеру свою", современник же сообщает, что "Александров отказался от службы как обиженный: ему прислали на голову ротмистра", то есть вместо того, чтобы, как следовало, по старшинству назначить ее командиром эскадрона, назначили другого. Более всего вероятна именно третья версия: Дурова подала в запальчивости рапорт об отставке, но вскоре пожалела об этом, написала прошение об определении вновь на службу, но, как отмечено в официальной справке, на ее прошение "высочайшего соизволения не последовало".

Несколько лет Дурова прожила в Петербурге у дяди, год - на Украине у родных, затем вернулась в Сарапул к отцу, занимавшему должность городничего. После смерти А. В. Дурова в середине 1820-х годов его должность занял сын - Василий Андреевич, переведенный вскоре на ту же должность в Елабугу; вместе с братом переехала в Елабугу и H. А. Дурова.

В Елабуге "от нечего делать, - пишет Дурова в автобиографии, - вздумалось мне пересмотреть и прочитать разные лоскутки моих Записок, уцелевшие от различных переворотов не всегда покойной жизни. Это занятие, воскресившее в памяти и в душе моей былое, дало мне мысль собрать эти лоскутки и составить из них что-нибудь целое, напечатать".

По немногим попутным замечаниям и деталям, содержащимся в произведениях Дуровой, видно, что литературным трудом она занималась много и постоянно. В рассказе "Литературные затеи", в котором описываются события конца 1811 года, она сообщает: "В чемодане моем лежало множество исписанных листов бумаги", и в том числе "описание Елены Г." - будущая повесть "Игра судьбы"; описывая эпизод, случившийся с ней в Германии в 1814 году, когда она с товарищем, пустившись в путешествие и оставшись без всех вещей и денег, украденных у них, в то время как расстроенный товарищ лег спать, пошла уговаривать хозяйку "засветить даром свечку" и после того, как свечка была получена, "написала страницы две". Из этого можно заключить, что рукопись всегда находилась при ней и у нее вошел в обычай и привычку ежедневный литературный труд.

Произведения Дуровой обнаруживают хорошее знание русской и иностранной литературы. Характеризуя кого-нибудь из знакомых, она часто прибегает к сравнению его с литературным персонажем; в том же рассказе "Литературные затеи" она высказывает мысль о том, что главное условие для создания настоящего литературного произведения - это наличие у писателя таланта - истина простая, но трудно усвояемая теми, у кого имеется свободное время и под рукой оказывается бумага с пером: "...название стихотворца, по моему мнению, можно дать всякому, кто только прибирает рифмы, хотя б в них не было искры человеческого смысла; но быть поэтом может только тот, кто получил от природы этот изящный дар, не зависящий ни от навыка, ни от наук".

Дурова сомневалась, имеет ли она этот дар, так как только в 1835 году решила предпринять первые шаги к напечатанию своих литературных произведений - "Записок", как она их назвала.

Надежда Дурова у Кутузова

Брат Дуровой Василий Андреевич в 1829 году случайно познакомился с А. С. Пушкиным, в 1835 году он убедил сестру послать свои произведения Пушкину и взялся быть посредником. На письмо В. А. Дурова Пушкин ответил: "Если автор Записок согласится поручить их мне, то с охотою берусь хлопотать об их издании. Если думает он их продать в рукописи, то пусть назначит сам им цену. Если книгопродавцы не согласятся, то, вероятно, я их куплю. За успех, кажется, можно ручаться. Судьба автора так любопытна, так известна и так таинственна, что разрешение загадки должно произвести сильное общее впечатление. Что касается до слога, то чем он проще, тем будет лучше. Главное: истина, искренность. Предмет сам по себе так занимателен, что никаких украшений не требует. Они даже повредили бы ему".

Несмотря на то что слухи о сражающейся в рядах русской армии девушке распространились в Отечественную войну 1812 года довольно широко, знали истину лишь немногие. Малую степень осведомленности современников характеризует ответ Дениса Давыдова на вопрос Пушкина о Дуровой: "Дурову я знал потому, что я с ней служил в арьергарде, во все время отступления нашего от Немана до Бородина. Полк, в котором она служила, был всегда в арьергарде, вместе с нашим Ахтырским гусарским полком. Я помню, что тогда поговаривали, что Александров - женщина, но так, слегка. Она очень уединена была и избегала общества, столько, сколько можно избегать его на биваках. Мне случилось однажды на привале войти в избу вместе с офицером того полка, в котором служил Александров, именно с Волковым. Нам хотелось напиться молока в избе... Там нашли мы молодого уланского офицера, который только что меня увидел, встал, поклонился, взял кивер и вышел вон. Волков сказал мне; "Это Александров, который, говорят,- женщина". Я бросился на крыльцо, но он уже скакал далеко. Впоследствии я ее видел на фронте..."

Когда год спустя Пушкин опубликовал в "Современнике" отрывок из "Записок" Дуровой, он предпослал ему предисловие, в котором пишет о том, что именно вызывало любопытство общества: "Какие причины заставили молодую девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на поле сражений - и каких еще? Наполеоновских! Что побудило ее? Тайные семейные огорчения? Воспаленное воображение? Врожденная, неукротимая склонность? Любовь?.. Вот вопросы, ныне забытые, но которые в то время сильно занимали общество".

Сомневающейся в своем литературном таланте Дуровой ее сочинения казались порой "ничтожными". Посылая "Записки" Пушкину, она сначала не предназначала их для печати, а видела в них лишь материал, на основе которого может быть создано литературное произведение. "Прекрасное перо ваше, - писала она Пушкину в первом письме, - может сделать из них что-нибудь весьма занимательное для наших соотечественниц". Восторженный отзыв Пушкина: "Сейчас прочел переписанные Записки: прелесть, живо, оригинально, слог прекрасный. Успех несомнителен" - обрадовал Дурову, благодаря ему она поверила в свой литературный талант.

Первоначально предполагалось, что Пушкин будет издателем "Записок" Дуровой. Она приехала в Петербург с полной их рукописью. Встречи с Пушкиным Дурова описала в повести "Год жизни в Петербурге, или Невыгоды третьего посещения", но в конце концов она поручила издание "Записок" не Пушкину, а своему двоюродному брату Ивану Григорьевичу Бутовскому, военному писателю, переводчику, автору книг "Об открытии памятника императору Александру I", "Фельдмаршал князь Кутузов-Смоленский при конце и начале своего боевого поприща", переводчику "Истории крестовых походов" Мишо, "Разговоров в царстве мертвых" Фонтенеля. Впоследствии Дурова сожалела, что, как пишет она сама, "имела глупость лишить свои Записки блистательнейшего их украшения, их высокой славы - имени бессмертного поэта!".

Переписка с Пушкиным и воспоминания дают возможность представить суть происшедшего. Она торопила с изданием, Пушкин же терпеливо объяснял: "Хлопоты сочинителя вам непонятны. Издать книгу нельзя в одну неделю; на то требуется по крайней мере месяца два"; требовала, чтобы Пушкин ехал к царю, находившемуся к тому же на маневрах, и представил ему рукопись на цензуру (перед этим Пушкин сообщил Дуровой, что его произведения должны проходить цензуру царя), он ей отвечал: "Ехать к государю на маневры мне невозможно по многим причинам. Я даже думал обратиться к нему в крайнем случае, если цензура не пропустит ваших Записок. Это объясню я вам, когда буду иметь счастье вас увидеть лично"; между ними возникли разногласия по поводу названия книги: Дурова хотела ее озаглавить "Своеручные заииски русской амазонки, известной под именем Александрова", Пушкин ей возражал: "Заииски амазонки" - как-то слишком изысканно, манерно, напоминает немецкие романы. "Записки Н. А. Дуровой" - просто, искренне и благородно"; неудовольствие Дуровой вызвало и то, что Пушкин в журнале назвал ее Н. А. Дуровой, а не Александровым.

Но главная причина разрыва Дуровой с Пушкиным заключалась, вероятно, в том, что, печатая отрывок из ее записок в "Современнике", он, воспринимая их как исторический документальный источник, соответственно отредактировал его, сократил беллетристические куски. Дурова же писала беллетристическое произведение, то есть произведение другого жанра, и поэтому, вполне естественно для автора, болезненно реагировала на искажение ее замысла. О своем возмущении редактурой Пушкина она не пишет, но прямое отношение к этому вопросу имеет ее высказывание об авторской воле в повести "Год жизни в Петербурге": "Сегодня я прочитала, что в Записках моих много галлицизмов. Это легко может быть, потому что я не имею понятия, что такое галлицизм. Обвиняют издателя, почему не исправил их? Не мог! решительно не мог, не имел на это ни права, ни власти. Издатель при жизни автора ни господин, ни хозяин издаваемого сочинения и должен соображаться с волею настоящего властелина его. Я не только что поставила непременным условием моему родственнику ничего не исправлять в моих Записках, но еще и неусыпно стерегла, чтоб этого не случилось. Итак, все, что в них есть хорошего - мое и дурного - тоже мое. В них нет ни одного слова чужого, то есть не собственно моего". Подтверждением того же является и предваряющее издание ее книги предисловие "От издателя": "Сочинительница предлагаемых здесь Записок, двоюродная сестра моя, поручила мне издать их в свет без малейшей перемены. Охотно исполняю желание ее".

