О. Митрофан Сребрянский служил на Дальнем Востоке в годы Русско-японской войны в 51-м Драгунском Черниговском полку Ее Императорского высочества . Мы продолжаем публиковать его дневник, который отец Митрофан вел с 1904 по 1906 год.
Утро. Чуть-чуть светает. Слышу, тихонько подходит Михайло и говорит вполголоса: «Батюшка! А ведь на дворе-то совсем тихо, только мороз десять градусов; просфоры испекли; может быть, отслужим?» «Конечно, отслужим,- говорю я.- Часам к половине одиннадцатого солнышко нам поможет теплом своим. Передай эскадронам, чтобы мели площадку для церкви да на службу надели шлемы на головы!»
Быстро встал. Морозище такой, что пришлось надеть меховые рукавички. За линией железной дороги гул множества голосов: пехотные полки собирают с полей оставленный китайцами гаолян, складывают его в скирды, строят шалаши. К 10 часам поставили церковь. Пришли не только наши эскадроны, но и много из других частей: эскадрон Нежинского полка, телеграфные роты 17-го и 6-го саперных батальонов, обозные 17-го корпуса - многое множество! Часы читать благословил саперного унтер-офицера; он был неописуемо счастлив, и хотя с тропарем и кондаком никак не мог справиться, но это не мешало его воодушевлению, например, говоря: «Приидите, поклонимся Христу Цареви нашему Богу», он делал поклон до земли. Замечательно религиозный!
Святую литургию и на этот раз отслужили, по милости Божией, чинно. Михайло меня очень утешил: после Евангелия вдруг слышу, запели «Господи, помилуй» на те мотивы, что пелись в нашей (орловской) церкви 3 на незабвенных службах в четверги и пятницы; больших усилий стоило мне удержаться от слез! Между солдатами есть замечательно богомольные: многие почти всю службу стояли на коленях и горячо молились. «Верую», «Отче наш», по обычаю, пели все.
Поразили меня за этой службой китайцы. Целой толпой подошли они, еще когда мы ставили церковь, осмотрели каждую икону и затем, отойдя в сторону, всю литургию простояли, не двигаясь с места, слушая и наблюдая происходящее. Общественного богослужения, какое у нас, у них не существует, по крайней мере до сих пор я ни в Ляояне, ни в Мукдене этого не заметил. Среди китайцев стоял наш штабной переводчик, прекрасно говорящий по-русски; он, вероятно, и давал некоторые пояснения своим соотечественникам.
После литургии зашел к нам гость, мрачно настроенный. И то и другое надо бы, по его словам, иначе, а мне кажется, что если бы все шло как по маслу, то мы, пожалуй, приписали бы себе самим окончательную победу. Ведь у нас и прежде всегда так было, а в конце концов побеждали. Неудачи к смирению располагают, а смиренным дает Господь благодать. Победим, даст Бог, и рабами гордых язычников не будем; вот братьями быть готовы, если они отбросят свою гордыню. И когда победим, то прежде всего славу силе Божией воздадим, а потом почтим и человеческие подвиги: так-то лучше, гордости поменьше! Испытания - это великий пробный камень твердости в вере и любви ко Господу! Правда останется правдой: армия наша храбрая, терпеливая, не унывающая. Если представить все условия войны здесь, как мы ее называем колониальной, так надо удивляться тому, что она сделала. Как неверно представляют наше положение в России, сужу по письмам. Пишут, что мы отступили, нас разбили… Неправда то и другое: уступили несколько верст передовых позиций, отбили все атаки японцев и ничего не отдали из крепко занятого нами. Я считаю последние битвы нашей великой нравственной победой. Недаром японцы кричат нам из окопов: «Русские! Долго ли вы еще будете мучить нас?» Это что-то не похоже на победный клик! Ну, а дальше - дальше что Бог даст.
Удивительно резко изменилась погода. Сегодня совершенно тепло. Около станции Суютунь оживление: тысячи солдат строят дорогу шириною в пятьдесят аршин на протяжении всего фронта, чтобы во время предстоящего сражения свободнее было передвигать резервы в разные пункты. Я постоял, понаблюдал. Спокойствие полное, уныния нигде. Господи, куда ни оглянешься - море людей, и все военные. Кажется, теперь, когда увижу штатского или женщину в модном костюме, удивлению не будет конца. Сегодня прошел около линии железной дороги какой-то пожилой господин с длинной бородой в штатском пальто и шляпе, так ведь останавливались, оглядывались на него и спрашивали, что это за человек такой.
С 2 часов дня у нас необычайное торжество: пришли подарки от ее величества государыни императрицы Александры Феодоровны. Из офицеров и чиновников каждый получил полфунта чаю, два фунта сахару, четверть фунта кофе (или табаку), фланелевые рубашку и кальсоны, две пары чулок, три носовых платка, кусок мыла, коробку печенья, конверты, бумагу, карандаш, лимонную кислоту, кусок марли. Каждый солдат получил четверть фунта чаю, фунт сахару, рубаху, кальсоны, кисет, портянки, платки, мыло, бумагу, конверты, карандаш, крючки, пуговицы, наперсток, нитки, подсолнухи (или табак), нож. Кроме того, от великой княгини Елисаветы Феодоровны наши солдаты 4 получили табак, огниво, мыло, спички и лекарства. Нужно было видеть восторг всех чинов армии! Везде гремело искреннее «ура» и сердечное русское «спасибо» царственным заботницам нашим. В этот же день интендантство прислало каждому солдату китайскую ватную куртку и ватные чулки. Ожидаем еще одного блага: ходит слух, что солдатам на зиму выдадут валенки. Одним словом, жить и воевать можно. Вот вы там мрачно настроены. По-вашему, мало успеха у нас, а наши солдаты иначе рассуждают. «Когда добивать его (японца) пойдем?»- все спрашивают.
Нашим полком очень довольны все начальники. Он оказывает услуги всему корпусу, держа связь; постоянно производит разведки для 35-й и 3-й пехотных дивизий и артиллерийских бригад. Во время самих сражений наши эскадроны производят усиленные разведки, под огнем развозят приказания, открывают японские батареи, доставляя таким путем верные сведения войскам и артиллерии. Особенно отличились наши эскадроны в последних сражениях, так что представлено очень много к награждению Георгиевскими крестами; да есть уже восемнадцать георгиевских кавалеров.
Сейчас пришла радостная весть: считавшийся убитым 15 августа рядовой 6-го эскадрона нашего полка Раскопатин, оказалось, взят был в плен, бежал, сегодня после страшных мытарств наконец добрался до наших позиций и скоро прибудет в полк. Подробности напишу, когда расспрошу пленника. Мы только себя любим осуждать и критиковать, а вот как присмотришься получше к японцам, то окажется, что у них далеко не все обстоит благополучно. Из нашего плена не убежишь, а из японского уж сколько прибежало! После Путиловской сопки японцы так разбежались, что потом ловили их в тылу нашей армии. 26-е число. Погода еще лучше вчерашней, и я целый день провел на воздухе. Когда еще выпадет такой мирный, светлый и теплый день?! Завтра думаю отправиться в деревню Тацзеин и отслужить в эскадронах святую литургию.
Только что мы улеглись на ночь, как вдруг поднялась орудийная пальба и ружейная «трещотка» на протяжении всей 35-й дивизии. Японцы сделали нападение, но жестоко поплатились: наши выдержали себя, сначала не стреляли, а как только вылезли японцы из окопов, то они и открыли стрельбу залпами. Все атаки отбили, и неприятель до утра убирал своих убитых и раненых.
В 9 часов я приехал с церковью в деревню Тацзеин. Пришли солдаты помогать ее ставить. Один говорит мне: «Ну, батюшка, и насмотрелся же я сегодня страстей! С разъездом выехали мы рано утром и видели поле, покрытое японскими трупами; почти все раздеты, у многих окоченелые руки подняты вверх!» В 10 часов началась святая литургия. На этот раз и ветерок был, и батареи наши рядом стреляли; канонада была порядочная. Вместо концерта велел пропеть «Воскресни, Боже, суди земли» и «Ангел вопияше». Сознаю, что это несвоевременно по уставу церковному. Но здесь, когда страдания и смерть перед глазами и каждый ожидает, что, быть может, сегодня же придет и его страшный час смертный, напряжение нервов, туга сердечная такова, что невольно смущается и мужественная душа. Вот здесь-то услышать радостную песнь «Твой (Богомати) Сын воскресе, тридневен от гроба и мертвыя воздвигнувый: людие, веселитеся» необычайно утешительно!.. Что ж, если и умрем сегодня?! Ведь воскрес Спаситель наш и мертвых воскресит; значит, и нас. Так, с веселием духовным, радостно встретим смерть, если угодно Господу послать ее нам!.. Приходит даже мысль петь на общей молитве «Христос воскресе». Если я погрешил этим нарушением устава церковного, то заранее усердно прошу святую Церковь, которую я чту и в послушании которой пребыть до конца жизни считаю своим долгом и счастием, простить меня. Ведь среди этих скорбей военного времени хочется все сделать, чтобы только доставить воинам возможно большее утешение, ободрение; они ведь тоже люди, немощные. Под влиянием чрезвычайных обстоятельств силы душевные расходуются быстро, значит, быстро же, всеми мерами нужно стараться и пополнить их.
Насколько религия христианская необходима воину, между прочим, подтверждает следующий рассказ, переданный мне полковником В-м: «Я долго жил в Японии по делам службы и был в очень хороших отношениях с ректором Токийской духовной семинарии. Вот однажды он пригласил меня к себе на чай по случаю крещения гвардейского офицера. Понятно, я заинтересовался причиною, побудившею его принять христианство. Оказалось, главная причина была война. Офицер этот со своим корпусом воевал на острове Формозе. Страна гористая, население, особенно в горах, дикое, жестокое, и японцам пришлось сильно страдать. «Вот здесь-то,- сказал офицер,- при виде ужасных физических и душевных страданий своих солдат я не знал, чем их и себя утешить. Лучшим исходом была смерть, но какая? Без определенной надежды на дальнейшее существование? Без напутствия? Вернувшись домой, я изучил христианскую религию и нашел в ней все, что искала душа моя». Долго с большим оживлением вели мы с этим японцем за чаем разговор на религиозные темы. Где-то теперь этот православный японский офицер? Может быть, убит уже!..»
Замечательный рассказ. Как сильно выражает он необходимость христианской религии для души человека! Истинно слово древнего мудреца: «Душа по природе христианка!» Возвратился я в свою деревню, славя Бога, благословившего совершить богослужение, хотя, сознаюсь, так тревожно ни разу еще не служил святой литургии. Подъезжаем к фанзе; слышу звуки молотьбы. Что такое? Смотрю: казаки на соседнем дворе палками молотят рис, которого они навозили себе массу. Созревший рис имеет стебель желтый и, будучи связан в снопы, имеет вид пшеницы. Когда его вымолотят, то надо еще «драть», рушить, как гречу. Люблю я этот день, в который служу литургию. С таким легким, отрадным чувством душевного довольства проходит весь этот день!
С утра ветер, пыль, нельзя выйти: проходящие обозы вздымают тучи пыли; предпочитаю сидеть дома и читать. Спасибо еще, фанза досталась хотя грязная и дырявая, но довольно просторная - несколько шагов можно сделать; устану сидеть, встану и погуляю. Все время, конечно, в теплом подряснике и скуфейке. Выпало два денька, что господин мороз куда-то изволил отбыть, а теперь опять возвратился и по-прежнему подбадривает. Спасибо ему, а то бы, пожалуй, заскучали!
Интересно заглянуть, как на чистом воздухе готовится нам пропитание. Наш повар Ваня - солдат - на морозе котлеты выделывает, подплясывает, а на сковороде что-то верещит. Это он решил во что бы то ни стало сегодня блинчатые пирожки смастерить с гаоляновой начинкой. Да, мы ведь не как-нибудь столуемся: у нас французская кухня! На вопрос: «Что сегодня будет на обед?»- Ваня не иначе ответит, как по-французски: «Суп потафе, котлеты гаше, и на третье масе дуан». Просто потеха, а он это совершенно серьезно докладывает. На холод Ваня не жалуется, а только скорбит, что «вот ветер муку разносит».
После обеда явился из Мукдена наш хозяин; что-то похудел. Конечно, опять его угостили, дали денег, папирос. В благодарных чувствах он обещал в следующий раз принести нам «кулису» (курицу) и яйца. Между прочим, рассказывает, что ему снова было от часовых на реке Хуанхэ «ломайло», и убедительно просил дать ему записку. Тогда адъютант пресерьезно дает понять ему, что записку он может потерять, а вот если печать полковую приложить ко лбу, то и записки не нужно. Поверил «ходя» и умоляет приложить печать. Тогда адъютант действительно приложил ко лбу его синей мастикой полковую печать; вышла великолепно. Китаец в восторге: теперь и записок не нужно; а у нас при виде этой картины получился положительно смех неподобный. Сегодня подсчитал потери нашего полка. По милости Божией из строя выбыло мало, хотя работу полк несет все время трудную и опасную. По 29 октября в полку по болезни и от ран умерло десять нижних чинов, ранено пятнадцать; осталось на поле сражения, неизвестно убитыми или взятыми в плен, три нижних чина и вахмистр Бурба; офицеров легко контужено двое - Сущинский и Тимофеев.
Сейчас получил письма из Орла с описанием празднества в (дорогих мне) церкви и школе 1 октября. Не могу описать радости моей при чтении этих писем! Спасибо великое всем устроившим это празднество. Господь да благословит их Своею благодатию! Что-то заболел у меня немного левый глаз, вероятно ячмень; хожу три раза в день к доктору, все-таки занятие!