Редактируя текст Дуровой, Пушкин имел в своем распоряжении небольшой отрывок ее "Записок", не дающий представления ни о характере всей рукописи, ни о замысле автора. По выходе же первого тома, когда Пушкину стала ясна особенность произведений Дуровой, он уже не предъявляет к нему прежних требований как к историческому документу, а оценивает как замечательное литературное произведение.

"Записки" Дуровой отдельной книгой вышли осенью 1836 года под названием "Кавалерист-девица. Происшествие в России". Как и предполагал Пушкин, они имели большой успех и оживили былой интерес к их автору. Дурова получает приглашения в аристократические дома, на нее появляется мода, все это она описала в повести "Год жизни в Петербурге", изобразив любопытствующий свет в сатирических красках. Мода на Дурову в аристократических гостиных скоро прошла, но в русскую литературу с книгой "Кавалерист-девица" пришла интересная, оригинальная и талантливая писательница.

Надежда Дурова 1837 год

Самую глубокую и точную характеристику Дуровой-писательницы дал В. Г. Белинский. Еще на публикацию отрывка в "Современнике" он откликнулся в обзорной статье, посвященной этому номеру журнала: "Здесь замечательна статья "Записки Н. А. Дуровой, издаваемые А. Пушкиным". Если это мистификация, то, признаемся, очень мастерская; если подлинные записки, то занимательные и увлекательные до невероятности. Странно только, что в 1812 году могли писать таким хорошим языком, и кто же еще? женщина; впрочем, может быть, они поправлены автором в настоящее время. Как бы то ни было, мы очень желаем, чтоб эти интересные записки продолжались печататься". В 1839 году в рецензии на новую книгу "Записки Александрова. Добавление к Девице-кавалерист" Белинский пишет о Дуровой как о бесспорном таланте, отмечает, что уже с первого своего выступления в "Современнике" "литературное имя Девицы-кавалериста было упрочено"; в следующем году он помещает имя Дуровой в перечне имен "более или менее блестящих и сильных талантов" наряду с Карамзиным, Баратынским, Дельвигом, Денисом Давыдовым, Полежаевым, Далем, Загоскиным.

Белинский обратил внимание на то главное, что, собственно, и составляет сущность и "Кавалерист-девицы" и "Записок Александрова": "...боже мой, что за чудный, что за дивный феномен нравственного мира героиня этих записок". Одновременно он отмечает ее литературное мастерство: "И что за язык, что за слог у Девицы-кавалериста! Кажется, сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо, и ему-то обязана она этою мужественною твердостию и силою, этою яркою выразительностию своего слога, этой живописною увлекательностию своего рассказа, всегда полного, проникнутого какою-то скрытою мыслию".

Многие современники ожидали найти в "Записках" Дуровой раскрытие тайных обстоятельств, каких-то сенсационных разоблачений, другие искали точных исторических сведений об эпохе наполеоновских войн - и те и другие были в достаточной степени разочарованы: книга оказалась лишена привкуса скандальности, не оказалось в ней и новых сведений о крупных исторических деятелях.

Тонкость и проницательность оценки Белинского обусловились тем, что он прочел "Записки" Дуровой без предвзятого взгляда и увидел в них то, что они содержат, и не требовал того, чего в них нет.

"Записки" Дуровой не мемуары в общепринятом смысле, а литературно-художественное произведение. Главное в них - не цепь событий, не ряд исторических лиц, проходящих по их страницам. Хотя у Дуровой есть и яркие описания исторических эпизодов, и характеристики исторических лиц, причем характеристики интересные, например, она изображает героя Отечественной войны 1812 года Милорадовича не таким, каким видело его большинство современников, но зато сходно с теми взглядами, к которым пришли историки, знающие и то, что было сокрыто от современников, главное в "Записках" Дуровой - образ их автора, "дивный феномен нравственного мира".

Образ Дуровой предстает перед читателем в развитии, год за годом, шаг за шагом писательница изображает, как он складывается, под каким влиянием, она анализирует свои поступки, психологию, выявляя основное. Потому-то так убедителен этот образ.

Формирование образа происходит в продолжение всей книги, с первой до последней страницы, постепенно и последовательно, поэтому книга Дуровой необычайно целостна, она не может быть разделена на фрагменты, отрывки (исключая порой лишь вставные новеллы - рассказы, слышанные автором от разных лиц), в отдельном отрывке нет целостного образа.

Дурова в жизни сама творила свою судьбу, ее "Записки" - литературная параллель того же процесса творчества: как в жизни она отметала ненужное ей, так и в книге она убирала лишнее, искажающее идею развития образа. Поэтому в "Записках" нет рассказа о замужестве, переставлены общепринятые акценты на исторических событиях, нарушена хронология, и в первую очередь хронология ее собственной жизни, она последовательно уменьшала себе возраст, выкинув из собственной жизни годы от выхода замуж до поступления в армию.

Несмотря на исключительность судьбы своего литературного двойника, Дурова создала художественный, типический образ современницы. На что она решилась в жизни, то волновало умы и ее современниц, было их тайной мечтою. Она знала это и в книге обращалась прямо к ним: "Свобода, драгоценный дар неба, сделалась наконец уделом моим навсегда! Я ею дышу, наслаждаюсь, ее чувствую в душе, в сердце! Ею проникнуто мое существование, ею оживлено оно! Вам, молодые мои сверстницы, вам одним понятно мое восхищение! Одни только вы можете знать цену моего счастия!"

Литературное творчество Дуровой представляет собой и литературный феномен. "Странно только, что в 1812 году могли писать таким хорошим языком", - удивляется Белинский. Действительно, по возрасту, по тем образцам, на которых она воспитывала свой литературный вкус, Дурова относится к допушкинскому периоду литературы, она старше наиболее значительных прозаиков 1830-х годов Загоскина, Лажечникова, Бестужева-Марлинского, но ее проза часто менее архаична, чем их.

Вслед за "Кавалерист-девицей" Дурова печатает целый ряд книг: повести "Год жизни в Петербурге", "Павильон" и "Серный ключ" (положительно оцененные Белинским), "Угол", "Клад", романы "Гудишки" и "Ярчук. Собака-духовидец", выходят ее "Повести и рассказы" в четырех томах. Собственно говоря, все литературные произведения Дуровой составляют некий единый организм, объединяющим началом которого является ее автобиографическое повествование, а все остальное отпочковывается от него. Форма, в которой это происходит, всегда одинакова: и "Павильон", и "Серный ключ", и "Гудишки", и другие произведения построены по одному образцу - автору кто-то рассказывает какую-либо историю, и автор, в свою очередь, пересказывает ее читателю.

Среди повестей Дуровой В. Г. Белинский особо выделяет повесть "Павильон", он называет ее "прекрасной" и в рецензии, посвященной ей, раскрывает содержащийся в ней глубокий нравственный смысл и проникновение в тайники психологии человека, дающее возможность для философской сравнительной характеристики любви и страсти.

Надежда Дурова

"Глубокое и резкое впечатление производит этот рассказ, - пишет Белинский,- за исключением излишнего обилия подробностей и некоторой растянутости, так энергически и с таким искусством изложенный!.. Этот безрассудный отец, самовольно определивший своему сыну противное его духу поприще и за то проклинающий его труп за страшное злодейство; этот молодой ксендз, с его глубокою душою и волканическими страстями, усиленными воспитанием и уединенною жизнию, страстями, которые, без этого, может быть, прониклись бы светом мысли и возгорелись бы кротким огнем чувства, а могучая воля устремилась бы на благое и в благой деятельности дала бы плод сторицею: какие два страшные урока!.. Не доказывает ли первый, что нравственная свобода человека священна: отец Валериана еще в детстве обрек его служению алтаря, но бог не принял обетов, произнесенных бессознательным и недостовольным повиновением чужой воле, а не собственным стремлением выполнить потребности своего духа и в этом выполнении обрести свое блаженство!.. Не доказывает ли второй, что только чувство истинно и достойно человека; но что всякая страсть есть ложь, заблуждение, грех?.. Чувство не допускает убийств, крови, насилия, злодейства; но все это есть необходимый результат страсти. Что такое была любовь Валериана? - страсть могучей души и, как всякая страсть, - ошибка, обман, заблуждение. Любовь есть гармония двух душ, и любящий, теряясь в любимом предмете, находит себя в нем и если обманутый внешностию, почитает себя не любимым, то отходит прочь с тихою грустию, с каким-то болезненным блаженством в душе, но не с отчаянием, не с мыслию о мщении и крови, обо всем этом, что унижает божественную природу человека. В страсти выражается воля человека, стремящаяся, вопреки определениям вечного разума и божественной необходимости, осуществить претензии своего самолюбия, мечты своей фантазии или порывы кипящей своей крови!..

Да, повторим еще раз: повесть "Павильон" представляет собою прекрасное содержание, увлекательно и сильно, хотя местами и растянуто, изложенное; обличает руку твердую, мужскую".

Безусловно, Дурова всем своим творчеством целиком принадлежит эпохе романтизма, таковы и избираемые ею сюжеты, странные происшествия, аффектированные страсти. В сороковые годы в русской литературе подобный романтизм становится безнадежно устарелым явлением. Отзывы о новых произведениях Дуровой становятся прохладнее, критики по-прежнему отмечают занимательность ее повествования, но в то же время пишут о странности выбора тем, устарелости литературных приемов. Дурова перестает печататься.

Она уезжает в Елабугу и живет там безвыездно, ходатайствует перед местными властями за всех, кто обращается к ней за помощью, превращает свой дом в приют для брошенных и увечных животных.

Ее спрашивали, почему она больше ничего не пишет, на это она отвечала: "...оттого, что мне теперь не написать так, как я писала прежде, а с чем-нибудь явиться в свет не хочется". Но, наверное, она все-таки писала, однако не печаталась, как прежде не печаталась до 1836 года, хотя писала уже два десятилетия.

Литературное произведение живет две жизни: одну - со своими современниками и вторую - в восприятии следующих поколений. С течением времени все яснее становятся достоинства произведений Дуровой, и прежде всего ее "Записок", отмеченные еще А. С. Пушкиным и В. Г. Белинским, и все более несущественным кажется то, что современниками вменялось ей в недостатки; образ, созданный ею, обретает все большую глубину и раскрывается полнее: современники видели в нем лишь портрет конкретного человека, мы теперь видим в нем типичный характер, портрет эпохи. И нам легче, чем ее современникам, понять глубину содержания ее творчества и воспринять художественное совершенство - "кажется, сам Пушкин отдал ей свое прозаическое перо" - ее прозы.

Сейчас произведения Дуровой воспринимаются совершенно иначе, чем воспринимались современниками: сейчас в их восприятии значительно ослаб элемент остроты познаваемой тайны, потому что давно уже ни для кого не является тайной, что под именем улана Александрова скрывалась женщина, хотя, надобно сказать, это давнее событие продолжает интересовать и читателей последней четверти XX века. Но если раньше читатели жаждали узнать, как все это было, то теперь хотят знать, почему это случилось.

Знаменательно, что Пушкин в числе причин, которые, по мнению общества, могли побудить Дурову надеть военный мундир,- "тайные семейные огорчения", "воспаленное воображение", "врожденная, неукротимая склонность", "любовь" - не называет истинную, руководившую ею и прямо названную в "Записках": стремление к свободе, к осуществлению неотъемлемого права человека управлять самому своей волей, хотя она-то и была главной.

Современники, пытаясь объяснить себе поступок Дуровой, перебрали все перечисленные Пушкиным причины и особое внимание уделили "врожденной, неукротимой склонности":

В руке сжав сабли рукоять,

Беллоны вид приняв суровый.

Летит на вражескую рать, -

так описывал ее поэт 1820 - 1840-х годов А. Н. Глебов. Беллоной - римской богиней войны - изображалась она и в некоторых других стихотворениях и прозаических сочинениях. Подобное истолкование упрощает и искажает идею "Записок" Дуровой и образ их героини.

В жизни Дуровой военная служба заняла такое значительное место, что именно в отношении к ней проявилась особенно ярко и полно ее личность.

Дурова выросла в военной среде, военный быт был ей дорог и близок. Очень важно также и то, что это было время, когда на армию возлагалась высокая миссия защиты отечества, которая облагораживала и давала высшую цель военной службе. Дурову восхищала храбрость русского солдата, она была способна увлечься азартом атаки, желанием славы, наконец, ее подчиняла себе могучая красота движущихся войск, но она отнюдь не обладала той "неукротимой склонностью" к войне, которую ей приписывали.

Памятник Надежде Дуровой в Елабуге

"Я люблю кровавый бой", - воспевал Д. Давыдов. Дурова не пытается опоэтизировать войну. Об ожесточенном сражении при Гейльсберге она пишет: "Ах, человек ужасен в своем исступлении! Все свойства дикого зверя тогда соединяются в нем!", о нем же: "Я очень много уже видела убитых и тяжело раненных! Жаль смотреть на этих последних, как они стонут и ползают по так называемому полю чести!", бои она видит как ряд "страшных, кровавых сцен". Дурова скакала в атаки, подвергалась опасности быть убитой, проявила большую личную храбрость, но в ее "Записках" рассказан в общем-то незначительный эпизод, обронена но его поводу одна фраза, однако в его свете образ Дуровой-Беллоны приобретает совсем иную окраску. В этом эпизоде Дурова рассказывает о том, как она исполнила просьбу ротмистра добыть к обеду гуся: "Ах, как мне стыдно писать это! Как стыдно признаваться в таком бесчеловечии! Благородною саблей своей я срубила голову неповинной птицы!!! Это была первая кровь, которую пролила я во всю мою жизнь. Хотя это кровь птицы, но поверьте, вы, которые будете когда-нибудь читать мои Записки, что воспоминание о ней тяготит мою совесть!.."

Надев мужскую одежду, приняв юридически мужское имя, она не перестала быть женщиной - не в том смысле, что время от времени вспоминала, что ее женский организм слабее мужского и менее приспособлен к военной службе, что, сравнивая себя с сослуживцами-мужчинами, она замечает: "...все обыкновенное для них очень необыкновенно для меня", а в том, что, несмотря на обстоятельства, созидательное начало, более сильное в женщине, чем в мужчине, проявлялось в ней постоянно. Многозначительно тут и брошенное как бы вскользь замечание: "Великий боже! На какие странные занятия осудила меня судьба моя! Мне ли кричать диким голосом, и еще так, что даже бешеная лошадь усмирилась!.. Я сердилась сама на себя за свой вынужденный подвиг: за оскорбление, нанесенное нежности женского органа моим богатырским возгласом!"

"Вынужденность" сознательно совершенного подвига ничуть не умаляет его значительности и величия, более того, она делает его еще значительнее и величественнее, она естественно раскрывает глубину и богатство натуры свершившей этот подвиг Дуровой.

Созидательный труд Дурова ставит в один ряд с защитой отечества. Видя, что на Дону казачьи офицеры работают в поле, она находит это "самым благородным": "С каким уважением, говорю, смотрела я, как они сами возделывали эту землю: сами косили траву полей своих, сами сметывали ее в стога!.. Как благородно употребляют они время своего отдохновения от занятий воина!.." Уважением к человеку труда, крестьянину, продиктовано и ее рассуждение об одной из деревень, через которую она проходила с полком: "...деревня эта бедна, дурна и разорена, надобно думать, непомерными требованиями ее помещика". Гуманистическое направление мышления Дуровой было, как любили в начале XIX века определять тенденции политического и общественного развития, в "духе времени", это была та атмосфера, в которой возник и развился декабризм. Уважение к человеческой личности, протест против телесных наказаний, таких обычных в армии, - все это позволяет считать Дурову в числе передовых людей своего времени.

Человечность, доброта, бесконечная любовь ко всему живому проявились у Дуровой и в ее отношении к животным. Еще Белинский специально обратил внимание на те страницы ее "Записок", в которых она пишет об этом. Может быть, ярче всего об ее отношении к животным говорит небольшое рассуждение об одном из свойств собственного характера: "Природа дала мне странное и беспокойное качество: я люблю, привыкаю, привязываюсь всем сердцем к квартирам, где живу; к лошади, на которой езжу; к собаке, которую возьму к себе из сожаления; даже к утке, курице, которых куплю для стола, мне тотчас сделается жаль употребить их на то, для чего куплены, и они живут У меня, пока случайно куда-нибудь денутся". Любовь Дуровой к животным соединялась с интуитивным проникновением в психологию животного, она описывает в "Записках" немало тонких и интересных наблюдений над животными. Безусловно, эту ее черту унаследовал ее двоюродный внук известный дрессировщик В. Л. Дуров с его системой "безболезненной дрессировки" - обучением животных лаской.

Дурова до старости сохранила ясность ума и редкие в пожилом человеке чуткость и понимание запросов современности. Исследователь ее жизни и творчества Б. Смиренский обнаружил в архиве ее статью, написанную в 1858 году, в преддверии реформ, в которой высказывания семидесятипятилетней Дуровой звучат удивительно свежо и современно: "В наше время женщина скучающая, не умеющая найти себе занятие, утомленная бездействием, такая женщина более неуместна, чем когда-либо! Теперь более, чем когда-либо, нужны русскому обществу женщины деятельные, трудящиеся, разумно сочувствующие великим событиям, которые происходят около них, и способные вложить свою лепту для того здания общественного блага и устройства, которое воздвигается общими усилиями".

Фотография Надежды Дуровой (1860-1865 гг)

Умерла Н. А. Дурова в 1866 году. Она завещала называть себя при отпевании Александром Андреевичем Александровым, именем, которого она добилась для себя сама и под которым прожила жизнь. Священник не решился нарушить правила религии и в панихиде именовал ее рабой божией Надеждой.

В историю она вошла под своим настоящим именем с определением, указывающим на ее жизненный подвиг, - кавалерист-девица Надежда Дурова.