Просыпаюсь 29-го. Надо мной в полумраке, как тень, стоит Ксенофонт. Слышу его тихий голос: «Батюшка, как спали? Не озябли? Умываться я уже приготовил». Он каждое утро рано является и караулит, когда я проснусь. Умываюсь, передаю ему от матушки и орловцев поклоны; он всегда от этого в восторге. Весь день прошел однообразно грустно; ничего нет для записи. Японцы ежедневно нападают; наши успешно отбивают. Стрельба ежедневно, но мы так уже к ней привыкли, что не обращаем никакого внимания.
Погода окончательно испортилась; к холодному ветру присоединился дождь, снег. Если и завтра так будет, то служить немыслимо. После чаю пошел на новоселье к Михаилу и Ксенофонту в их землянку. Очень хорошая вышла квартира: в полтора аршина глубины вырыли яму, поставили над нею стропила, внутри обставили гаоляном, снаружи засыпали землей, устлали пол циновкой, даже и иконку святителя Николая повесили. Михайло сидит на своем ложе, ноги завернул в полушубок и читает Ксенофонту «Свет»; завтра они будут строить себе что-то вроде печи.
После обеда привели к нам рядового 6-го эскадрона Раскопатина, который 15 августа был взят в плен японцами и бежал. Рассказ о том, как он странствовал, я записал и передам его словами. «Это, значит, было пятнадцатого августа,- начал он.- Я был послан поручиком Ведерниковым в дозоры. Только выехал из деревни, как японцы из засады дали залп и убили подо мною лошадь. Вытащил я ноги из-под седла да и побег в гаолян; думал, к своим бегу, ан, глядь, прямо на их пехоту наткнулся. Наставили они на меня винтовки, «алала, алала» кричат и схватили. Живым манером сняли с меня винтовку, шашку и потащили в фанзу. Тут мне был допрос. Только я ничего не понял, что они алалакали; так и бросили меня. Сижу день, другой; дают помаленьку рису, а больше ничего; так десять дней просидел, вроде как на этапе, а мимо-то все ихние войска шли. Вот раз ночью сижу я на кане, не сплю: потому тоска; слышу, захрапел часовой. Подошел я тихонько к двери, вижу, спит, а ружье ремнем к руке привязал. Забилось во мне сердце, думаю: все равно погибать… Господи, помоги мне убежать! Сначала думал убить часового его же штыком, потому на боку висит вроде шашки, а потом раздумал. Забрался на кан, потихоньку разобрал гаолян на крыше, высунул голову; он все храпит. Тогда я перекрестился да и вылез наружу, спустился и бросился бежать через огороды прямо на сопку; перемахнул, еще саженей двести отбежал. Утро подходит; думаю, надо на день прятаться. Нарвал гаоляну и залез под большой камень; под ним от воды образовалась ямка, и водицы еще немного было. Натер я руками гаоляну да и поел; пригоршней набрал воды, попил, лежу… Весь день шла их пехота, конница, обозы: никак невозможно уйти; так четыре дня пролежал под этим камнем. Потом стало потише, и я ушел. Дошел до реки большой и по горло в воде перешел ее ночью, а днем лежу в гаоляне, которым и питался; воду пил на дороге из колеи. Долго плутал я, наконец дошел до железной дороги, забрался ночью под мостик и спрятался за балкой. Днем туда приходили японские солдаты за нуждой и меня не заметили; я видел, как они гоняли на себе вагоны: паровозов не было. Следующей ночью я ушел в поле и лег в гаолян на день. Смотрю: пришли китайцы жать; я им говорю, что я русский солдат, прошу их спрятать меня, а то придет ниппон-солдат, и мне будет «контрами» (убьют). Вместе с тем показываю, что мне очень хочется «кушь-кушь» и что если меня спасут, то большой русский капитан даст им много-много рублей. Китайцы между собою поговорили что-то, положили меня на землю и укрыли гаоляновыми снопами, а сами ушли, говоря, что сейчас принесут мне «кушь-кушь». Действительно, очень скоро возвратились, принесли лепешек и вареного рису; я поел и попил хорошей воды, затем уснул, а ночью они взяли меня в свою фанзу. Хозяин фанзы оказался старшиной, посадил меня на кан, накормил, напоил чаем и даже дал рюмочку ханшину. Пришел китаец; немного говорит по-русски; объяснил мне, что сюда каждый день заезжают японцы и мне будет «контрами» (убьют), если я останусь так, и потому мне нужно переодеться. Сейчас же обрили мне усы, бороду, половину головы, обмотали голову синим платком, надели китайскую шляпу и одежду и велели притвориться немым. Затем перевели меня в другую деревню и поместили к китайцу, у которого я довольно долго работал. Однажды через переводчика хозяин приказал мне становиться на колени и молиться их богам. Заплакал я, стал на колени, а сам и молюсь по-нашему, говоря: «Пресвятая Богородица, спаси меня грешнаго!» После этого он привел китайскую мадам с двумя детьми, посадил меня рядом с ней на кане и говорит, что это теперь моя «бабушка» и мои дети; значит, женили меня. Только я это будто заплакал и говорю, что у меня есть «бабушка» и свои двое детей, лучше проводите меня к русским; капитан русский за это много-много денег даст. Днем приезжали японские разъезды, брали фураж и даже тащили с собою девушек китайских, если находили; меня же не узнавали. Через несколько дней три китайца вызвались проводить меня к русским, дали мне коромысло, навязали гаоляну и пошли. Я иду за ними, будто немой; японцы останавливали, осматривали, но меня так и не узнали; даже через мост прошел, и часовые пропустили. Зато как подошел к нашим постам, так прямо зарыдал. Солдаты наши хотели стрелять, но я закричал: «Братцы, я свой»; тогда взяли меня и привели к офицеру».
В конце рассказа Раскопатин, бритый, в китайском халате, расплакался; видно, нервы его совсем растрепались. Он все боялся, что китайцы выдадут его японцам, а они оказали ему истинное добро. Спасибо им! Командир корпуса приказал Раскопатина произвести в унтер-офицеры и представил его к Георгиевскому кресту. Спрашивали его, не видел ли в плену вахмистра нашего Бурбу. Нет, не видал.
Погода разыгралась такая, что выйти невозможно; солдаты, как сурки, попрятались в землянки; мы тоже сидим в фанзах. Служить нет никакой возможности: невыразимо скучно! 31-е число прошло тоже в сидении.
3В городе Орле, в церкви Черниговского полка
4Драгуны 51-го Черниговского полка
о.Митрофан Сребрянский
.
“Дневник полкового священника, служащего на Дальнем Востоке”.
– М.: “Отчий дом”, 1996. – 352 с.
П реподобноисповедник Сергий родился 1 августа 1870 года в селе Трехсвятском Воронежского уезда Воронежской губернии в семье священника Василия Сребрянского и в крещении был наречен Митрофаном. Через год после рождения сына отца Василия перевели в село Макарий в трех километрах от Трехсвятского. Как и большинство детей священников, Митрофан Васильевич получил духовное образование – в 1892 году он окончил Воронежскую Духовную семинарию, однако священником стал не сразу.
Часть образованного общества того времени, не исключая детей духовенства, была настроена весьма критично по отношению к Православной Церкви, и тот, кто все же горел желанием послужить народу, для кого небезразличны были интересы нравственные, становился общественным деятелем или находил себе применение в практической деятельности.
Под влиянием народнических идей Митрофан Васильевич поступил в Варшавский ветеринарный институт. Оказавшись здесь среди равнодушных к вопросам веры студентов, во враждебной православию католической Польше, он начал усердно посещать православный храм. В Варшаве он познакомился со своей будущей женой, Ольгой Владимировной Исполатовской, дочерью священника, служившего в Покровском храме в селе Владычня Тверской губернии; она окончила курс тверской гимназии, собиралась работать учительницей и приехала в Варшаву навестить родственников. 29 января 1893 года они обвенчались.
Живя в Варшаве, Митрофан Васильевич стал сомневаться в правильности выбора своего пути. В душе было пламенное желание служить народу, – но достаточно ли было ограничиться внешним служением, стать специалистом в нужном для крестьян деле ведения хозяйства? Душа молодого человека, сохранившего от детства религиозные впечатления и получившего православное образование, ощущала неполноту такого рода служения, и он решил вступить на поприще служения священнического.
2 марта 1893 года епископ Воронежский Анастасий (Добрадин) рукоположил Митрофана Васильевича во диакона к Стефановской церкви слободы Лизиновки Острогожского уезда, но диаконом отец Митрофан пробыл недолго – 1 марта 1894 года он был назначен священником 47-го драгунского Татарского полка и 20 марта рукоположен во священника.
15 января 1896 года отец Митрофан был назначен вторым священником Двинского военно-крепостного собора и 1 сентября того же года вступил в должность законоучителя Двинской начальной школы. 1 сентября 1897 года отец Митрофан был перемещен в город Орел и назначен настоятелем Покровского храма 51-го драгунского Черниговского полка, шефом которого была великая княгиня Елизавета Федоровна.
С этого времени начался относительно продолжительный период жизни отца Митрофана в Орле. Здесь он всего себя отдал на служение Богу и пастве. Он стал утешителем многих, прекрасным и серьезным проповедником, слово которого впитывалось слушателями, как впитывается дождь в жаждущую влаги почву. Паства потянулась к искреннему и ревностному пастырю, образовался крепкий приход, и это позволило отцу Митрофану приняться за трудное дело постройки храма, которое он завершил с успехом. Он создал при приходе библиотеку и школу. Все получаемые от благотворителей средства отец Митрофан жертвовал на храм, школу и библиотеку. В 1900 году он был награжден золотым наперсным крестом с украшениями.
Летом 1903 года в Сарове состоялось торжественное прославление преподобного Серафима. На этих торжествах был и отец Митрофан. Здесь он был представлен великой княгине Елизавете Федоровне и произвел на нее самое благоприятное впечатление – искренней верой, смирением, простотой и отсутствием какого-либо лукавства.
В 1904 году началась русско-японская война. 11 июня 51-й драгунский Черниговский полк выступил в поход на Дальний Восток. Вместе с полком отправился и отец Митрофан. За семь лет служения полковым священником в Орле он настолько сжился со своей воинской паствой, что она стала для него как одна большая семья, с которой он разделил все тяготы походной жизни. Везде, где представлялась возможность, он со своими помощниками ставил походную церковь и служил. Вместе с полком участвовал в сражениях.
В служебном формуляре отца Митрофана кратко записано: «Был в сражениях: Ляоянском... Шанхайском... в набегах на Инкоу... Мукденских... у деревни Санвайцзы... Во всех означенных сражениях под огнем неприятеля совершал богослужения, напутствовал раненых и погребал убитых».
Во время служения в действующей армии отец Митрофан вел подробный дневник, который печатался в журнале «Вестник военного духовенства», а затем вышел отдельной книгой (Дневник священника 51-го драгунского Черниговского Ее Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Феодоровны полка Митрофана Васильевича Сребрянского, с момента отправления его в Маньчжурию 11 июня 1904 года по день возвращения в г. Орел 2 июня 1906 года. СПб., 1906). Здесь, в условиях походных трудностей, тяжелых боев, где солдаты и офицеры рисковали жизнью, отец Митрофан увидел, насколько русский человек любит Родину, с каким смирением отдает за нее свою жизнь, увидел и то, сколь лживо и разрушительно по последствиям описывают столичные газеты происходящее на фронте, как будто это пишут журналисты не русской прессы, а неприятельской. Здесь он увидел, насколько глубоко разделился по вере русский народ, когда православные и неверующие стали жить бок о бок как два разных народа.
15 марта 1905 года отец Митрофан, как опытный пастырь и духовник, был назначен благочинным 61-й пехотной дивизии и в этой должности прослужил до окончания войны. 2 июня 1906 года он вместе с полком вернулся в Орел. За выдающиеся пастырские труды, понесенные во время войны, отец Митрофан 12 октября 1906 года был возведен в сан протоиерея и награжден наперсным крестом на Георгиевской ленте.
В 1908 году великая княгиня Елизавета Федоровна усиленно трудилась над проектом по созданию Марфо-Мариинской обители. Предложения по написанию устава обители были поданы от нескольких лиц. Подал свой проект и отец Митрофан; и его проект настолько пришелся по душе великой княгине, что именно его она положила в основу устройства обители. Для его осуществления она пригласила протоиерея Митрофана на место духовника и настоятеля храма.
Не смея отказаться от предложения Елизаветы Федоровны, отец Митрофан обещал подумать и дать свой ответ позже. На пути из Москвы в Орел он вспомнил родную, горячо его любящую паству и представил, как обоюдно тяжело будет расставание. От этих дум и воспоминаний его душа пришла в смятение, и он решил отказаться от предложения великой княгини. В тот момент, когда он это подумал, он почувствовал, что у него отнимается правая рука. Он попытался поднять руку, но безуспешно: ни пальцами пошевелить, ни согнуть руку в локте он не смог. Отец Митрофан понял, что это, видимо, Господь его наказывает за сопротивление Его святой воле, и тут же стал умолять Господа простить его и пообещал, если исцелится, переехать в Москву. Понемногу рука обрела чувствительность, и через два часа все прошло.