Хоронили Дурову с воинскими почестями. Перед ее гробом офицер местного гарнизона нес на бархатной подушке ее Георгиевский крест - первый и единственный тогда Георгиевский крест со времени учреждения в середине XVIII века этого главного воинского ордена России - данный женщине

Мировая история знала огромное число примеров, когда женщины вынуждены были скрывать свою принадлежность к прекрасному полу, для того чтобы заниматься деятельностью, которая в те годы считалась исключительно мужской. Живым таким примером была Надежда Андреевна Дурова, которая стала одним из героев Отечественной войны 1812 года, а также первой в Русской армии женщиной-офицером, навсегда войдя в отечественную историю. История эта была настолько уникальна, что сохранилась до наших дней, оставив свой шлейф и в искусстве. К примеру, немалый вклад в популяризацию Надежды Дуровой сыграл фильм «Гусарская баллада».

Считается, что прообразом Шурочки Азаровой из этой советской кинокартины как раз и стала Надежда Дурова. А я ведь так и не знал до этого момента, что персонаж Шурочки взят с реального образа.

Если для кого то еще это новость, давайте узнаем подробности...

Даже рождению этой удивительной женщины предшествовала романтическая история. Отец будущей кавалерист-девицы командир эскадрона Ахтырского гусарского полка ротмистр Андрей Васильевич Дуров, женился «увозом» на Марии Александрович, дочери украинского помещика, которой ее отец прочил более престижную партию. Сбежав, молодые обвенчались тайно без поучения родительского благословления, поле чего отец проклял Марию. И лишь после рождения 17 сентября 1783 года первенца – Надежды, он смог простить молодую чету.

Детство девочки трудно было назвать безоблачным. Ее мать хотела мальчика, однако в положенный срок в молодой семье родилась дочь. Отец был рад рождению первенца любого пола, а вот Мария не смогла полюбить девочку. Позднее в своих воспоминаниях Надежда Андреевна писала, что однажды мать просто выбросила ее из окна кареты, только потому, что ребенок плакал. К счастью, при падении девочка лишь поцарапала щеку. Однако этот жестокий поступок побудил ее отца Андрея Васильевича передать девочку на попечение унтер-офицера Астахова, он просто боялся оставлять ребенка с матерью. Это, по всей видимости, и определило судьбу нашей героини. До пяти лет она находилась на попечении унтер-офицеров и солдат. Из женщин за девочкой приглядывала только кормилица, но очень скоро надобность в ней отпала. Так что воспитание гусарами и жизнь в казарменных условиях сделали девочку больше похожей на мальчишку-сорванца.

Надежда Дурова в молодости

В 1789 году отец Надежды подал в отставку и получил место городничего в Сарапуле Вятской губернии (сегодня Удмуртская Республика). Здесь на берегу Камы за воспитание девочки снова взялась мать, но никакие девичьи занятия ей не нравились. Мать пыталась приучить девочку к рукоделию, хозяйственным делам, но без особых успехов. Любимым ее занятием была езда верхом на черкесском коне Алкиде, которого девочке подарил отец. Постепенно она превратилась в девушку, но подруг так и не завела, а для мужского общества она была чужой.

В октябре 1801 года в 18-летнем возрасте, следуя воле своего отца, Надежда вышла замуж за председателя Сарапульского нижнего земского суда В. С. Чернова. Однако семейная жизнь у них не складывалось, не помогло и рождение в 1803 году сына Ивана. Согласия между супругами рождение первенца не добавило, да и Надежда, по всей видимости, не особо любила свое дитя. В любом случае брак не сложился и вскоре она Надежда Дурова возвращается в отчий дом, оставив ребенка с мужем. Целых три года она разрывалась между нелюбимым мужем и сыном и отчим домом, где мать была не в восторге от ее возвращения.

Такая жизнь вскоре стала для нее просто невыносимой и в день своего рождения 17 сентября 1806 года, переодевшись в мужское платье, Надежда присоединяется к казачьему полку, который накануне покинул Сарапул. По одной из версий она влюбилась в казачьего есаула и покинула город вместе с ним на своем любимом коне Алкиде. Некоторое время она жила с есаулом под видом денщика, но через некоторое время любовь погасла, а вот армейский быт, который был знаком ей с пеленок, пришелся Надежде по душе. Так как казаки обязаны были носить бороды, рано или поздно ее бы разоблачили, поэтому она решила сменить часть, добравшись до кавалерийского Коннопольского уланского полка, где и попросилась на службу, назвавшись Александром Васильевичем Соколовым, представившись сыном помещика. При этом она сбавила свой возраст на 6 лет, так как на ее лице не было даже намека на щетину. В полку ей поверили и приняли товарищем – чин рядовых дворянского происхождения. Произошло это 9 марта 1807 года в Гродно.

Стоит отметить, что в 1806-1807 году Россия вела боевые действия против Наполеона на территории Восточной Пруссии и Польши. Оказавшись на войне, новоиспеченный улан просто затерялся среди многочисленных молодых сорвиголов, которых всегда было в избытке в кавалерии. При этом командиры не уставали отчитывать улана Соколова за безрассудную храбрость в бою, однако позднее перед вышестоящим начальством отзывались о нем самым лестным образом. Репутация расторопного служаки и храбреца являлась лучшим щитом от всех подозрений. Александр Соколов, хотя и был молод и безус, пользовался уважением со стороны своих товарищей. Надежда Дурова приняла участие в сражениях при Гутштадте, Гейльсберге, Фридланде, где проявила смелость, а за спасение от гибели в бою офицера она даже была представлена к Георгиевскому кресту. Ее военная карьера складывалась вполне удачно, она была произведена в корнеты (первый офицерский чин в кавалерии).

Военную идиллию нарушили ее родители, которые все-таки смогли разыскать дочь. Прося вернуть ее в отчий дом, они написали лично российскому императору Александру I. После этого в полку ее лишили свободы передвижения и оружия, сопроводив затем в Петербург для личной аудиенции у императора, который заинтересовался этой необычной историей. После достаточно долгой беседы Александр I, который был поражен самоотверженным желанием женщины служить своей стране на военном поприще, позволил ей остаться в действующей армии. А чтобы не раскрывать ее тайны и спрятать от родственников, он перевел ее в Мариупольский гусарский полк в чине подпоручика, при этом переводилась она под именем Александрова Александра Андреевича, которое было производным от собственного имени императора, более того, самодержец даже разрешил ей в случае чего обращаться к нему с просьбами. При этом император попросил кавалерист-девицу, чтобы секрет своего имени она унесла с собой в могилу.

В довершение всего щедрый российский монарх пожаловал корнету две тысячи рублей серебром, на пошив гусарского мундира, который Дурова оплатить самостоятельно просто не имела возможности. Комплект гусарской одежды в те годы действительно стоил немало, так как украшать его полагалось фурнитурой из золота, в крайнем случае из серебра, однако и сумма выданная императором была изрядной. Скорее всего, достаточно ощутимая ее часть ушла на оплату молчания портных, которые прекрасно понимали с кого они снимают мерки на пошив гусарской формы.

Н. А. Дурова, 1837. Рисунок В. И. Гау

Через три года она перевелась оттуда в Литовский уланский полк – то ли из-за романтической истории с влюбившейся в нее дочерью командира полка (в полку так и не узнали, что она женщина), полковник был очень недоволен, что Александр Андреевич не делает предложения его дочери в него влюбленной, по другой версии причина была прозаичнее – дороговизна жизни гусарских офицеров. Так или иначе, она на два года вернулась к отцу в Сарапул, но отношения с мужем и сыном у нее так и не ладились. Видимо, от рождения ей было приписано служить государю и отечеству, простые же радости семейные жизни были ей чужды. В 1811 году кавалерист-девица снова оставила Сарапул и отправилась на службу, только теперь она перевелась в Литовский уланский полк, с которым и оказалась в итоге участницей Отечественной войны с Наполеоном.

С Литовским уланским полком, где она командовала полуэскадроном, Дурова участвовала в сражениях под Смоленском, Колоцким монастырем, в битве при Бородино кавалерист-девица защищала Семеновские флеши, где была контужена ядром в ногу, оставшись в строю. Сама Дурова объясняла свой поступок тем, что крови она не увидела, а значит, как она считала, не было и опасности ее здоровью. На самом же деле, она просто боялась обратиться к медикам, так как опасалась разоблачения. Много лет спустя в последние годы жизни эта полученная на войне травма даст о себе знать, из-за больной ноги она не сможет не то что скакать на лошади, но даже ходить будет с трудом.

После оставления Москвы уже в чине поручика ее назначили адъютантом к Кутузову, который знал, кто она на самом деле. Вскоре последствия контузии дали о себе знать и ее отправили в отпуск домой, где она находилась до мая 1813 года. Скорее всего, в отпуск ее отправил сам фельдмаршал, убедив, что контузию необходимо лечить. В действующую армию она вернулась уже во время заграничного похода. Принимала участие в боях по освобождению Германии, отличившись при взятии Гамбурга и крепости Модлин.

Фотография Н. А. Дуровой (около 1860-1865 годов)

Служба кавалерист-девицы продолжалась до 1816 года. В чине штабс-ротмистра (следующее звание за поручиком), поддавшись уговорам отца, она вышла в отставку с назначенной пожизненной пенсией. После чего жила в Сарапуле и Елабуге. Здесь же она начинает писать «Записки» о своей необычной жизни. Так бы она и прожила в Елабуге, обладая лишь локальной известностью, если бы не великий российский поэт Александр Сергеевич Пушкин.

Надежда Дурова действительно хотела сдержать слово, которое когда-то дала императору, до конца дней оставаясь отставным штабс-ротмистром Александровым, если бы не Пушкин, который познакомился с родным братом кавалерист-девицы на Кавказе в 1835 году. На тот момент Дурова, уйдя со службы, уже почти 10 лет проживала в Елабуге на императорскую пенсию. Именно тогда Василий рассказал о необычной жизненной истории своей сестры и предложил Пушкину издать мемуары, которые та писала, рассказывая о делах давно минувших дней. Дурова согласилась отправить знаменитому поэту фрагменты своих будущих «Записок». Когда Пушкин прочел эту рукопись, то увидел, что написана она была прекрасным литературным языком и даже не нуждалась в правке редактором. Поэтому он решил издать их во втором номере своего журнала «Современник», в котором и сообщил обществу настоящую фамилию автора, обозначив в предисловии к мемуарам, что они принадлежат кавалерист-девице Дуровой. Первоначально Надежда Андреевна очень сильно разозлилась на знаменитого поэта за то, что тот раскрыл ее тайну и подлинное имя, заставив невольно нарушить клятву императору, однако вскоре женщина простила его и в 1836 году даже перебралась жить в Петербург.

На тот момент жизнь отставного штабс-ротмистра развивалась очень успешно, она даже стала писателем. Ее охотно принимали в столичном свете, она бывала в Зимнем дворце. Император Николай I и Великий князь Михаил Павлович здоровались с кавалерист-девицей за руку, чего удостаивались тогда не все российские генералы. Императрица водила Надежду Дурову по многочисленным залам дворца, показывая редкие вещи и интересуясь ее мнением о батальных полотнах. Однако по непонятной причине все это внезапно оборвалось. Прожив в Петербурге 5 лет, Надежда Дурова успела издать 12 романов, но вскоре оставила все и вернулась в родную и ставшую такой любимой Елабугу. Несмотря на то, что ее писательское творчество очень высоко оценили такие корифеи русской литературы, как Белинский, Жуковский, Пушкин и Гоголь, она так никогда больше и не возвращалась к литературной деятельности.

Памятник Н. А. Дуровой в Елабуге

В Елабуге Дурова жила достаточно уединенно, довольствуясь обществом лишь своего слуги Степана. Жила она в доме своего младшего брата, отличаясь любовью к животным, подбирая с улицы собак и кошек. Несмотря на свое уединение, бывала она и в местном обществе, появлялась на городских улицах, но непременно только в мужской одежде, будь то гражданский костюм или мундир без эполет. От окружавших ее людей отставная кавалерист-девица требовала обращения исключительно в мужском роде, а сама говорила только от лица Александра Александрова. Горожане прекрасно знали, кто скрывается под этим именем и соответствующей мужской одеждой, но уважая и смирившись с ее привычками, не высказывали какого-то удивления или неудовольствия по данному поводу.

Несмотря на замкнутость, были у Надежды Дуровой и приятели. Говорят, что особенно дружна она была с городским головой Иваном Васильевичем, который был отцом известного российского художника Ивана Ивановича Шишкина. Это семейство очень часто звало Надежду Дурову на балы, где та танцевала только с дамами, как и подобало настоящему офицеру. В Елабуге она прожила долгую жизнь. Умерла Надежда Дурова в преклонном возрасте 21 марта (2 апреля по новому стилю) 1866 года, когда ей было 82 года. Похоронить себя она завещала, как раба Божьего Александра, однако священник побоялся нарушать церковные правила и отпел ее как Дурову. При этом почести ей воздали как боевому офицеру, дав над могилой на Троицком кладбище в Елабуге троекратный оружейный залп. Сегодня именно в Елабуге расположен единственный в России музей-усадьба кавалерист-девицы Надежды Дуровой.

источники

Вышедший на советские экраны в 1962 году романтический фильм "Гусарская баллада" просто покорил сердца зрителей необычным сюжетом и искрометным юмором. Девушки сопереживали очаровательной Шурочке Азаровой и гадали, чем закончится ее история с поручиком Ржевским. Но мало кто догадывался, что у экранного образа был реальный прототип - женщина-гусар Надежда Дурова. Эта незаурядная особа женского пола сумела совершить невероятный поступок для девятнадцатого века, став офицером, принимавшим участие в сражениях 1812 года. Хотя реальная жизнь, которую вела кавалерист-девица, далека от сценария знаменитого фильма. Она не всегда была столь проста и однозначна, но предоставим вам возможность составить по этой теме свое собственное мнение.

Детство Н. А. Дуровой

Родилась Дурова Надежда Андреевна семнадцатого сентября 1783 года. О месте ее появления на свет доподлинно неизвестно. Биографы указывают несколько разных городов, самыми популярными версиями являются:

• Сарапул.
• Киев.
• Херсон.

Дело в том, что отец девушки ротмистр Дуров был человеком военным и постоянно находился в разъездах. Вместе с ним ездила жена Надежда Ивановна и новорожденная Наденька. Мать девочки, влюбившись в красавца Андрея Васильевича, сбежала из дома и вышла замуж без родительского благословения. Ее родители относились к весьма состоятельным полтавским помещикам и всячески противились появлению зятя военного. Известно, что до конца жизнь мать Надежды не общалась со своими родителями, хотя не раз жалела о сделанном выборе и печальной женской доле, которая достается каждой представительнице прекрасного пола.

Рождение дочери Надежда Ивановна восприняла весьма холодно, тем более что с рождения юная Наденька показывала свой непростой нрав. Многие говорили, что она пошла в мать, но Дурова мечтала о появлении сына и девочку практически возненавидела с первого взгляда. Сразу после рождения она отдала ее нянькам и старалась лишний раз не подходить к дочери. Во время очередного переезда, когда уставшая пятимесячная Наденька плакала и никак не могла успокоиться, мать, не выдержав, выбросила девочку из кареты. С этого мгновения Андрей Васильевич отлучил жену от ребенка и передал ее, испуганную и окровавленную, на воспитание гусару Астахову. Он в конечном итоге заменил осиротевшей при живых родителях девочке абсолютно весь мир.

Позже в своих литературных произведениях Надежда Дурова вспоминала, что эти пять лет ее жизни были весьма счастливыми. Астахов везде брал ее с собой, учил ездить верхом. Она часто засыпала на конюшне, а играла с саблями и лошадиной сбруей. За пять лет мать практически ни разу не поинтересовалась дочерью. Неизвестно, как бы дальше сложилась судьба девочки, если бы ротмистр Дуров не вышел в отставку и не переехал на постоянное место жительства в Сарапул. Полковая жизнь закончилась, и пятилетнюю Наденьку вернули матери.

Жизнь в Сарапуле

Пресная жизнь в усадьбе была не по нраву энергичной и своевольной матери Наденьки, и она направила все свои силы на воспитание дочери. Но столкнулась с ершистым характером и необыкновенным упрямством ребенка, которого было весьма сложно усадить за вышивание или вязание. Девочка категорически отказывалась учиться премудростям ведения хозяйства, а в редкие минуты нахождения рядом с матерью все время слушала ее жалобы на судьбу. Со временем Надежда Дурова стала считать, что быть женщиной - это худшая из судеб, и мечтала в будущем полностью изменить свою жизнь.

Стоит отметить, что отец уделял дочери много внимания, он безумно любил ее и занимался с ней науками. Он всячески поощрял желание девочки изучать военное дело. Именно ему Надя обязана знанием языков, арифметики и литературы. Она научилась виртуозно стрелять и к четырнадцати годам была похожа на юркого сорванца, что безумно огорчало ее мать. Устав тратить время на бессмысленную борьбу с дочерью, она отослала ее к бабушке, с которой попыталась наладить сносные отношения.

Полтавский период жизни Дуровой

В Полтавской губернии девочку окружили любовью и лаской. Спустя много лет Дурова Надежда Андреевна вспоминала, что никогда ранее не чувствовала себя так необычно. Тетки постоянно водили девочку по портным, у нее было множество нарядов, которые она каждый вечер "выгуливала" на балах. В это время Наденька приобрела женственность и очарование, у нее появились первые ухажеры, которым она отвечала взаимностью. Романтические увлечения были вполне невинными, но в это время бабушка активно подыскивала внучке хорошую партию, надеясь оставить ее около себя.

Если бы мать не вызвала девочку обратно в Сарапул, то мы не узнали бы, кто такая Надежда Дурова. Биография ее была бы совсем иной, а жизнь, возможно, сложилась так же, как у ее современниц. Но провидение в очередной раз вмешалось и изменило судьбу девочки.

Замужество

Дома Надежда Дурова чувствовала себя очень некомфортно и быстро вернулась к своим прежним привычкам. Чтобы окончательно "выбить" дурь из ее головы, мать уговорила Андрея Васильевича выдать дочь замуж. Стоит отметить, что об этом факте она позже никогда не упоминала, и биографы узнали о том, что кавалерист-девица была замужем и имела сына, только после ее смерти.

В мужья родители выбрали Надежде чиновника Чернова и быстро организовали свадьбу. Она состоялась в 1801 году, когда девушке исполнилось восемнадцать лет. Через два года в семье родился сын Ванечка. Удивительно, но не знавшая материнской ласки Надежда не испытывала к своему отпрыску никаких чувств. Он стал ей неинтересен сразу же после рождения. К тому же нелюбимый муж постоянно раздражал Дурову, в конечном итоге она сбежала из дома, оставив малыша мужу, и вернулась к отцу.