Он приехал домой совершенно здоровым и вынужден был объявить прихожанам, что покидает их и переезжает в Москву. Многие, услышав это известие, стали плакать и умолять отца Митрофана не покидать их. Видя переживание паствы, добрый пастырь не смог ей отказать, и хотя его настоятельно звали в Москву, он стал откладывать с отъездом. Он даже решил про себя отказаться и остаться в Орле, тем более что вообще опасался, что не справится с новыми сложными обязанностями в обители, где от него потребуется духовный опыт, которого у него, как у священника семейного, может не быть. Вскоре после этого он заметил, что у него без всякой видимой причины начала распухать правая рука, и это со временем стало приносить ему затруднения на службе. Он обратился за помощью к одному из своих родственников, доктору Николаю Яковлевичу Пясковскому. Врач, осмотрев руку, сказал, что никаких причин болезни нет и он не может дать в этом случае какого бы то ни было медицинского объяснения и, следовательно, помочь.
В это время из Москвы в Орел привезли чудотворную Иверскую икону Божией Матери. Отец Митрофан пошел помолиться и, стоя перед образом, пообещал, что все же примет бесповоротно предложение великой княгини и переедет в Москву. С благоговением и страхом он приложился к иконе и вскоре почувствовал, что руке стало лучше. Он понял, что на переезд его в Москву и поселение в Марфо-Мариинской обители есть благословение Божие и с этим нужно смириться.
Желая получить на переезд благословение и от старцев, он направился в Зосимову пустынь, где встретился с иеросхимонахом Алексием (Соловьевым) и другими старцами и поведал им о своих сомнениях и колебаниях: не будет ли дело, которое он на себя берет, свыше сил. Но они благословили его смело браться за дело.
Отец Митрофан подал прошение о переводе в обитель, и 17 сентября 1908 года митрополит Московский Владимир (Богоявленский) назначил его настоятелем Покровской и Марфо-Мариинской церквей на Большой Ордынке, поскольку сама Марфо-Мариинская обитель начала свою деятельность только с 10 февраля 1909 года, когда великая княгиня Елизавета Федоровна переехала в дом, предназначавшийся под обительский.
Сама Елизавета Федоровна в переезде отца Митрофана в только еще устрояемую обитель видела знак особого благоволения Божия к своему начинанию. «Господь благословил это наше дело через священника, – писала она государю, – к которому в Орел издалека люди приезжали за утешением и поддержкой, – и вот оно мало-помалу начинается».
Отец Митрофан, поселившись в обители, сразу же принялся за новое дело, отдавшись ему всей душой, – как это было в Орле, когда он занимался постройкой церкви, устроением школы и библиотеки, как было и во время войны, когда он стал отцом духовных детей, которые каждодневно подвергались смертельной опасности. Он часто служил и, не жалея сил, наставлял тех, еще немногочисленных сестер, которые пришли жить в обитель.
«Те несколько сестер, – писала Елизавета Федоровна, – что живут со мной, хорошие девушки, очень религиозные, – но ведь и все наше служение основано на религии и живет ею. Батюшка их наставляет, три раза в неделю у нас бывают замечательные лекции, на которые приходят и гости. Потом еще на утреннем правиле батюшка читает из Нового Завета и говорит краткую проповедь... Чай пьем все вместе, и священник с матушкой тоже, заканчивается он беседой о религии...
Батюшкины лекции очень интересные, просто исключительно, так как он не только глубоко верующий, но еще безгранично начитанный человек. Он начинает из Библии, заканчивает церковной историей и все время показывает, как и что сестры смогут говорить и чем помочь тем, кто испытывает душевные страдания... Здесь многие приезжают издалека в нашу маленькую церковь и обретают силы в его прекрасных простых проповедях и в исповеди. Это широкий человек, в котором нет ничего от ограниченного фанатика, целиком основывающийся на безграничной любви о Господе и всепрощении, – истинно православный священник, строго придерживающийся нашей Церкви, для нашего дела – благословение Божие, так как он заложил основание, какое и должно быть. Скольких он вернул к вере, наставил на путь истинный, сколько людей благодарят меня за великое благо иметь возможность посещать его».
Настоятельница обители вполне поняла и оценила священника, которого им послал Господь. Она писала о нем государю: «Он исповедует меня, окормляет меня в церкви, оказывает мне огромную помощь и подает пример своей чистой, простой жизнью, такой скромной и высокой по ее безграничной любви к Богу и Православной Церкви. Поговорив с ним лишь несколько минут, видишь, что он скромный, чистый и человек Божий, Божий слуга в нашей церкви».
Отец Митрофан вполне разделял христианские настроения великой княгини, стремившейся спасти свою душу на пути самоотверженного служения ближним.
Несмотря на трудности и новизну предпринятого дела, обитель благословением Божиим, смирением и трудами настоятельницы, духовника обители отца Митрофана и сестер с успехом развивалась и расширялась. В 1914 году в ней было девяносто семь сестер, она имела больницу на двадцать две койки, амбулаторию для бедных, приют для восемнадцати девочек-сирот, воскресную школу для девушек и женщин, работающих на фабрике, в которой обучалось семьдесят пять человек, библиотеку в две тысячи томов, столовую для бедных женщин, обремененных семьей и трудящихся на поденной работе, и кружок для детей и взрослых под названием «Детская лепта», занимавшийся рукоделием для бедных.
9 августа 1916 года временно управляющий Московской епархией епископ Волоколамский Феодор (Поздеевский) представил в Синод прошение о награждении отца Митрофана митрою «за отлично-усердное служение его Святой Церкви, труды по обстоятельствам военного времени и полезную деятельность... в... обители»6. Великая княгиня, у которой было испрошено, как у настоятельницы, согласие, с радостью присоединилась к предложению наградить отца Митрофана за безупречную и усердную службу. 2 октября 1916 года он был награжден митрой.
«Я хочу работать для Бога и в Боге, – писала в 1909 году Елизавета Федоровна государю, – для страждущего человечества, а в старости, когда мое тело уже не сможет трудиться, я надеюсь, Господь даст мне возможность отдохнуть и помолиться – о деле, мною начатом. И тогда я уйду из деятельной жизни и буду готовить себя для того большого дома. Но пока у меня есть здоровье и силы, а /кругом/ столько [несчастья], и шаги Христа-Кормчего /слышны/ посреди страждущих, и в них мы помогаем Ему».
Но Господь судил иначе. Наступил 1917 год – Февральская революция, отречение государя, арест царской семьи, Октябрьский переворот.
Почти сразу же после Февральской революции был совершен набег на Марфо-Мариинскую обитель вооруженных людей. Н. Е. Пестов так изложил рассказ отца Митрофана об этом событии: «К обители подъехал грузовик, в котором находилось несколько вооруженных солдат с унтер-офицером и одним студентом. Студент, видимо, не имел понятия, как обращаться с оружием. Он держал все время в руке револьвер, направляя дуло на всякого говорящего с ним. Сошедший с автомобиля отряд потребовал провести их к начальнице обители. Туда же сестры вызвали и отца Митрофана.
– Мы пришли арестовать сестру императрицы, – заявил возглавляющий отряд унтер-офицер. А студентик подступил к матушке, направив на нее дуло своего револьверчика. Матушка с обычным для нее спокойствием положила руку на протянутый к ней револьвер и сказала: – Опустите свою руку, ведь я же женщина!
Смущенный ее спокойствием и улыбкой, студент сразу же сник, опустил руку и тотчас же исчез из комнаты. Отец Митрофан обратился к солдатам:
– Кого вы пришли арестовывать? Ведь здесь нет преступников! Все, что имела матушка Елизавета, – она все отдала народу. На ее средства построена обитель, церковь, богадельня, приют для безродных детей, больница. Разве все это преступление? Возглавляющий отряд унтер, вглядевшись в батюшку, вдруг спросил его:
– Батюшка! Не вы ли отец Митрофан из Орла?
– Да, это я.
Лицо унтера мгновенно изменилось. Обращаясь к сопровождавшим его солдатам, он сказал:
Солдаты, выслушав слова отца Митрофана и поняв, что они затеяли не совсем ладное дело, подчинились и уехали обратно на своем грузовике».
Однако вскоре великая княгиня Елизавета все же была арестована. Незадолго перед арестом она передала общину попечению отца Митрофана и сестры-казначеи. Великая княгиня была отправлена на Урал, в Алапаевск, где 5 (18) июля 1918 года приняла мученическую кончину.
20 марта 1919 года исполнилось двадцать пять лет священнического служения отца Митрофана. В этот день его многочисленные духовные дети поднесли ему поздравительный адрес, полный искреннего чувства благодарности к своему пастырю, который был верен им и в дни мира, и на полях войны, и в годину еще худших и горших испытаний – гонений от безбожников.
25 декабря 1919 года Святейший Патриарх Тихон, хорошо знавший отца Митрофана, благодаря его за многие труды, преподал ему первосвятительское благословение с грамотой и иконой Спасителя. В это время решился для отца Митрофана и его супруги Ольги вопрос о монашестве. Много лет живя в супружестве, они воспитали трех племянниц-сирот и желали иметь своих детей, но Господь не дал исполниться их пожеланию. Увидев в этом Божию волю, призывающую их к особому христианскому подвигу, они, переехав в обитель, дали обет воздержания от супружеской жизни. Долгое время этот обет для всех был сокрыт, но когда произошла революция и наступило время всеобщего разрушения и гонений на Православную Церковь, они решили его обнаружить и принять монашеский постриг. Постриг был совершен по благословению Патриарха Тихона. Отец Митрофан был пострижен с именем Сергий, а Ольга – с именем Елизавета. Вскоре после этого Патриарх Тихон возвел отца Сергия в сан архимандрита.
В 1922 году безбожные власти произвели изъятие церковных ценностей из храмов. Многие священнослужители были арестованы, некоторые расстреляны.
Одним из предъявляемых им обвинений было чтение в храмах послания Патриарха Тихона, касающегося изъятия церковных ценностей. Отец Сергий, вполне разделяя воззрения Патриарха и считая, что не следует во избежание кощунств отдавать церковные сосуды, прочел послание Святейшего и был 23 марта 1923 года арестован. Пять месяцев он томился в тюрьме без предъявления обвинения, а затем по приказу ОГПУ от 24 августа 1923 года был выслан на один год в город Тобольск. Здесь он познакомился и близко сошелся с тобольским подвижником Феодором Ивановым, впоследствии принявшим мученическую кончину.
Из ссылки в Москву отец Сергий вернулся 27 февраля 1925 года и на следующий день, как бывший ссыльный, явился в ОГПУ, чтобы узнать решение властей относительно своей дальнейшей судьбы. Следователь, которая вела его дело, сказала, что священнику разрешается совершать церковные службы и говорить за богослужениями проповеди, но он не должен занимать никакой административной должности в приходе, и ему запрещено принимать участие в какой-либо деловой или административной приходской деятельности.
Отец Сергий вернулся в Марфо-Мариинскую обитель. Поселился он в прежней квартире, располагавшейся в одном из обительских домов на втором этаже. Дверь с лестницы открывалась в маленькую переднюю, откуда посетитель попадал в большую переднюю, из нее дверь направо вела в комнату, где обычно ожидали пришедшие к батюшке посетители. Прямо из передней шла дверь в кабинет отца Сергия. В нем между окнами стоял большой письменный стол; слева всю стену занимали иконы, справа стояла фисгармония – на ней отец Сергий играл церковные напевы, ирмосы и под аккомпанемент фисгармонии пел. В обители был сад, и батюшка во все время жизни здесь каждый вечер, когда во дворе было пусто, гулял по саду и молился.
Недолго пришлось отцу Сергию прослужить в Марфо-Мариинской обители. В 1925 году власти приняли решение ее закрыть, а насельниц сослать. Часть здания была отобрана под поликлинику и ее работники, вознамерившись отобрать обительскую квартиру у отца Сергия, стали писать в ОГПУ, что священник, мол, занимается антисоветской агитацией среди сестер обители, говоря, что советская власть преследует религию и духовенство. На основании этого доноса 29 апреля 1925 года отец Сергий был арестован и заключен в Бутырскую тюрьму. В течение некоторого времени он не знал о причинах своего ареста. Только 11 мая состоялся первый допрос, из которого он уяснил, в чем его обвиняют.
– Скажите, гражданин Сребрянский, – обратилась следователь к священнику, – кому из сестер Марфо-Мариинской обители вы говорили, что советская власть преследует религию и церковников?
– Злостно никогда об этом не говорил, – ответил он, – но мог сказать, что многие церковники высланы по подозрению в политической неблагонадежности, каковая у некоторых и могла быть, но я надеюсь, что вернется доверие советской власти к нам.
Матушка Елизавета, узнав, в чем обвиняют отца Сергия, принялась хлопотать о его освобождении. Она написала заявление и подала Владимиру Черткову, возглавлявшему учреждение под названием «Осведомление и экспертиза по делам религиозных течений». Чертков поддержал просьбу и, сопроводив заявление своими пояснениями, направил его 25 июня 1925 года Петру Смидовичу, который в тот же день переправил все документы Тучкову. 30 июня дело было рассмотрено и принято решение освободить священника. 2 июля Коллегия ОГПУ прекратила дело, и отец Сергий был освобожден.
За то время, пока отец Сергий был в заключении, Марфо-Мариинская обитель была закрыта, а сестры арестованы. Некоторые из них были высланы относительно недалеко – в Тверскую область, но большинство сослано в Казахстан и Среднюю Азию.
Архимандрит Сергий и монахиня Елизавета выехали на родину Елизаветы в село Владычня Тверской области и поселились в бревенчатом, покрытом дранкой родительском доме. Первое время отец Сергий не служил, но часто ходил молиться в Покровский храм, в котором стал служить с 1927 года.