Этот поступок вызвал сокрушительный гнев матери, но Надежда настаивала на своем и категорически отказывалась возвращаться к мужу. Она вела уединенный образ жизни и мечтала как-то изменить свою судьбу. Случайно познакомившись с казачьим есаулом, влюбленная Надежда Дурова решилась на побег. Она задумала инсценировать утопление в Каме, на берегу которой оставила свое женское платье. Чтобы никто не заподозрил в ней женщину, она обрезала волосы и переоделась в мужскую одежду. С собой девушка увела любимого коня Алкида.

Начало военной карьеры

Впоследствии Надежда Дурова интересные факты из жизни на фронте красочно описала в своих "Записках", но о периоде жизни со своим возлюбленным в казачьем полку она особо никогда не распространялась. Считалось, что покинуть полк девушку заставило одно пикантное обстоятельство - казаки рано или поздно должны были отрастить бороды, поэтому Надежду могли раскрыть. Она бросила казачий полк и присоединилась к Конному Польскому полку, соврав про свой возраст, пол и положение в обществе. Она назвалась Александром Соколовым и снизила свой возраст до семнадцати лет (юнец мог не вызвать вопросов об отсутствии растительности на лице). Так как у девушки не было документов, ей пришлось придумать историю об отце-дворянине, не отпускавшем сына на фронт. Ложь девушки все восприняли за правду и приняли ее на службу. Чин Надежды Дуровой в это время звучал как "товарищ". В армии он был аналогом рядового, имеющего дворянские корни.

В начале девятнадцатого века русские солдаты выступали союзниками Пруссии и на ее территории воевали против армии Наполеона. С первого дня службы Александр Соколов окунулся во все тягости армейской жизни.

Первые сражения

Книги о Надежде Дуровой, написанные в девятнадцатом-двадцатом веке, содержат информацию о том, что девушка жалела о своем решении стать солдатом и с трудом выносила все сложности службы в армии. Но на самом деле все было совсем иначе. Девушка сразу же напросилась на уход за лошадьми и почти все свободное время проводила с любимыми животными, чтобы как можно меньше общаться с однополчанами. Но зато в каждом бою этот офицер в юбке показывал чудеса храбрости, оказываясь в самой гуще сражения и применяя на практике все полученные в детстве знания. В кровавой битве под Гутштадтом проявилась настоящая, смелая и бесшабашная Надежда Дурова. Подвиг, выразившийся в спасении раненого товарища, которого отважная девушка вынесла из-под обстрела, позже был отмечен самим императором Александром I.

Однополчане быстро оценили молодого, но скромного товарища за смелость. К тому же Александр Соколов оказался необыкновенно везучим солдатом, в битве у Гейльсберга девушку чуть не убило осколком разорвавшегося снаряда. Но верный конь вынес ее с поля боя, и она впервые поняла, насколько близка может быть смерть. В дальнейшем Алкид еще не раз спасал жизнь своей хозяйке, она считала его талисманом.

В 1807 году Дурова присутствовала в Тильзите при подписании мирного договора, это дало армии передышку, сражения на время прекратились. За проявленный героизм Надежду представили к званию унтер-офицера и подготовили бумаги для награждения. Но именно в этот момент всплыло отсутствие документов, поэтому девушка написала отцу и попросила его выслать ей метрики. До этого времени семья Дуровых считала девушку погибшей, и известие о ее нахождении в рядах армии вызвало настоящий шок у домочадцев. В попытках найти и вернуть дочь Андрей Васильевич дошел до императора.

От Александра Соколова до Александра Александрова

Александр I заинтересовался необычной историей и приказал задержать Александра Соколова и перенаправить его в Санкт-Петербург. Сослуживцы девушки так и не поняли, в чем дело, но ее полковой командир отправил к императору сопроводительное письмо, в котором описывал героические подвиги своего солдата.

В конце декабря 1807 года состоялась легендарная встреча Надежды Дуровой с императором. В своих "Записках" она очень красочно описывает разговор с Александром I, во время которого была награждена Георгиевским крестом. Император напрямую спросил девушку о ее половой принадлежности, и она, упав на колени, во всем призналась самодержцу. Пораженный мужеством и самоотверженностью, с которой Дурова выполняла свой долг, Александр I согласился хранить тайну девушки и нарек ее Александром Александровым.

В подарок император передал Дуровой деньги на пошив мундира и определил ее на службу в Мариупольский полк в чине корнета. Теперь близкие девушки полностью потеряли связь с ней.

С 1808 года Надежда служила в Мариупольском полку. Он состоял в основном из дворян, и позже девушка писала, что общение со столь образованными и разносторонними людьми принесло ей много пользы и доставило массу удовольствия. Часто Дурова писала императору и делилась с ним историями из своей жизни, а также сообщала просьбы. Александр I не оставлял их без внимания, девушка поощрялась деньгами и отпусками по семейным обстоятельствам. Считалось, что она в этот период времени начала общаться со своим сыном и часто ездила к нему в военное учебное заведение, куда он попал по протекции императора. Сама Надежда скрывала это, но биографы утверждают, что всегда ее отпуска совпадали с каникулами Ивана.

Вплоть до 1811 года Дурова наслаждалась службой в Мариупольском полку, но вынуждена была перевестись оттуда из-за нелепой истории с дочерью полкового командира. Девушка была безумно влюблена в корнета Александрова и настаивала на браке. К началу Отечественной войны Надежда несла службу в Литовском уланском полку.

Надежда Дурова: 1812 год

Смелая девушка прошла всю войну. Она была участницей Бородинского сражения, где получила ранение в ногу. Но Александр Александров не покинул поле боя и героически продолжал сражаться. Многие считают, что Дурова боялась обращаться к медикам, которые могли сразу же раскрыть ее тайну. Вылечившись в доме отца, неугомонная женщина вновь вернулась в строй.

Она была назначена ординарцем самого Кутузова и прошла рядом с ним всю войну. Великий полководец знал о том, кто она такая, но свято хранил тайну ее происхождения. В 1816 году Надежда получила звание "штабс-ротмистр" и подала прошение об отставке. Покинуть армию ее уговорил отец, мечтавший, чтобы дочь вернулась домой живой и здоровой. С оформлением документов было несколько заминок, ведь принят на службу был Александр Александров, не имеющий настоящих документов. В итоге после распоряжения императора штабс-ротмистр Александров был отправлен в отставку с содержанием в одну тысячу рублей. Эта сумма пенсиона была весьма значительна по тем временам и говорила о том, что Дурова сумела занять достойное место в мужском обществе. На этом кончилась военная карьера Надежды Дуровой, но она так и не смогла принять свою женскую сущность и продолжала вести эпатажный образ жизни.

Жизнь в Елабуге

Большую часть своей жизни Надежда провела в Елабуге. Там она жила в одиночку тридцать лет. Компанию ей составляли только многочисленные кошки и собаки, которых женщина подбирала на улице. От скуки Надежда начала писать мемуары и общаться со своим младшим братом Василием, который с удовольствием уделял время своей неординарной сестре.

Всю свою жизнь Надежда носила мужскую одежду и просила обращаться к ней только в мужском роде. Умерла легендарная женщина в возрасте восьмидесяти двух лет в Елабуге. Ее сын Иван скончался раньше матери на десять лет.

Писательская карьера

Проявиться в качестве писателя Дуровой помог брат Василий. Он однажды отослал ее мемуары Пушкину, который пришел в восторг от слога и юмора начинающей писательницы. Он попросил Василия познакомить его с автором и весьма высоко отзывался об общении с неординарной личностью.

Дурова печаталась во многих журналах, а ее мемуары в четырех томах произвели в обществе эффект разорвавшейся бомбы. В них она максимально откровенно рассказывала о своей жизни и воинской службе. Тайна кавалерист-девицы была раскрыта.

Чуть позже она увлеклась написанием романов и рассказов, в которых раскрывала роль женщины в современном обществе совсем с иной стороны, чем привыкли это видеть современники.

Памятник Надежде Дуровой: где установлен?

Так как Елабуга была любимым городом Дуровой, то ее дом превратили в музей-усадьбу. Здесь все осталось так, как было при жизни уникальной женщины, и ежегодно данный дом посещают несколько тысяч туристов.

Три года назад в Сарапуле был открыт мемориал Надежде Дуровой. Он является не первым в городе, но одним из самых неоднозначных. Ведь его автор после создания скульптуры ушел в монастырь и принял постриг.

Надежда Дурова - это уникальная женщина, оставившая глубокий след в истории страны. Она сумела полностью перевернуть представления о роли женщины в обществе. В своих мемуарах она писала, что стала офицером не из ненависти к своей женской сущности. А только в связи с необходимостью. Ведь России нужны были герои, смелые и предприимчивые люди, способные переломить ход истории. Именно это, по словам Дуровой, сподвигло ее встать на героический путь, приведший женщину к славе и почету.

Имя: Надежда Дурова (Nadejda Durova)

Возраст: 82 года

Место рождения: Сарапул

Место смерти: Елабуга

Деятельность: первая в Русской армии женщина-офицер кавалерист

Семейное положение: была замужем

Надежда Дурова - биография

Образ девушки в гусарском мундире в легендарном фильме Эльдара Рязанова заслонил образ реальной Надежды Дуровой - отважного воина, кавалера

Многие считают прототипом Шурочки Азаровой в легендарном фильме Эльдара Рязанова "Гусарская баллада" героиню наполеоновских войн Надежду Дурову. Однако жизнь реальной кавалерист-девицы была куда сложнее.

В конце XVIII века идти под венец без благословения родителей считалось серьезным проступком. Однако любовь Надежды Александрович к бравому гусару Андрею Дурову была сильнее всех преград. Молодые рассчитывали, что рождение сына умерит родительский гнев. Увы...

Надежда Дурова - нежеланная малышка

Когда повитуха вытащила на свет черноволосое дитя, роженица замерла в ожидании. «Девка!» - баба улыбнулась и шлепнула ребенка. Новый человек вздрогнул и громким криком сообщил миру о своем появлении. Его обессиленная мать тотчас лишилась чувств.

Родившаяся дочь была нежеланной. Усугубляли неприязнь матери крикливость и своенравный характер ребенка. Все это едва не привело к трагедии. Когда полк Дурова совершал переход, его семья ехала в карете полкового обоза. Внезапно дверь кареты распахнулась, и оттуда на ходу вылетел сверток. Подъехав ближе, гусары увидели окровавленного младенца, надрывно кричащего в грязи. Оказалось, в припадке гнева мать вышвырнула ребенка из кареты. «Благодари Бога, что ты - не убийца! - проскрежетал зубами Андрей. - Дочь наша жива, я сам займусь ею».

Дальнейшим воспитанием Нади занимался денщик Дурова - солдат Астахов. «Седло было моею первою колыбелью, - писала впоследствии о своей биографии Дурова, - а лошадь, оружие и полковая музыка - первыми детскими игрушками и забавами». К пяти годам девочка уже прекрасно держалась в седле, умела стрелять из лука и махать деревянной саблей. Когда Наде исполнилось шесть лет, отец вышел в отставку, получив место городничего в Сарапуле.

С возрастом отношения матери с дочерью постепенно налаживались. Надежда Ивановна учила ее женским премудростям -шить, вязать, вести хозяйство. Однако восторга у Нади эти занятия не вызывали. Куда больше ее привлекали конные прогулки по ночам на любимом жеребце Алкиде. Тем не менее, восемнадцати лет отроду ее выдали замуж. Супругом Нади стал 25-летний чиновник Василий Чернов. В первую брачную ночь Чернов напился, схватил увесистый подсвечник и, ударив новобрачную по голове, жестоко изнасиловал.

Напрасно молодая жена, истекая кровью, молила о пощаде. Это только распаляло Чернова. Но что ей оставалось делать? С каждым днем ненависть к мужу только возрастала. Супружеская жизнь напоминала Надежде каторгу. И хотя она привыкла к ночным истязаниям мужа и даже родила от него сына Ивана, принять и смириться с супругом-насильником так и не смогла.

Когда ее познакомили с заезжим офицером казачьего полка, глаза Надежды заблестели. Опытный ловелас сразу понял, какой эффект он произвел на скромную молодую женщину. Тайные встречи закончились тем, что она бежала с любовником в его полк. А чтобы ее не бросились искать, оставила свою одежду на берегу реки. Родные пришли к выводу, что она утонула.

Надежда Дурова - в пекле жестоких боев

В казачьем полку любовник остриг Надежду под юношу и, одев в мужское платье, объявил своим денщиком. Никто и не подозревал, кем был для него этот «мальчишка». Любовная связь продолжалась шесть лет. И все же они расстались. Сама Дурова писала, что просто боялась разоблачения, ибо по истечении шести лет даже у самого юного отрока должна была появиться борода. А казак без бороды и не казак вовсе.

Как бы там ни было, но жизни вне армии она уже не представляла. Простившись с любовником, Дурова прискакала в расположение Польского уланского полка. Уланы бород не носили, что было решающим фактором в выборе. Представившись 17-летним Александром Соколовым, сыном местного помещика, Надежда упросила командира зачислить ее в полк. Просьбу удовлетворили, присвоив чин товарища - рядового дворянского происхождения.

А потом была в биографии Дуровой служба, самая настоящая, без скидок на возраст. Гутшдадт, Гейльсберг, Фридланд - в составе армии Бенигсена Надя билась на равных с французскими гренадерами и гусарами. И везде безусый юнец не выказал и тени трусости. Увидев в разгаре боя раненого офицера, под свист летящих ядер Дурова кинулась к нему, взвалила на лошадь и вывезла к своим. За этот подвиг ее представили к Георгиевскому кресту и дали звание унтер-офицера.

Неизвестно, как долго Надежда хранила бы свою тайну, если бы не бытовые трудности. Она решилась написать отцу письмо, в котором просила прощения за побег, а также денег на лошадь и шинель. Сложно описать чувства Андрея Васильевича: его дочь жива, но служит... в армии уланом. В спешке он переправил письмо брату в Петербург, а тот представил его в военную канцелярию с требованием вернуть девицу родителю.

Весть об этом незаурядном случае быстро достигла ушей самого государя императора, и Александр I пожелал увидеть девицу в уланском мундире. Вытянувшись по стойке «смирно», Надежда предстала перед царскими очами. Александр был поражен. Не зная подоплеки, он никогда бы не заподозрил в ней женщину: таз узок, плечи широки, груди почти нет. «Говорят, вы не мужчина?» - деликатно спросил царь. Солгать Дурова не посмела, но, опустив глаза, попросила оставить ее в армии. Характеристики командиров, прочитанные накануне императором, были самые благоприятные. «Отчего нет? - решил он. - Раз хочет служить Отечеству, пусть служит».

Надежда Дурова - подпоручик Александров

Александр I не только вручил улану Георгиевский крест, но и разрешил под мужским именем продолжить службу. Император повелел перевести Дурову в Мариупольский гусарский полк и, что немаловажно, присвоил новый чин и фамилию -подпоручик Александров Александр Андреевич. «Меня назначили в эскадрон к ротмистру Подъямпольскому, прежнему сослуживцу моему в Мариупольском полку. Доброму гению моему угодно, чтобы и здесь эскадронные товарищи мои были люди образованные...» - писала в воспоминаниях о своей биографии Надежа Андреевна Дурова.

Однако уже через год подпоручику пришлось вновь просить о переводе. Дочь командира полка по уши влюбилась в него, а деликатные манеры Александрова приняла за ухаживания. В конце концов, командир стал проявлять раздражение: отчего Александров тянет со сватовством? Единственным выходом было другое место службы. На этот раз - Литовский уланский полк. Там Надежду и застала Отечественная война 1812 года.

В войну Дурова, считавшаяся уже опытным офицером, командовала полуэскадроном. Смоленск, Колоцкий монастырь и даже битва при Бородино - нигде товарищи не смогли усомниться в героизме своего безусого командира. При Бородино она была серьезно ранена осколком ядра, а по излечении служила адъютантом у самого Кутузова, который, вопреки сцене из фильма «Гусарская баллада», заранее знал, какого пола его новый ординарец.

Штабная работа все же претила авантюрному духу Надежды, и уже в 1813 году Дурова вновь махала шашкой в составе уланского полка; отличилась при блокаде крепости Модлина и взятии Гамбурга. В конце концов, отдав армии более 15 лет, Надежда уступила просьбам отца и в чине штабс-ротмистра вышла в отставку. Новым поприщем в биографии Дуровой стала литература. Младший брат Василий, знакомый с Пушкиным, однажды дал прочесть ее мемуары светилу русской поэзии. Пушкин был в восторге: это показалось ему новым и необычным явлением. При личной встрече поэт поцеловал ей руку, но Дурова, словно ошпаренная, отдернула ее: "Ах, боже мой! Я так давно отвык от этого!"

Надежда Дурова - последние годы

За пять последующих лет Дурова написала 12 книг, и все они были востребованы читателем. Остаток жизни Надежда Андреевна провела в Елабуге, где осталась верна своим привычкам - ходила в мужском платье, ездила верхом и курила трубку.

Надежда Дурова прожила долгую жизнь - 82 года. Во время похорон ей были отданы воинские почести. Несмотря на успех, мемуары не принесли ей никаких средств: она умерла в бедности.

Надежда Андреевна Дурова

Кавалерист-девица

Часть первая

Детские лета мои

Мать моя, урожденная Александровичева, была одна из прекраснейших девиц в Малороссии. В конце пятнадцатого года ее от рождения женихи толпою предстали искать руки ее. Из всего их множества сердце матери моей отдавало преимущество гусарскому ротмистру Дурову; но, к несчастию, выбор этот не был выбором отца ее, гордого властолюбивого пана малороссийского. Он сказал матери моей, чтоб она выбросила из головы химерическую мысль выйти замуж за москаля, а особливо военного. Дед мой был величайший деспот в своем семействе; если он что приказывал, надобно было слепо повиноваться, и не было никакой возможности ни умилостивить его, ни переменить однажды принятого им намерения. Следствием этой неумеренной строгости было то, что в одну бурную осеннюю ночь мать моя, спавшая в одной горнице с старшею сестрою своей, встала тихонько с постели, оделась, и, взяв салоп и капор, в одних чулках, утаивая дыхание, прокралась мимо сестриной кровати, отворила тихо двери в залу, тихо затворила, проворно перебежала ее и, отворя дверь в сад, как стрела полетела по длинной каштановой аллее, оканчивающейся у самой калитки. Мать моя поспешно отпирает эту маленькую дверь и бросается в объятия ротмистра, ожидавшего ее с коляскою, запряженною четырьмя сильными лошадьми, которые, подобно ветру, тогда бушевавшему, понесли их по киевской дороге.