Сразу же по приезде, а еще более после того, как отец Сергий стал служить во Владычне, его стали посещать духовные дети. Среди знавших его он был известен как молитвенник и человек святой жизни. Люди обращались к нему за помощью, и некоторые по своей вере и молитвам праведника получали просимое. Несмотря на пережитые узы и тяжелое время гонений, отец Сергий продолжал подвизаться как духовник и проповедник. Он использовал отпущенное ему время для наставления в вере, поддержки и просвещения ближних. Духовные дети привозили ему продукты и одежду, большую их часть он раздавал нуждающимся.
Однако в селе были люди, которые ненавидели Церковь и ради забвения своих грехов хотели забыть о Боге, – они-то и относились враждебно к архимандриту Сергию за его открытую проповедническую деятельность. Жизнь, которую он проводил, обличала их совесть, и, вознамерившись изгнать его из села, они обратились за помощью к власти.
30 и 31 января 1931 года сотрудники ОГПУ допросили этих людей, и те показали об архимандрите Сергии: «По своему общественному, умелому подходу к народу с религиозной стороны заслуживает особого внимания. Действует исключительно религиозным дурманом. Опирается на темноту, выгоняет бесов из человека...
Особенно способен на проповеди… В своих выступлениях с амвона призывает на единение и поддержку Церкви...
Результаты таких проповедей имеются налицо... деревня Гнездцы категорически отказалась от вступления в колхоз... Священник Сребрянский является политически вредным элементом, который должен быть срочно изъят...
Основной метод работы: направляет на чувства репликами, посредством всевозможных нелепых слухов... которые излагает в своих проповедях. Был случай, когда одного рабочего на станции Крючково зарезало поездом. Этим воспользовался Сребрянский, говоря, что тот не веровал в Бога и говорил, что пусть меня накажет Бог, если Он есть, и за это его наказало... Использует статьи из газет в своих проповедях, говоря, что... заграничные студенты, которые не веровали в Бога и были безбожниками, стали стреляться и кончать самоубийством...»
На основании этих показаний отец Сергий был через несколько дней арестован, но «материалов» для создания «дела» недоставало, и 14 февраля следователи дополнительно допросили жителей села Владычня, оставляя в деле показания лишь тех свидетелей, которые подтверждали обвинение. И через призму этих искаженных свидетельств все же видно, что отец Сергий был для народа подлинным пастырем, по молитвам которого Господь творил чудеса.
«Священника Сребрянского знаю постольку, поскольку со всей округи к нему съезжаются крестьяне для получения исцеления от недугов...
Сребрянский в округе слыл за святого человека, исцелителя, народ приезжал к нему на квартиру...» – утверждали свидетели.
Был допрошен священник Иоанн Хренов, служивший в Покровском храме во Владычне. Отвечая на вопросы следователя, он сказал: «Священника Сребрянского я знаю с момента приезда его в село Владычня... народ его посещал... иногда я с ним беседовал... он мне рассказывал про чудо, совершившееся при вскрытии мощей Митрофана Воронежского: “Один комиссар при вскрытии мощей взял икону Митрофана, каковую принес домой и бросил на пол, сказав квартирной хозяйке: “Вот вашего Бога бросаю, и Он меня не наказывает”. И вдруг с ним сделалось плохо, заболел, стал просить, чтобы его отвели к мощам Митрофана, что и выполнили, и там он выздоровел”.
Надо отметить, что он был очень хороший проповедник, но проповеди касались исключительно религиозных вопросов».
10 марта 1931 года сотрудники ОГПУ допросили архимандрита Сергия. Рассказав о своей службе в качестве полкового священника, отец Сергий сказал: «С 1904-го по 1906 год был на театре военных действий в Маньчжурии, награды – скуфья и камилавка. За войну мною получены военные награды: Анна 3-й степени, Анна 2-й степени, Владимир 4-й степени – и по окончании русско-японской войны мною получен наперсный крест на Георгиевской ленте.
С 1909-го по 1918 год служил в Москве настоятелем церквей и духовником Марфо-Мариинской обители милосердия; с 1910 года по 1918 год настоятельницей была Елизавета Федоровна Романова, проект создания этой обители был мой... В 1905 году был издан мой дневник о русско-японской кампании, в каковом описаны дни пребывания на фронте, а также выдержки из моих проповедей. К революционерам я относился как к крамольникам, нарушавшим спокойствие в стране... В проповедях я отмечал, что их, крамольников, надо выдавать в руки правосудия; убийство Сергея Александровича Каляевым на меня в то время произвело сильное впечатление, я считал, что он сделал преступный шаг против Отечества. События в Москве и других городах в 1905 году я считал преступными, как идущие против царя, Отечества и Церкви… О моей деятельности полностью описано в моей книге. Вообще, до революции 1917 года я веровал в монархию как орган управления, но по рассказам Елизаветы Федоровны о жизни двора бывшего царствовавшего дома я был разочарован в людском составе монархического аппарата…
Проживая последнее время во Владычне, я агитацию против советской власти не вел; иногда в беседах с Хреновым говорили, что тяжело стало жить, создание колхозов теоретически хорошо, но народу трудно осознать, как пойдет это практически, но если удастся – то это большой сдвиг; в проповедях я говорил об уравнении бедных и богатых на началах христианской Церкви. Больше мною ничего не говорилось. Народ меня на дому посещал, но я старался избавиться от этих посещений, так как чувствовал себя плохо, а также не хотел распространения каких-либо слухов. Одна женщина приходила ко мне и спрашивала: “Идти ли в колхоз?” Я ей сказал: “В колхоз идти надо”. Она сказала: “А говорят, что в Бога веровать нельзя”. Я ей сказал: “Кто же вырвет из души верование в Бога?”... Виновным себя в предъявленном мне обвинении не признаю...»
На этом следствие было закончено, и 23 марта составлено обвинительное заключение: «Обвиняемый Сребрянский, будучи служителем культа, с дореволюционного времени по 1930 год имеет непрерывную цепь активной борьбы против революционного движения... – писал следователь. – Выпущенная книга “Дневник священника 51-го драгунского Черниговского Ее Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Федоровны полка Митрофана Васильевича Сребрянского...” ярко рисует жизнь и деятельность обвиняемого как монархиста и его борьбу с революционным движением в 1905 году. Основную мысль, вложенную в книгу, можно охарактеризовать словами обвиняемого: “крепкая вера в святые принципы – вера, царь и святая родина”.
Учитывая, что волна революционного движения захватывает массы, Сребрянский призывал к беспощадной борьбе с революционерами: “Не будем не только слушаться крамольников, но, наоборот, постараемся образумить их, обличить, привлечь к послушанию Богу и царю, а если не пожелают, то без укрывательства и послабления отдать их в руки правосудия”.
Убийство князя Сергея Александровича революционером Каляевым вызвало бурю негодования со стороны обвиняемого: “Гнусное убийство великого князя Сергея Александровича страшно поразило меня. Злодеи, вы кричите о свободе, а сами действуете насилием, – Царство Небесное мученику за правду”.
Революция в столице вызвала также нападки со стороны обвиняемого: “Нашлось так много изменников, фальшивых русских, устраивающих стачки, требующих позорного мира...”
Октябрьская революция в Сребрянском не произвела сдвигов – в 1922 году он усиленно поддерживает контрреволюционное воззвание Патриарха Тихона об укрытии церковных ценностей, за что был присужден Коллегией ОГПУ к высылке. Эта мера воздействия также не произвела переворота – приехав в район сплошной коллективизации, Сребрянский в целях поднятия авторитета стал выдавать себя за “святого человека”...
Обвиняется в том, что, являясь сторонником монархического порядка управления, систематически вел антисоветскую агитацию с целью срыва проводимых мероприятий советской власти в деревне, используя религиозные предрассудки масс...»
7 апреля 1931 года тройка ОГПУ приговорила отца Сергия к пяти годам ссылки в Северный край. Священнику было тогда шестьдесят лет, и после нескольких тюремных заключений, ссылки, этапов здоровье его было сильно подорвано, он испытывал постоянное недомогание. А время было самое тяжелое для ссыльных. Прошла коллективизация. Крестьянские хозяйства были разорены. Хлеб продавался только по карточкам и в самом ограниченном количестве, а посылки доходили лишь в период судоходства, которое прекращалось на всю зиму и на время, пока сплавлялся лес.
Архимандрита Сергия поселили в одной из деревень на реке Пинеге. Здесь жило тогда много сосланного духовенства. Сюда к нему приехали монахиня Елизавета и Мария Петровна Заморина, знавшая отца Сергия еще в период его служения в Орле; впоследствии она приняла монашество с именем Милица. Ссыльные священники работали на лесоразработках и сплаве леса. Архимандрит Сергий работал на ледянке – вел по ледяной колее лошадь, тащившую бревна. Эта работа хотя и была легче пилки и рубки в лесу, но требовала большой ловкости и спорости. Отец Сергий, монахиня Елизавета и Мария Петровна жили в домике как маленькая монастырская община. Отец Сергий, благодаря своей подвижнической жизни, постоянной молитвенной настроенности, духовным советам и умению утешать страждущих в тяжелых для них обстоятельствах, вскоре стал известен как глубоко духовный старец, которому многие стали поверять свои беды, в молитвенное предстательство которого верили.
Величественная и суровая природа Севера произвела большое впечатление на исповедника. «Огромные ели, закутанные снежными одеялами и засыпанные густым инеем, стоят как зачарованные, – вспоминал он, – такая красота – глаз не оторвешь, и кругом необыкновенная тишина... чувствуется присутствие Господа Творца, и хочется без конца молиться Ему и благодарить Его за все дары, за все, что Он нам посылает в жизни, молиться без конца...»
Несмотря на болезни и преклонный возраст, старец с помощью Божией выполнял норму, отмеренную ему начальством. Когда приходилось корчевать пни, он делал это один и в короткое время. Иногда он даже специально замечал по часам, за какое время ему удастся выкорчевать пень, над каким, бывало, трудились несколько человек ссыльных.
С местным начальством у отца Сергия сложились вполне благоприятные отношения, все любили подвижника и неутомимого труженика, со смирением воспринимавшего свою участь ссыльного. Деревенским детям он вырезал и склеил, а затем и раскрасил макет паровоза с пассажирскими и товарными вагонами, которых они не видели ни разу в жизни по дальности тех мест от железных дорог.
В 1933 году отец Сергий был освобожден и вернулся в Москву, где пробыл всего один день – простился с закрытой и разоренной обителью и отправился с монахиней Елизаветой и Марией Петровной во Владычню.
На этот раз они поселились в доме, купленном духовными детьми отца Сергия. Это была небольшая изба с русской печью, кирпичной лежанкой и просторным двором. Здесь прошли последние годы жизни старца. Покровский храм во Владычне был закрыт, и отец Сергий ходил молиться в соседнее село в Ильинский храм. Впоследствии власти стали выказывать неудовольствие по поводу его появления в храме, и он был вынужден молиться дома. Последний период жизни отца Сергия стал временем старческого окормления духовных детей и обращавшихся к нему страждущих православных людей, что было особенно насущно в то время, когда большинство храмов было закрыто, а священники арестованы.
Во время Великой Отечественной войны, когда немцы захватили Тверь, во Владычне расположилась русская воинская часть и предполагалось, что здесь будет тяжелый бой с немцами. Офицеры предлагали жителям отойти дальше от передовых позиций, кое-кто ушел, а отец Сергий и монахини Елизавета и Милица остались. Почти каждый день над расположением воинской части летали немецкие самолеты, но ни разу ни одна бомба не упала ни на храм, ни на село. Это отметили и военные, у которых возникло ощущение, что село находится под чьей-то сугубой молитвенной защитой. Однажды отец Сергий пошел на другой конец села со Святыми Дарами причастить тяжелобольного. Идти нужно было мимо часовых. Один из них остановил его и, пораженный видом убеленного сединами старца, бесстрашно шедшего через село, непроизвольно высказал ту мысль, которая владела умами многих: «Старик, тут кто-то молится».
Неожиданно воинская часть была снята с этой позиции, так как бои развернулись на другом направлении, неподалеку от села Медного. Местные жители, очевидцы событий, приписывают чудесное избавление села от смертельной опасности молитвам архимандрита Сергия.
За исповеднический подвиг, за праведную жизнь и глубокое смирение Господь наделил отца Сергия дарами прозорливости и исцеления. Со смирением отец Сергий рассказывал как-то Наталье Соколовой, что люди считают его прозорливым, а «это действует благодать священства, – говорил он. – Вот пришел ко мне этим летом молоденький пастушок. Плачет, убивается. Три коровы у него из стада пропали.
– Меня, – говорит, – засудят, а у меня семья на руках.
– А ты где искал их? – спрашиваю.
– Да двое суток и я, и родные, и товарищи всю местность кругом обошли – нет трех коров! Погиб я теперь!
Мы пошли с ним к развалинам разрушенной церкви, которые метрах в двухстах от избушки моей. Там горка разбитых кирпичей на месте престола. А перед Богом ведь все равно это место святое – там, где алтарь был. Там таинство свершалось, там благодать сходила. Вот мы с пастухом помолились там Спасителю, попросили Его помочь нам найти коровушек. Я сказал пастуху:
– Иди теперь с верой на такой-то холм, садись и играй в свою свирель, они на звук к тебе сами придут.
– Ох, батюшка, да мы там с братьями все кустики уж облазили!
Ну, и на самом деле. Сидел пастух и играл на своей дудочке, а к нему в течение получаса все три коровы пришли. “Смотрю, – говорит, – рыжая из кустов выходит, за ней вскоре и белянка... Немного погодя и третья показалась! Как из земли выросли!”»
В деревне Губка Тверской области, как свидетельствует уроженка этих мест Тамара Ивановна Круг, у одной девушки заболела нога, и болезнь приняла настолько тяжелый характер, что врачи посоветовали ей ехать в Тверь в областную больницу и делать операцию. Прежде чем ехать в больницу, девушка с матерью пришли к отцу Сергию. Он помолился об исцелении больной и сказал:
– В больницу поезжайте, но вы вскоре вернетесь.
Перед выездом в Тверь они сообщили близким, что болезнь приняла такой характер, что требуется встретить больную на вокзале, а иначе она не дойдет. Дочь с матерью сели в поезд в Лихославле и отправились в Тверь. И в поезде произошло полное исцеление больной, так что, когда они приехали в Тверь, девушка вышла на перрон совершенно здоровой.
В последние годы жизни архимандрита Сергия, начиная с 1945 года, его духовником стал протоиерей Квинтилиан Вершинский, служивший в Твери и часто приезжавший к старцу. Отец Квинтилиан сам несколько лет пробыл в заключении и хорошо знал, что это такое – нести тяготы и горечь гонений.
Впоследствии он вспоминал об отце Сергии: «Всякий раз, когда я беседовал с ним, слушал его проникновенное слово, передо мной из глубины веков вставал образ подвижника-пустынножителя... Он весь был объят божественным желанием... Это чувствовалось во всем, особенно – когда он говорил. Говорил он о молитве, о трезвении – излюбленные его темы. Говорил он просто, назидательно и убедительно. Когда он подходил к сущности темы, когда мысль его как бы касалась предельных высот христианского духа, он приходил в какое-то восторженно-созерцательное состояние и, видимо под влиянием охватившего его волнения, помыслы его облекались в форму глубоко-душевного лирического излияния.
“Звонят ко всенощной, – говорил он, – к молитве сладостной, вхожу в храм... Полумрак, мерцают лампады, чувствуется запах ладана, веяние чего-то неземного, вечного, чистого и сладостного, все замерло... Чувствуется присутствие великой творческой силы, всемогущей, премудрой, благой, которая вот-вот сейчас вспыхнет и начнет творить... Трепетно жду... Когда же окончится это таинственное безмолвие и раздастся могучий Божий голос: “Да будет вселенная и жизнь в ней!” Вдруг слышу: “Востаните! Господи, благослови!” – “Слава Святей...” Непосредственно за сим поется псалом “Благослови, душе моя, Господа”, которым псалмопевец Давид изображает творение мира... Что скажу я, ничтожный, о чувствах, наполнявших мою душу в это время? Не стыжусь сознаться, что почти всегда я в это время плакал слезами умиления, восторга духовного от воспоминания и переживания дивной, творческой, животворящей деятельности Святой Троицы, так чудно изображавшейся этим обрядом – обхождением храма с каждением. Так ясно сознавала душа моя необходимость этой деятельности Божией для людей, и я молился, каялся в грехах, благодарил Господа за все, за все в жизни мира, лично моей, просил, умолял не оставлять нас одинокими... Мне было радостно невыразимо на душе, когда я видел, ощущал, переживал это единение Бога и человека, Бога и всего мира с его животными, птицами, рыбами, растениями, цветами. Мне казалось, что я излиюсь слезами радости и восторга...”
Перед мысленными созерцательными взорами старца раскрывается таинственный духовный мир с неисчерпаемыми красотами и умилением... Он в миру вел жизнь пустынника. Несомненно, эта способность созерцания стояла в связи с его душевной чистотой. Его ангельская чистота и бесстрастие, которыми была проникнута последняя, предсмертная исповедь, которую я принимал от него, привели меня в какой-то священный ужас. Я после этого понял душевное состояние Петра, когда он воскликнул: “Господи, отойди от меня, ибо я человек грешный”. В нем меня все удивляло, все было необыкновенно. Удивляло его незлобие. Как-то раз он заметил мне: “Плохих людей нет, есть люди, за которых особенно нужно молиться”. В беседах его не было даже и тени неприязни к людям, хотя он и много страдал от них. Не менее поразительно было и смирение его. Как-то раз он сказал мне: “Вы счастливы, очень счастливы, ибо стоите у Престола Божия, а я вот за свои грехи и недостоинство лишен этой милости Божией”. С людьми он был необыкновенно кроток и ласков. В душе собеседника он быстро находил больное место и врачевал. Несомненно, он имел дар утешать людей. Это я испытал на себе. Как-то раз я пришел к нему с тяжелым чувством на душе; лишь только переступил порог его убогой хижины, он с трудом встает со своего стула, – ноги его уже плохо держали, – сложивши крестообразно руки на груди, устремив свой взор кверху, вместо обычного приветствия он говорит мне: “Я страдаю и молюсь за вас”; помолчав немного, продолжил: “Если бы вы только знали, какой вы счастливый, какая милость Божия почивает над вами”. На этом речь его оборвалась. Я не посмел искушать его вопросами. Когда я уходил от него, мне казалось, что я всю тяжесть души своей оставил у его ног.
Пошел я от него радостный, – хотя скорби меня долго не покидали, однако я переносил их уже с удивительным благодушием. Несомненно, он имел дар постоянной молитвы. “Бывало, придешь к нему, – говорила мне местная обывательница, – а он, сердешный, стоит в переднем углу на коленочках, поднявши руки кверху, как мертвый; постоишь, бывало, так и пойдешь...”
Наступило приснопамятное весеннее утро, – вспоминал отец Квинтилиан. – На востоке загоралась заря, предвещавшая восход весеннего солнца. Еще было темно, но около хижины, где жил старец, толпились люди: несмотря на весеннюю распутицу, они собрались сюда, чтобы отдать последний долг почившему старцу. Когда я вошел в самое помещение, оно было забито народом, который всю ночь провел у гроба старца. Начался отпев. Это было сплошное рыдание. Плакали не только женщины, но и мужчины...
С большим трудом вынесли гроб через малые узенькие сенцы на улицу. Гроб хотели поставить на дровни, нести на себе его на кладбище было невозможно, ибо дорога на кладбище представляла местами топкую грязь, местами была покрыта сплошной водой. Тем не менее из толпы неожиданно выделяются люди, поднимают гроб на плечи... потянулись сотни рук, чтобы хотя коснуться края гроба, и печальная процессия с неумолкаемым пением “Святый Боже” двинулась к месту последнего упокоения. Когда пришли на кладбище, гроб поставили на землю, толпа хлынула к гробу. Спешили проститься. Прощавшиеся целовали руки старцу, при этом некоторые как бы замирали, многие вынимали из кармана белые платки, полотенца, маленькие иконки, прикладывали к телу усопшего и снова убирали в карман.
Когда гроб опускали на дно могилы, мы пели “Свете Тихий”. Песчаный грунт земли, оттаявшие края могилы грозили обвалом. Несмотря на предупреждение, толпа рванулась к могиле, и горсти песку посыпались на гроб почившего. Скоро послышались глухие удары мерзлой земли о крышку гроба.
Мы продолжали петь, но не мы одни. “Смотрите! смотрите!” – послышался голос. – Это кричал человек с поднятой рукою кверху. Действительно, нашим взорам представилась умилительная картина. Спустившийся с небесной лазури необычайно низко, над самой могилой делал круги жаворонок и пел свою звонкую песню, – да, мы пели не одни, нам как бы вторило творение Божие, хваля Бога, дивного в Своих избранниках.
Скоро на месте упокоения старца вырос надмогильный холмик. Водрузили большой белый крест с неугасимой лампадой и надписью: “Здесь покоится тело священноархимандрита Сергия – протоиерея Митрофана. Скончался 23 марта* 1948 года. “Подвигом добрым подвизахся, течение жизни скончав”».
Еще при жизни батюшка говорил своим духовным детям: «Не плачьте обо мне, когда я умру. Вы придете на мою могилку и скажете, что нужно, и я, если буду иметь дерзновение у Господа, помогу вам».
После кончины архимандрита Сергия почитание его как подвижника и молитвенника не только не уменьшилось, но со временем еще более возросло. Многие верующие приходили на могилу отца Сергия помолиться, получить духовное утешение и заступничество. Мощи преподобноисповедника Сергия были обретены 11 декабря 2000 года и ныне находятся в Воскресенском кафедральном соборе города Твери.
Документ этот взят из дневника отца Митрофана Серебрянского, духовника Московской Марфо-Мариинской обители, и предваряется надписью в углу первой страницы: "Свидетельствую своей священнической совестью, что все записанное мною со слов сестры Евфросинии верно".
Эти слова напоминают молитву священника во время чинопоследования исповеди перед Крестом и Евангелием: "Аз же точию свидетель есмь". В данном случае священник о. Митрофан свидетельствует перед Богом не просто о подлинности рассказа сестры Евфросинии, но об истинности его по духу и смыслу любви и правды Христовой, того, что открывается Крестом и Евангелием.
Преподобный Онуфрий Великий, которого Евфросиния увидела, - знаменитый подвижник IV века (память его празднуется 12 июня по ст. ст./25 июня по н. ст., в день с благоверной княгиней Анной Кашинской). В течение шестидесяти лет совершал он в полном одиночестве подвиг молитвы в Фиваидской пустыне. "Человек Божий, - говорит о нем преподобный Пафнутий, - встретил меня там, с головы до ног покрытый белыми волосами и препоясанный по бедрам листвой".
Какая может быть связь между Фиваидской египетской пустыней IV века и провинциальным городком Харьковской губернии 1912 года? Как могут они пересекаться в тихой обители на Большой Ордынке в Москве, где подвизалась родная сестра последней Русской Императрицы?
Еще ничто как будто не предвещает страшной революционной бури, но у Господа Великая Княгиня Елизавета и ее духовник о. Митрофан уже отмечены сиянием страдания за Христа.
Воистину тысяча лет грядущих у Господа как день вчерашний, и святые Его участвуют в Божием совете, предваряя на помощь ищущим спасения. Там, где вечная жизнь, человеку удается, как воскресшему Христу, входить дверями затворенными; времени и пространства не существует.
В видении сестры Евфросинии Великая Княгиня Елизавета и отец Митрофан стоят рядом с Преподобным Сергием Радонежским. Их духовное родство сокровенно и в то же время очевидно. Не случайно отец Митрофан в постриге получил имя Сергий, а Великая Княгиня приняла мученическую кончину 18 июля, в день Преподобного Сергия.
Итак, из дневника о. Митрофана Серебрянского, духовника Марфо-Мариинской обители милосердия: "Свидетельствую своей священнической совестью, что все записанное мною со слов сестры Евфросинии верно" (протоиерей Митрофан Серебрянский).
"В 1912 году, июня 25, в пять часов вечера, мне очень захотелось спать. Зазвонили ко всенощной, а я, не будучи в силах противиться, легла и уснула. Проснулась 26 июня в пять часов вечера. Родные думали, что я умерла, но внезапность смерти понудила их позвать врача, который сказал, что я жива, но сплю летаргическим сном.
Во время этого сна душа моя видела много ужасного и хорошего, что я и расскажу по порядку. Вижу, что я нахожусь совершенно одна. Страх напал на меня. Небо темнеет. Вдруг вдали что-то засветилось. Оказалось, что свет исходит от приближающегося ко мне старца с длинными волосами и длинной бородой почти до земли, в длинной рубашке подпоясанной. Лицо его так сияло, что я не могла смотреть на него и упала ниц. Он поднял меня и спросил: "Куда идешь, раба Божия?". Я отвечаю: "Не знаю". Тогда старец сказал мне: "Встань на колени" - и начал напоминать мне все мои грехи, которые я по забвению не исповедала. Я была в ужасе и думала: "Кто же это, что и помышления мои знает?". А он говорит: "Я святой Онуфрий, и ты меня не бойся". И перекрестил меня большим крестом. "Все тебе прощается. А теперь пойдем со мной, я тебя по всем мытарствам поведу". Берет меня за руку и говорит: "Что будет встречаться - не бойся, только непрестанно крестись и говори: спаси меня, Господи. И думай о Господе, все пройдет". Пошли. Преподобный Онуфрий и говорит: "Смотри на небо". Я смотрю и вижу, что небо как бы перевернулось и стало темнеть. Я испугалась, а преподобный Онуфрий говорит: "Не думай дурного, крестись".
Стало совершенно темно, тьму разгонял только свет, исходящий от преподобного Онуфрия. Вдруг множество бесов пересекли нам дорогу, составивши цепь. Глаза их как огонь; вопят, шумят, намереваются схватить меня. Но как только преподобный Онуфрий поднимал руку и творил крестное знамение, так бесы мгновенно разбегались, показывая листы, исписанные моими грехами. Преподобный сказал им: "Она раскаялась во всех своих грехах в начале пути". И бесы тотчас разорвали листы, стеня и крича: "Бездна наша! Она не пройдет!".
От бесов исходили огонь и дым, что среди окружающего мрака производило страшное впечатление. Я все время плакала и крестилась. Жара от огня я не чувствовала.
Вдруг перед нами оказалась огненная гора, от которой во все стороны неслись огненные искры. Здесь я увидела множество людей. На мой вопрос: за что они страдают? - преподобный Онуфрий ответил: "За беззакония свои. Они совсем не каялись и умерли без покаяния, не признавая заповедей; теперь страдают до Суда".
Идем дальше. Вижу: перед нами два глубоких оврага. Таких глубоких, что их можно назвать бездной. Я посмотрела в овраг и увидела там множество ползающих змей, животных и бесов. Преподобный говорит: "Огонь мы перешли. Как нам эту бездну перейти?". В это время опустилась как бы большая птица, распустила крылья, и Преподобный говорит: "Садись на крылья, и я сяду. Не будь маловерной, не смотри вниз, а крестись". Сели мы и полетели. Долго летели, старец держал меня за руку.