В первом селе они обвенчались и поехали прямо в Киев, где квартировал полк Дурова. Поступок матери моей хотя и мог быть извиняем молодостию, любовью и достоинствами отца моего, бывшего прекраснейшим мужчиною, имевшего кроткий нрав и пленительное обращение, но он был так противен патриархальным нравам края малороссийского, что дед мой в первом порыве гнева проклял дочь свою.

В продолжение двух лет мать моя не переставала писать к отцу своему и умолять его о прощении; но тщетно: он ничего слышать не хотел, и гнев его возрастал, по мере как старались смягчить его. Родители мои, потерявшие уже надежду умилостивить человека, почитавшего упорство характерностью, покорились было своей участи, перестав писать к неумолимому отцу; но беременность матери моей оживила угасшее мужество ее; она стала надеяться, что рождение ребенка возвратит ей милости отцовские.

Мать моя страстно желала иметь сына и во все продолжение беременности своей занималась самыми обольстительными мечтами; она говорила: «У меня родится сын, прекрасный, как амур! я дам ему имя Модест; сама буду кормить, сама воспитывать, учить, и мой сын, мой милый Модест будет утехою всей жизни моей…» Так мечтала мать моя; но приближалось время, и муки, предшествовавшие моему рождению, удивили матушку самым неприятным образом; они не имели места в мечтах ее и произвели на нее первое невыгодное для меня впечатление. Надобно было позвать акушера, который нашел нужным пустить кровь; мать моя чрезвычайно испугалась этого, но делать нечего, должно было покориться необходимости. Кровь пустили, и вскоре после этого явилась на свет я, бедное существо, появление которого разрушило все мечты и ниспровергнуло все надежды матери.

«Подайте мне дитя мое!» - сказала мать моя, как только оправилась несколько от боли и страха. Дитя принесли и положили ей на колени. Но увы! это не сын, прекрасный, как амур! это дочь, и дочь богатырь!! Я была необыкновенной величины, имела густые черные волосы и громко кричала. Мать толкнула меня с коленей и отвернулась к стене.

Через несколько дней маменька выздоровела и, уступая советам полковых дам, своих приятельниц, решилась сама кормить меня. Они говорили ей, что мать, которая кормит грудью свое дитя, через это самое начинает любить его. Меня принесли; мать взяла меня из рук женщины, положила к груди и давала мне сосать ее; но, видно, я чувствовала, что не любовь материнская дает мне пищу, и потому, несмотря на все усилия заставить меня взять грудь, не брала ее; маменька думала преодолеть мое упрямство терпением и продолжала держать меня у груди, но, наскуча, что я долго не беру, перестала смотреть на меня и начала говорить с бывшею у нее в гостях дамою. В это время я, как видно, управляемая судьбою, назначавшею мне солдатский мундир, схватила вдруг грудь матери и изо всей силы стиснула ее деснами. Мать моя закричала пронзительно, отдернула меня от груди и, бросив в руки женщины, упала лицом в подушки.

«Отнесите, отнесите с глаз моих негодного ребенка и никогда не показывайте», - говорила матушка, махая рукою и закрывая себе голову подушкою.

Мне минуло четыре месяца, когда полк, где служил отец мой, получил повеление идти в Херсон; так как это был домашний поход, то батюшка взял семейство с собою. Я была поручена надзору и попечению горничной девки моей матери, одних с нею лет. Днем девка эта сидела с матушкою в карете, держа меня на коленях, кормила из рожка коровьим молоком и пеленала так туго, что лицо у меня синело и глаза наливались кровью; на ночлегах я отдыхала, потому что меня отдавали крестьянке, которую приводили из селения; она распеленывала меня, клала к груди и спала со мною всю ночь; таким образом, у меня на каждом переходе была новая кормилица.

Ни от переменных кормилиц, ни от мучительного пеленанья здоровье мое не расстраивалось. Я была очень крепка и бодра, но только до невероятности криклива. В один день мать моя была весьма в дурном нраве; я не дала ей спать всю ночь; в поход вышли на заре, маменька расположилась было заснуть в карете, но я опять начала плакать, и, несмотря на все старания няньки утешить меня, я кричала от часу громче: это переполнило меру досады матери моей; она вышла из себя и, выхватив меня из рук девки, выбросила в окно! Гусары вскрикнули от ужаса, соскочили с лошадей и подняли меня всю окровавленную и не подающую никакого знака жизни; они понесли было меня опять в карету, но батюшка подскакал к ним, взял меня из рук их и, проливая слезы, положил к себе на седло. Он дрожал, плакал, был бледен, как мертвый, ехал не говоря ни слова и не поворачивая головы в ту сторону, где ехала мать моя. К удивлению всех, я возвратилась к жизни и, сверх чаяния, не была изуродована; только от сильного удара шла у меня кровь из рта и носа; батюшка с радостным чувством благодарности поднял глаза к небу, прижал меня к груди своей и, приблизясь к карете, сказал матери моей:

«Благодари Бога, что ты не убийца! Дочь наша жива; но я не отдам уже ее тебе во власть; я сам займусь ею». Сказав это, поехал прочь и до самого ночлега вез меня с собою; не обращая ни взора, ни слов к матери моей.

С этого достопамятного дня жизни моей отец вверил меня промыслу божию и смотрению флангового гусара Астахова, находившегося неотлучно при батюшке как на квартире, так и в походе. Я только ночью была в комнате матери моей; но как только батюшка вставал и уходил, тотчас уносили меня. Воспитатель мой Астахов по целым дням носил меня на руках, ходил со мною в эскадронную конюшню, сажал на лошадей, давал играть пистолетом, махал саблею, и я хлопала руками и хохотала при виде сыплющихся искр и блестящей стали; вечером он приносил меня к музыкантам, игравшим пред зарею разные штучки; я слушала и, наконец, засыпала. Только сонную и можно было отнесть меня в горницу; но когда я не спала, то при одном виде материной комнаты я обмирала от страха и с воплем хваталась обеими руками за шею Астахова. Матушка, со времени воздушного путешествия моего из окна кареты, не вступалась уже ни во что, до меня касающееся, и имела для утешения своего другую дочь, точно уже прекрасную, как амур, в которой она, как говорится, души не слышала.

Дед мой, вскоре по рождении моем, простил мать мою и сделал это весьма торжественным образом: он поехал в Киев, просил Архиерея разрешить его от необдуманной клятвы не прощать никогда дочь свою и, получив пастырское разрешение, тогда уже написал к матери моей, что прощает ее, благословляет брак ее и рожденное от него дитя; что просит ее приехать к нему, как для того, чтобы лично принять благословение отца, так и для того, чтобы получить свою часть приданого. Мать моя не имела возможности пользоваться этим приглашением до самого того времени, как батюшке надобно было выйти в отставку; мне было четыре года с половиною, когда отец мой увидел необходимость оставить службу. В квартире его, кроме моей кроватки, были еще две колыбели; походная жизнь с таким семейством делалась невозможною; он поехал в Москву искать места по статской службе, а мать со мною и еще двумя детьми отправилась к своему отцу, где и должна была жить до возвращения мужа. Взяв меня из рук Астахова, мать моя не могла уже ни одной минуты быть ни покойна, ни весела; всякий день я сердила ее странными выходками и рыцарским духом своим; я знала твердо все командные слова, любила до безумия лошадей, и когда матушка хотела заставить меня вязать шнурок, то я с плачем просила, чтоб она дала мне пистолет, как я говорила, пощелкать; одним словом, я воспользовалась как нельзя лучше воспитанием, данным мне Астаховым! С каждым днем воинственные наклонности мои усиливались, и с каждым днем более мать не любила меня. Я ничего не забывала из того, чему научилась, находясь беспрестанно с гусарами; бегала и скакала по горнице во всех направлениях, кричала во весь голос: «Эскадрон? направо заезжай! с места! марш-марш!» Тетки мои хохотали, а матушка, которую все это приводило в отчаяние, не знала границ своей досаде, брала меня в свою горницу, ставила в угол и бранью и угрозами заставляла горько плакать. Отец мой получил место городничего в одном из уездных городов и отправился туда со всем своим семейством; мать моя, от всей души меня не любившая, кажется, как нарочно делала все, что могло усилить и утвердить и без того необоримую страсть мою к свободе и военной жизни: она не позволяла мне гулять в саду, не позволяла отлучаться от нее ни на полчаса; я должна была целый день сидеть в ее горнице и плесть кружева; она сама учила меня шить, вязать, и, видя, что я не имею ни охоты, ни способности к этим упражнениям, что все в. руках моих и рвется и ломается, она сердилась, выходила из себя и била меня очень больно по рукам.