Наконец опустились и стали на ноги среди змей, холодных и мягких, которые разбежались от нас. От множества змей делались целые змеиные горы. Под одной такой горой я увидела сидящую женщину. Голова ее была покрыта ящерицами, из глаз падали искры, изо рта черви, змеи сосали грудь ее, а псы держали во рту руки ее.
Я спрашивала преподобного Онуфрия: "Что это за женщина?". Он говорит: "Это блудница. Она в жизни сделала много грехов и никогда не каялась: теперь страдает до Суда. Ящерицы на голове - это за украшение волос, бровей и вообще за украшение лица. Искры из глаз - за то, что она смотрела разные нечистоты. Черви - за то, что говорила неподобные слова. Змеи - это блуд. Псы - за скверные осязания".
Идем дальше. Преподобный Онуфрий говорит: "Сейчас мы придем к очень страшному, но ты не бойся, крестись". Действительно, дошли до места, от которого шли дым и огонь. Там я увидела огромного как бы человека, светящегося огнем. Возле него лежит шар большой, огненный, а в нем много спиц. И когда человек этот поворачивает шар, то из спиц выходят огненные спицы, а между спицами бесы, так что пройти через них нельзя. Я спрашиваю: "Кто это?". Преподобный Онуфрий ответил: "Это сын диавола, разжигатель и обольститель христиан. Кто ему повинуется и не соблюдает заповеди Христовы, тот идет в муку вечную. А ты крестись, не бойся".
Шли мы через эти проволоки свободно, но со всех сторон неслись шум и крик, исходящие от множества бесов, стоящих цепями. С ними было и множество людей. Преподобный Онуфрий объяснил мне, что люди потому вместе с бесами, что им при жизни служили и не каялись; здесь ожидают Страшного Суда.
Затем мы подошли к огромной огненной реке, в которой много людей, и оттуда несутся крики и стоны. Я смутилась при виде реки, но старец стал на колени, велел стать и мне и смотреть на небо. Я так и сделала и увидела Архангела Михаила, который протянул нам жердочку. Преподобный Онуфрий взял за конец, и она перекинулась через реку, аршина на три от огня. Я хотя сильно боялась, но крестилась и при помощи Преподобного перешла на ту сторону, очутившись перед стеной.
Мы прошли через узкую дверь с трудом и вышли на огромные снеговые ледяные горы, на которых было множество людей, и они все дрожали. Особенно поразил меня один, который по шею сидел в снегу и кричал: "Спасите, спасите!". Я хотела помочь ему, но преподобный Онуфрий сказал: "Оставь его, он зимой не впустил к себе в дом отца своего, и тот замерз; пусть даст сам свой ответ за себя. Вообще здесь находятся люди за то, что с холодным сердцем относились к Богу и людям".
После этого мы подошли к прекрасной широкой реке, где преподобный старец поставил меня на доску и сам пошел по воде. На другой стороне оказалось прекрасное поле, покрытое зеленью, травой и лесом. Когда мы проходили через него, то увидели множество зверей, которые ласкались к преподобному Онуфрию.
Прошли поле и подошли к прекрасной высокой горе, у которой были три лестницы, как бы из желатина, и бежали с горы двенадцать ручейков чистейшей воды. Около горы мы остановились. Преподобный Онуфрий говорит: "Ты видела все страшное, за что люди страдают. Живи же по заповедям Господним. Ты все это перешла за два добрых дела". Но не сказал за какие. "Теперь я тебя одену в другую одежду, и ты должна лезть, но не по этой лестнице".
Преподобный Онуфрий всю меня облил водой из ручья, омыл, и, мое голубенькое платье, не знаю, куда делось. Старец одел на меня рубашку белую, сделал из травы пояс и опоясал меня. Из листьев сделал шапочку и велел лезть на гору.
Очень трудно мне было, но старец подставлял свои руки, и постепенно я долезла до половины горы, но так изнемогла, что старец разрешил продолжать путь по лестнице, причем вел меня за руку и три раза перекрестил. Затем старец ввел меня в церковь, поставил на середину и сказал: "Будь душой вся в Боге, здесь райское жительство". Боже мой, какая красота! - я увидела там много чудных обителей неописуемой красоты; деревья, цветы, благоухание, свет необыкновенный. Старец подводит меня к одной обители и говорит: "Это обитель святых жен Марфы и Марии". Обитель сделана не из камней, а вся покрыта зеленью и цветами. Окна светятся насквозь. Возле дверей, по обе стороны, совне, стоят Марфа и Мария с горящими свечами в руках.
Мы с Преподобным стали под деревом. Я вижу: несут Ангелы шесть расслабленных людей в эту обитель, а за ними пошло туда много народа: больных, слепых, хромых, в одежде рваной и много детей. Я спрашиваю: "Неужели эта обитель так велика, что может вместить так много людей?". Старец отвечает: "Может вместить весь мир христиан. Вот и ты небольшая, и в тебе весь мир. Возлюби всех чисто, а себя позабудь, и возненавидь тело, которое служит всем страстям. Постарайся умертвить тело, а душу укрась добрыми делами. Посмотри, несут расслабленного человека". "Кого это несут?" - спросила я. "Брата во Христе, - ответил Преподобный, - его несут многострадальный пастырь Митрофан и многострадальная Великая Княгиня Елизавета".
Я увидела Великую Княгиню Елизавету Федоровну в белой форме, на голове покрывало, на груди белый крест. Отец Митрофан тоже был в белой одежде, на груди такой же белый крест. Я совершенно не знала до этого времени о существовании Марфо-Мариинской обители милосердия. Елизавету Федоровну и отца Митрофана не знала и не видела.
Когда они поравнялись со святыми Марфой и Марией, то оба, Елизавета Федоровна и отец Митрофан, поклонились им. А затем святые Марфа и Мария тоже вошли в обитель, а за ними и мы. Обитель внутри была прекрасна. Отец Митрофан и Елизавета Федоровна снова вышли из обители, уже одни, и тоже с горящими свечами. Подошли к нам и поклонились преподобному Онуфрию, который обратился к ним и говорит им: "Вручаю вам эту странницу и пришелицу и благословляю под ваш покров".
Старец при этом велел мне сделать земной поклон отцу Митрофану и Елизавете Федоровне. Оба они меня благословили большим крестом. Я говорю: "Останусь с ними". Но старец ответил: "Пойдешь еще, а потом придешь к ним". Мы пошли. Куда ни посмотрю, везде славят Господа. Красоту рая описать не могу. Какой-то другой свет: сады, птицы, благоухание; земли не видно, все покрыто, как бархатом, цветами. Куда ни посмотришь, везде Ангелы: их великое множество.
Смотрю: Сам Христос Спаситель стоит, видны язвы на руках и ногах; лицо и одежды сияют, так что смотреть невозможно. Я упала ниц. Рядом с Господом стояла Пресвятая Богородица с распростертыми руками. Херувимы и Серафимы непрестанно пели: "Радуйся, Царице!".
Здесь же было множество мучеников и мучениц. Одни были одеты в архиерейские одежды, другие в иерейские, третьи в диаконские. Иные же в прекрасных разноцветных одеждах; у всех венцы на головах. Преподобный Онуфрий говорит: "Это те святые, которые пострадали за Христа, всё переносили смиренно, с терпением, шли по стопам Его. Здесь нет печали и страданий, а всегда радость".
Видела я там много знакомых умерших. Видела там некоторых, сейчас еще живых. Святой Онуфрий строго сказал: "Не говори тем, которые еще живы, где ты их видела. Когда тело умрет, то души их Господом вознесутся сюда, хотя они и грешные, но добрыми делами и покаянием души их всегда пребывают на небе".
Святой Онуфрий посадил меня и говорит: "Здесь твоя надежда". Начало проходить множество святых в разных одеждах: и в чудных, и в бедных; кто с крестом в руках. Преподобный Онуфрий берет меня за руку и водит по раю. Везде такое славословие Бога и непрестанная песнь: "Свят, Свят, Свят..." Текут струи серебристой воды. Преподобный Онуфрий возгласил: "Всякое дыхание да хвалит Господа!".
Вошли мы с преподобным Онуфрием в одно чудное место, где Ангелы непрестанно поют: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф... Слава в вышних Богу... и: Аллилуиа.
Перед нами открылось дивное зрелище: вдали, во свете неприступном, восседал Господь наш Иисус Христос. По одну сторону Его стояла Божия Матерь, а по другую - святой Иоанн Предтеча. Сонмы Архангелов, Ангелов, Херувимов и Серафимов окружали Престол; множество святых красоты неописуемой стояло около престола. Тела их легкодвижны, прозрачны; одежда блестящая, разных цветов. Вокруг головы каждого ослепительное сияние. На головах у некоторых венцы из какого-то особого металла, лучше золота и бриллиантов, а на других - венцы из райских цветов. Некоторые держали в руках цветы или пальмовые ветви.
Указывая на одну из них, стоящую в правом ряду, преподобный Онуфрий сказал: "Это святая Елизавета, которой я тебя вручил". Я действительно увидела ту, к которой меня уже подводил преподобный Онуфрий, в в!идении дел человеческих. Там она была среди калек, нищих, больных - вообще среди страждущих, которым она служила на земле. А здесь я увидела ее же, но уже во святости, в лике святых.
"Да, я вижу ее, - ответила я преподобному Онуфрию, - но ведь я недостойна жизни с ней. Ведь она светлая, а я очень грешная". Преподобный Онуфрий сказал: "Она теперь еще живет на земле, подражая житию святых жен Марфы и Марии, соблюдая душу и тело в чистоте, творит добрые дела; молитвы ее и крест скорбей, которые она безропотно несет, возносят душу ее на небо. У нее тоже были грехи, но через покаяние, исправление жизни она идет на небо".
От умиления я поверглась на землю. Под ногами было нечто вроде хрустального зеленоватого неба. Вижу: все святые попарно подходят ко Христу и поклоняются Ему. Пошли и Елизавета Федоровна с отцом Митрофаном и снова вернулись на свои места. Княгиня Елизавета была одета в блестящую одежду, вокруг головы сияние и надпись из светозарных букв: "Святая многострадальная княгиня Елизавета". Руки у нее сложены на груди; в одной руке золотое Распятие. Прекрасный лик святой сияет неземной радостью и блаженством; чудные глаза ее подняты вверх, в них - святые молитвы чистой души, узревшей Бога лицом к лицу.
Возле святой Елизаветы по левую сторону стоял Преподобный Сергий Радонежский, а по правую руку - отец Митрофан, в архиерейском облачении. Преподобный Онуфрий сказал: "Ты не думай, что ты достойна была все это видеть и останешься теперь здесь. Нет, твое мертвое тело ждет тебя, это только твоя душа со мной. Когда же душа твоя войдет в тело и ты вернешься опять на грешную многострадальную землю, которая вся обливается кровью, то я благословлю тебя в ту обитель, где тебя встретили княгиня Елизавета и отец Митрофан".
Я спросила: "Разве есть на земле такая прекрасная обитель?". Святой отвечал: "Да, есть, процветает и возносится на небо, через добрые дела и молитвы. Смотри же, ты видела все хорошее и плохое; и знай, что без Креста и страданий сюда не войдешь, а покаяние всех грешных сюда приводит. Смотри: вот твое тело". - Действительно, я увидела свое тело, и мне сделалось страшно. Преподобный Онуфрий перекрестил меня, и я проснулась.
Полтора часа я не могла говорить, а когда заговорила, то начала заикаться. Кроме того, ноги мои отнялись до колен, и я не могла ходить, меня носили. Доктора не могли излечить меня. Наконец, 25 сентября 1912 года меня принесли в женский монастырь г. Богодухово Харьковской губернии, где находилась чудотворная Каплуновская икона Божией Матери. 26 сентября я приобщилась Святых Христовых Таин, отслужили молебен перед этой иконой, и когда меня поднесли к ней и я приложилась, то мгновенно исцелилась.
Тут я вспомнила, что сказал мне преподобный Онуфрий, когда я была близ Богоматери: "Здесь твоя надежда".
Еще прямо после сна я решила удалиться из мира, а после исцеления я уже не могла дождаться возможности уйти в обитель. Меня звали поступить в Богодуховский монастырь, где я исцелилась. Но я сказала монахиням, что мне хотелось бы уйти подальше от знакомых. Спрашивала я о святых Марфе и Марии, но никто не знал об обители, названной их именем. Однажды я пришла в свой Богодуховский монастырь, и монахини сказали мне: "Евфросиния, ты хочешь подальше уехать от знакомых. Приехала сестра из обители Марфы и Марии; туда же поступила наша послушница Василисса".
Услышав это, я была в ужасе и восторге. Скоро мне пришел ответ от Василиссы, что можно мне поехать в Москву. 23 января 1913 года я поехала и поступила в обитель.
Передать не могу, что я испытала, войдя в храм обители и услышав пение тропаря святым праведным женам Марфе и Марии".
Пре-по-доб-но-ис-по-вед-ник Сер-гий ро-дил-ся 1 ав-гу-ста 1870 го-да в се-ле Трех-свят-ском Во-ро-неж-ско-го уез-да Во-ро-неж-ской гу-бер-нии в се-мье свя-щен-ни-ка Ва-си-лия Среб-рян-ско-го и в кре-ще-нии был на-ре-чен Мит-ро-фа-ном. Через год по-сле рож-де-ния сы-на от-ца Ва-си-лия пе-ре-ве-ли в се-ло Ма-ка-рий в трех ки-ло-мет-рах от Трех-свят-ско-го. Как и боль-шин-ство де-тей свя-щен-ни-ков, Мит-ро-фан Ва-си-лье-вич по-лу-чил ду-хов-ное об-ра-зо-ва-ние - в 1892 го-ду он окон-чил Во-ро-неж-скую Ду-хов-ную се-ми-на-рию, од-на-ко свя-щен-ни-ком стал не сра-зу.
Часть об-ра-зо-ван-но-го об-ще-ства то-го вре-ме-ни, не ис-клю-чая де-тей ду-хо-вен-ства, бы-ла на-стро-е-на весь-ма кри-тич-но по от-но-ше-нию к Пра-во-слав-ной Церк-ви, и тот, кто все же го-рел же-ла-ни-ем по-слу-жить на-ро-ду, для ко-го небез-раз-лич-ны бы-ли ин-те-ре-сы нрав-ствен-ные, ста-но-вил-ся об-ще-ствен-ным де-я-те-лем или на-хо-дил се-бе при-ме-не-ние в прак-ти-че-ской де-я-тель-но-сти.
Под вли-я-ни-ем на-род-ни-че-ских идей Мит-ро-фан Ва-си-лье-вич по-сту-пил в Вар-шав-ский ве-те-ри-нар-ный ин-сти-тут. Ока-зав-шись здесь сре-ди рав-но-душ-ных к во-про-сам ве-ры сту-ден-тов, во враж-деб-ной пра-во-сла-вию ка-то-ли-че-ской Поль-ше, он на-чал усерд-но по-се-щать пра-во-слав-ный храм. В Вар-ша-ве он по-зна-ко-мил-ся со сво-ей бу-ду-щей же-ной, Оль-гой Вла-ди-ми-ров-ной Ис-по-ла-тов-ской, до-че-рью свя-щен-ни-ка, слу-жив-ше-го в По-кров-ском хра-ме в се-ле Вла-дыч-ня Твер-ской гу-бер-нии; она окон-чи-ла курс твер-ской гим-на-зии, со-би-ра-лась ра-бо-тать учи-тель-ни-цей и при-е-ха-ла в Вар-ша-ву на-ве-стить род-ствен-ни-ков. 29 ян-ва-ря 1893 го-да они об-вен-ча-лись.
Жи-вя в Вар-ша-ве, Мит-ро-фан Ва-си-лье-вич стал со-мне-вать-ся в пра-виль-но-сти вы-бо-ра сво-е-го пу-ти. В ду-ше бы-ло пла-мен-ное же-ла-ние слу-жить на-ро-ду, - но до-ста-точ-но ли бы-ло огра-ни-чить-ся внеш-ним слу-же-ни-ем, стать спе-ци-а-ли-стом в нуж-ном для кре-стьян де-ле ве-де-ния хо-зяй-ства? Ду-ша мо-ло-до-го че-ло-ве-ка, со-хра-нив-ше-го от дет-ства ре-ли-ги-оз-ные впе-чат-ле-ния и по-лу-чив-ше-го пра-во-слав-ное об-ра-зо-ва-ние, ощу-ща-ла непол-но-ту та-ко-го ро-да слу-же-ния, и он ре-шил всту-пить на по-при-ще слу-же-ния свя-щен-ни-че-ско-го.
2 мар-та 1893 го-да епи-скоп Во-ро-неж-ский Ана-ста-сий (До-бра-дин) ру-ко-по-ло-жил Мит-ро-фа-на Ва-си-лье-ви-ча во диа-ко-на к Сте-фа-нов-ской церк-ви сло-бо-ды Ли-зи-нов-ки Остро-гож-ско-го уез-да, но диа-ко-ном отец Мит-ро-фан про-был недол-го - 1 мар-та 1894 го-да он был на-зна-чен свя-щен-ни-ком 47-го дра-гун-ско-го Та-тар-ско-го пол-ка и 20 мар-та ру-ко-по-ло-жен во свя-щен-ни-ка.
15 ян-ва-ря 1896 го-да отец Мит-ро-фан был на-зна-чен вто-рым свя-щен-ни-ком Двин-ско-го во-ен-но-кре-пост-но-го со-бо-ра и 1 сен-тяб-ря то-го же го-да всту-пил в долж-ность за-ко-но-учи-те-ля Двин-ской на-чаль-ной шко-лы. 1 сен-тяб-ря 1897 го-да отец Мит-ро-фан был пе-ре-ме-щен в го-род Орел и на-зна-чен на-сто-я-те-лем По-кров-ско-го хра-ма 51-го дра-гун-ско-го Чер-ни-гов-ско-го пол-ка, ше-фом ко-то-ро-го бы-ла ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на.
С это-го вре-ме-ни на-чал-ся от-но-си-тель-но про-дол-жи-тель-ный пе-ри-од жиз-ни от-ца Мит-ро-фа-на в Ор-ле. Здесь он все-го се-бя от-дал на слу-же-ние Бо-гу и пастве. Он стал уте-ши-те-лем мно-гих, пре-крас-ным и се-рьез-ным про-по-вед-ни-ком, сло-во ко-то-ро-го впи-ты-ва-лось слу-ша-те-ля-ми, как впи-ты-ва-ет-ся дождь в жаж-ду-щую вла-ги поч-ву. Паства по-тя-ну-лась к ис-крен-не-му и рев-ност-но-му пас-ты-рю, об-ра-зо-вал-ся креп-кий при-ход, и это поз-во-ли-ло от-цу Мит-ро-фа-ну при-нять-ся за труд-ное де-ло по-строй-ки хра-ма, ко-то-рое он за-вер-шил с успе-хом. Он со-здал при при-хо-де биб-лио-те-ку и шко-лу. Все по-лу-ча-е-мые от бла-го-тво-ри-те-лей сред-ства отец Мит-ро-фан жерт-во-вал на храм, шко-лу и биб-лио-те-ку. В 1900 го-ду он был на-граж-ден зо-ло-тым на-перс-ным кре-стом с укра-ше-ни-я-ми.
Ле-том 1903 го-да в Са-ро-ве со-сто-я-лось тор-же-ствен-ное про-слав-ле-ние пре-по-доб-но-го Се-ра-фи-ма. На этих тор-же-ствах был и отец Мит-ро-фан. Здесь он был пред-став-лен ве-ли-кой кня-гине Ели-за-ве-те Фе-до-ровне и про-из-вел на нее са-мое бла-го-при-ят-ное впе-чат-ле-ние - ис-крен-ней ве-рой, сми-ре-ни-ем, про-сто-той и от-сут-стви-ем ка-ко-го-ли-бо лу-кав-ства.
В 1904 го-ду на-ча-лась рус-ско-япон-ская вой-на. 11 июня 51-й дра-гун-ский Чер-ни-гов-ский полк вы-сту-пил в по-ход на Даль-ний Во-сток. Вме-сте с пол-ком от-пра-вил-ся и отец Мит-ро-фан. За семь лет слу-же-ния пол-ко-вым свя-щен-ни-ком в Ор-ле он на-столь-ко сжил-ся со сво-ей во-ин-ской паст-вой, что она ста-ла для него как од-на боль-шая се-мья, с ко-то-рой он раз-де-лил все тя-го-ты по-ход-ной жиз-ни. Вез-де, где пред-став-ля-лась воз-мож-ность, он со сво-и-ми по-мощ-ни-ка-ми ста-вил по-ход-ную цер-ковь и слу-жил. Вме-сте с пол-ком участ-во-вал в сра-же-ни-ях.
В слу-жеб-ном фор-му-ля-ре от-ца Мит-ро-фа-на крат-ко за-пи-са-но: «Был в сра-же-ни-ях: Ляо-ян-ском... Шан-хай-ском... в на-бе-гах на Ин-коу... Мук-ден-ских... у де-рев-ни Сан-вайц-зы... Во всех озна-чен-ных сра-же-ни-ях под ог-нем непри-я-те-ля со-вер-шал бо-го-слу-же-ния, на-пут-ство-вал ра-не-ных и по-гре-бал уби-тых».
Во вре-мя слу-же-ния в дей-ству-ю-щей ар-мии отец Мит-ро-фан вел по-дроб-ный днев-ник, ко-то-рый пе-ча-тал-ся в жур-на-ле «Вест-ник во-ен-но-го ду-хо-вен-ства», а за-тем вы-шел от-дель-ной кни-гой (Днев-ник свя-щен-ни-ка 51-го дра-гун-ско-го Чер-ни-гов-ско-го Ее Им-пе-ра-тор-ско-го Вы-со-че-ства Ве-ли-кой Кня-ги-ни Ели-са-ве-ты Фе-о-до-ров-ны пол-ка Мит-ро-фа-на Ва-си-лье-ви-ча Среб-рян-ско-го, с мо-мен-та от-прав-ле-ния его в Мань-чжу-рию 11 июня 1904 го-да по день воз-вра-ще-ния в г. Орел 2 июня 1906 го-да. СПб., 1906). Здесь, в усло-ви-ях по-ход-ных труд-но-стей, тя-же-лых бо-ев, где сол-да-ты и офи-це-ры рис-ко-ва-ли жиз-нью, отец Мит-ро-фан уви-дел, на-сколь-ко рус-ский че-ло-век лю-бит Ро-ди-ну, с ка-ким сми-ре-ни-ем от-да-ет за нее свою жизнь, уви-дел и то, сколь лжи-во и раз-ру-ши-тель-но по по-след-стви-ям опи-сы-ва-ют сто-лич-ные га-зе-ты про-ис-хо-дя-щее на фрон-те, как буд-то это пи-шут жур-на-ли-сты не рус-ской прес-сы, а непри-я-тель-ской. Здесь он уви-дел, на-сколь-ко глу-бо-ко раз-де-лил-ся по ве-ре рус-ский на-род, ко-гда пра-во-слав-ные и неве-ру-ю-щие ста-ли жить бок о бок как два раз-ных на-ро-да.
15 мар-та 1905 го-да отец Мит-ро-фан, как опыт-ный пас-тырь и ду-хов-ник, был на-зна-чен бла-го-чин-ным 61-й пе-хот-ной ди-ви-зии и в этой долж-но-сти про-слу-жил до окон-ча-ния вой-ны. 2 июня 1906 го-да он вме-сте с пол-ком вер-нул-ся в Орел. За вы-да-ю-щи-е-ся пас-тыр-ские тру-ды, по-не-сен-ные во вре-мя вой-ны, отец Мит-ро-фан 12 ок-тяб-ря 1906 го-да был воз-ве-ден в сан про-то-и-е-рея и на-граж-ден на-перс-ным кре-стом на Ге-ор-ги-ев-ской лен-те.
В 1908 го-ду ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на уси-лен-но тру-ди-лась над про-ек-том по со-зда-нию Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли. Пред-ло-же-ния по на-пи-са-нию уста-ва оби-те-ли бы-ли по-да-ны от несколь-ких лиц. По-дал свой про-ект и отец Мит-ро-фан; и его про-ект на-столь-ко при-шел-ся по ду-ше ве-ли-кой кня-гине, что имен-но его она по-ло-жи-ла в ос-но-ву устрой-ства оби-те-ли. Для его осу-ществ-ле-ния она при-гла-си-ла про-то-и-е-рея Мит-ро-фа-на на ме-сто ду-хов-ни-ка и на-сто-я-те-ля хра-ма.
Отец Мит-ро-фан при-вык к слу-же-нию в Ор-ле, где у него сло-жи-лись пре-крас-ные от-но-ше-ния с паст-вой, ко-то-рой он от-да-вал все свое вре-мя и си-лы, и ни он не хо-тел с ней рас-стать-ся, ни она с ним. «Бы-ва-ло, кон-чишь да-вать крест по-сле обед-ни, а на-род все идет и идет. С од-ним по-бе-се-ду-ешь, дру-гой про-сит со-ве-та, тре-тий спе-шит по-де-лить-ся сво-им го-рем - и так тя-нут-ся ча-сы... ма-туш-ка ждет ме-ня обе-дать, да толь-ко я рань-ше пя-ти ча-сов ве-че-ра ни-как из церк-ви не вы-бе-русь», - вспо-ми-нал отец Мит-ро-фан.
Не смея от-ка-зать-ся от пред-ло-же-ния Ели-за-ве-ты Фе-до-ров-ны, отец Мит-ро-фан обе-щал по-ду-мать и дать свой от-вет поз-же. На пу-ти из Моск-вы в Орел он вспом-нил род-ную, го-ря-чо его лю-бя-щую паст-ву и пред-ста-вил, как обо-юд-но тя-же-ло бу-дет рас-ста-ва-ние. От этих дум и вос-по-ми-на-ний его ду-ша при-шла в смя-те-ние, и он ре-шил от-ка-зать-ся от пред-ло-же-ния ве-ли-кой кня-ги-ни. В тот мо-мент, ко-гда он это по-ду-мал, он по-чув-ство-вал, что у него от-ни-ма-ет-ся пра-вая ру-ка. Он по-пы-тал-ся под-нять ру-ку, но без-успеш-но: ни паль-ца-ми по-ше-ве-лить, ни со-гнуть ру-ку в лок-те он не смог. Отец Мит-ро-фан по-нял, что это, ви-ди-мо, Гос-подь его на-ка-зы-ва-ет за со-про-тив-ле-ние Его свя-той во-ле, и тут же стал умо-лять Гос-по-да про-стить его и по-обе-щал, ес-ли ис-це-лит-ся, пе-ре-ехать в Моск-ву. По-не-мно-гу ру-ка об-ре-ла чув-стви-тель-ность, и через два ча-са все про-шло.
Он при-е-хал до-мой со-вер-шен-но здо-ро-вым и вы-нуж-ден был объ-явить при-хо-жа-нам, что по-ки-да-ет их и пе-ре-ез-жа-ет в Моск-ву. Мно-гие, услы-шав это из-ве-стие, ста-ли пла-кать и умо-лять от-ца Мит-ро-фа-на не по-ки-дать их. Ви-дя пе-ре-жи-ва-ние паст-вы, доб-рый пас-тырь не смог ей от-ка-зать, и хо-тя его на-сто-я-тель-но зва-ли в Моск-ву, он стал от-кла-ды-вать с отъ-ез-дом. Он да-же ре-шил про се-бя от-ка-зать-ся и остать-ся в Ор-ле, тем бо-лее что во-об-ще опа-сал-ся, что не спра-вит-ся с но-вы-ми слож-ны-ми обя-зан-но-стя-ми в оби-те-ли, где от него по-тре-бу-ет-ся ду-хов-ный опыт, ко-то-ро-го у него, как у свя-щен-ни-ка се-мей-но-го, мо-жет не быть. Вско-ре по-сле это-го он за-ме-тил, что у него без вся-кой ви-ди-мой при-чи-ны на-ча-ла рас-пу-хать пра-вая ру-ка, и это со вре-ме-нем ста-ло при-но-сить ему за-труд-не-ния на служ-бе. Он об-ра-тил-ся за по-мо-щью к од-но-му из сво-их род-ствен-ни-ков, док-то-ру Ни-ко-лаю Яко-вле-ви-чу Пяс-ков-ско-му. Врач, осмот-рев ру-ку, ска-зал, что ни-ка-ких при-чин бо-лез-ни нет и он не мо-жет дать в этом слу-чае ка-ко-го бы то ни бы-ло ме-ди-цин-ско-го объ-яс-не-ния и, сле-до-ва-тель-но, по-мочь.
В это вре-мя из Моск-вы в Орел при-вез-ли чу-до-твор-ную Ивер-скую ико-ну Бо-жи-ей Ма-те-ри. Отец Мит-ро-фан по-шел по-мо-лить-ся и, стоя пе-ред об-ра-зом, по-обе-щал, что все же при-мет бес-по-во-рот-но пред-ло-же-ние ве-ли-кой кня-ги-ни и пе-ре-едет в Моск-ву. С бла-го-го-ве-ни-ем и стра-хом он при-ло-жил-ся к иконе и вско-ре по-чув-ство-вал, что ру-ке ста-ло луч-ше. Он по-нял, что на пе-ре-езд его в Моск-ву и по-се-ле-ние в Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли есть бла-го-сло-ве-ние Бо-жие и с этим нуж-но сми-рить-ся.
Же-лая по-лу-чить на пе-ре-езд бла-го-сло-ве-ние и от стар-цев, он на-пра-вил-ся в Зо-си-мо-ву пу-стынь, где встре-тил-ся с иерос-хи-мо-на-хом Алек-си-ем (Со-ло-вье-вым) и дру-ги-ми стар-ца-ми и по-ве-дал им о сво-их со-мне-ни-ях и ко-ле-ба-ни-ях: не бу-дет ли де-ло, ко-то-рое он на се-бя бе-рет, свы-ше сил. Но они бла-го-сло-ви-ли его сме-ло брать-ся за де-ло.
Отец Мит-ро-фан по-дал про-ше-ние о пе-ре-во-де в оби-тель, и 17 сен-тяб-ря 1908 го-да мит-ро-по-лит Мос-ков-ский Вла-ди-мир (Бо-го-яв-лен-ский) на-зна-чил его на-сто-я-те-лем По-кров-ской и Мар-фо-Ма-ри-ин-ской церк-вей на Боль-шой Ор-дын-ке, по-сколь-ку са-ма Мар-фо-Ма-ри-ин-ская оби-тель на-ча-ла свою де-я-тель-ность толь-ко с 10 фев-ра-ля 1909 го-да, ко-гда ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на пе-ре-еха-ла в дом, пред-на-зна-чав-ший-ся под оби-тель-ский.
Са-ма Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на в пе-ре-ез-де от-ца Мит-ро-фа-на в толь-ко еще устро-я-е-мую оби-тель ви-де-ла знак осо-бо-го бла-го-во-ле-ния Бо-жия к сво-е-му на-чи-на-нию. «Гос-подь бла-го-сло-вил это на-ше де-ло через свя-щен-ни-ка, - пи-са-ла она го-су-да-рю, - к ко-то-ро-му в Орел из-да-ле-ка лю-ди при-ез-жа-ли за уте-ше-ни-ем и под-держ-кой, - и вот оно ма-ло-по-ма-лу на-чи-на-ет-ся».
Отец Мит-ро-фан, по-се-лив-шись в оби-те-ли, сра-зу же при-нял-ся за но-вое де-ло, от-дав-шись ему всей ду-шой, - как это бы-ло в Ор-ле, ко-гда он за-ни-мал-ся по-строй-кой церк-ви, устро-е-ни-ем шко-лы и биб-лио-те-ки, как бы-ло и во вре-мя вой-ны, ко-гда он стал от-цом ду-хов-ных де-тей, ко-то-рые каж-до-днев-но под-вер-га-лись смер-тель-ной опас-но-сти. Он ча-сто слу-жил и, не жа-лея сил, на-став-лял тех, еще немно-го-чис-лен-ных се-стер, ко-то-рые при-шли жить в оби-тель.
«Те несколь-ко се-стер, - пи-са-ла Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на, - что жи-вут со мной, хо-ро-шие де-вуш-ки, очень ре-ли-ги-оз-ные, - но ведь и все на-ше слу-же-ние ос-но-ва-но на ре-ли-гии и жи-вет ею. Ба-тюш-ка их на-став-ля-ет, три ра-за в неде-лю у нас бы-ва-ют за-ме-ча-тель-ные лек-ции, на ко-то-рые при-хо-дят и го-сти. По-том еще на утрен-нем пра-ви-ле ба-тюш-ка чи-та-ет из Но-во-го За-ве-та и го-во-рит крат-кую про-по-ведь... Чай пьем все вме-сте, и свя-щен-ник с ма-туш-кой то-же, за-кан-чи-ва-ет-ся он бе-се-дой о ре-ли-гии...
Ба-тюш-ки-ны лек-ции очень ин-те-рес-ные, про-сто ис-клю-чи-тель-но, так как он не толь-ко глу-бо-ко ве-ру-ю-щий, но еще без-гра-нич-но на-чи-тан-ный че-ло-век. Он на-чи-на-ет из Биб-лии, за-кан-чи-ва-ет цер-ков-ной ис-то-ри-ей и все вре-мя по-ка-зы-ва-ет, как и что сест-ры смо-гут го-во-рить и чем по-мочь тем, кто ис-пы-ты-ва-ет ду-шев-ные стра-да-ния... Здесь мно-гие при-ез-жа-ют из-да-ле-ка в на-шу ма-лень-кую цер-ковь и об-ре-та-ют си-лы в его пре-крас-ных про-стых про-по-ве-дях и в ис-по-ве-ди. Это ши-ро-кий че-ло-век, в ко-то-ром нет ни-че-го от огра-ни-чен-но-го фа-на-ти-ка, це-ли-ком ос-но-вы-ва-ю-щий-ся на без-гра-нич-ной люб-ви о Гос-по-де и все-про-ще-нии, - ис-тин-но пра-во-слав-ный свя-щен-ник, стро-го при-дер-жи-ва-ю-щий-ся на-шей Церк-ви, для на-ше-го де-ла - бла-го-сло-ве-ние Бо-жие, так как он за-ло-жил ос-но-ва-ние, ка-кое и долж-но быть. Сколь-ких он вер-нул к ве-ре, на-ста-вил на путь ис-тин-ный, сколь-ко лю-дей бла-го-да-рят ме-ня за ве-ли-кое бла-го иметь воз-мож-ность по-се-щать его».
На-сто-я-тель-ни-ца оби-те-ли вполне по-ня-ла и оце-ни-ла свя-щен-ни-ка, ко-то-ро-го им по-слал Гос-подь. Она пи-са-ла о нем го-су-да-рю: «Он ис-по-ве-ду-ет ме-ня, окорм-ля-ет ме-ня в церк-ви, ока-зы-ва-ет мне огром-ную по-мощь и по-да-ет при-мер сво-ей чи-стой, про-стой жиз-нью, та-кой скром-ной и вы-со-кой по ее без-гра-нич-ной люб-ви к Бо-гу и Пра-во-слав-ной Церк-ви. По-го-во-рив с ним лишь несколь-ко ми-нут, ви-дишь, что он скром-ный, чи-стый и че-ло-век Бо-жий, Бо-жий слу-га в на-шей церк-ви».
Отец Мит-ро-фан вполне раз-де-лял хри-сти-ан-ские на-стро-е-ния ве-ли-кой кня-ги-ни, стре-мив-шей-ся спа-сти свою ду-шу на пу-ти са-мо-от-вер-жен-но-го слу-же-ния ближ-ним.
Несмот-ря на труд-но-сти и но-виз-ну пред-при-ня-то-го де-ла, оби-тель бла-го-сло-ве-ни-ем Бо-жи-им, сми-ре-ни-ем и тру-да-ми на-сто-я-тель-ни-цы, ду-хов-ни-ка оби-те-ли от-ца Мит-ро-фа-на и се-стер с успе-хом раз-ви-ва-лась и рас-ши-ря-лась. В 1914 го-ду в ней бы-ло де-вя-но-сто семь се-стер, она име-ла боль-ни-цу на два-дцать две кой-ки, ам-бу-ла-то-рию для бед-ных, при-ют для во-сем-на-дца-ти де-во-чек-си-рот, вос-крес-ную шко-лу для де-ву-шек и жен-щин, ра-бо-та-ю-щих на фаб-ри-ке, в ко-то-рой обу-ча-лось семь-де-сят пять че-ло-век, биб-лио-те-ку в две ты-ся-чи то-мов, сто-ло-вую для бед-ных жен-щин, обре-ме-нен-ных се-мьей и тру-дя-щих-ся на по-ден-ной ра-бо-те, и кру-жок для де-тей и взрос-лых под на-зва-ни-ем «Дет-ская леп-та», за-ни-мав-ший-ся ру-ко-де-ли-ем для бед-ных.
9 ав-гу-ста 1916 го-да вре-мен-но управ-ля-ю-щий Мос-ков-ской епар-хи-ей епи-скоп Во-ло-ко-лам-ский Фе-о-дор (Поз-де-ев-ский) пред-ста-вил в Си-нод про-ше-ние о на-граж-де-нии от-ца Мит-ро-фа-на мит-рою «за от-лич-но-усерд-ное слу-же-ние его Свя-той Церк-ви, тру-ды по об-сто-я-тель-ствам во-ен-но-го вре-ме-ни и по-лез-ную де-я-тель-ность... в... оби-те-ли»6. Ве-ли-кая кня-ги-ня, у ко-то-рой бы-ло ис-про-ше-но, как у на-сто-я-тель-ни-цы, со-гла-сие, с ра-до-стью при-со-еди-ни-лась к пред-ло-же-нию на-гра-дить от-ца Мит-ро-фа-на за без-упреч-ную и усерд-ную служ-бу. 2 ок-тяб-ря 1916 го-да он был на-граж-ден мит-рой.
«Я хо-чу ра-бо-тать для Бо-га и в Бо-ге, - пи-са-ла в 1909 го-ду Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на го-су-да-рю, - для страж-ду-ще-го че-ло-ве-че-ства, а в ста-ро-сти, ко-гда мое те-ло уже не смо-жет тру-дить-ся, я на-де-юсь, Гос-подь даст мне воз-мож-ность от-дох-нуть и по-мо-лить-ся - о де-ле, мною на-ча-том. И то-гда я уй-ду из де-я-тель-ной жиз-ни и бу-ду го-то-вить се-бя для то-го боль-шо-го до-ма. Но по-ка у ме-ня есть здо-ро-вье и си-лы, а /кру-гом/ столь-ко [несча-стья], и ша-ги Хри-ста-Корм-че-го /слыш-ны/ по-сре-ди страж-ду-щих, и в них мы по-мо-га-ем Ему».
Но Гос-подь су-дил ина-че. На-сту-пил 1917 год - Фев-раль-ская ре-во-лю-ция, от-ре-че-ние го-су-да-ря, арест цар-ской се-мьи, Ок-тябрь-ский пе-ре-во-рот.
По-чти сра-зу же по-сле Фев-раль-ской ре-во-лю-ции был со-вер-шен на-бег на Мар-фо-Ма-ри-ин-скую оби-тель во-ору-жен-ных лю-дей. Н. Е. Пе-стов так из-ло-жил рас-сказ от-ца Мит-ро-фа-на об этом со-бы-тии: «К оби-те-ли подъ-е-хал гру-зо-вик, в ко-то-ром на-хо-ди-лось несколь-ко во-ору-жен-ных сол-дат с ун-тер-офи-це-ром и од-ним сту-ден-том. Сту-дент, ви-ди-мо, не имел по-ня-тия, как об-ра-щать-ся с ору-жи-ем. Он дер-жал все вре-мя в ру-ке ре-воль-вер, на-прав-ляя ду-ло на вся-ко-го го-во-ря-ще-го с ним. Со-шед-ший с ав-то-мо-би-ля от-ряд по-тре-бо-вал про-ве-сти их к на-чаль-ни-це оби-те-ли. Ту-да же сест-ры вы-зва-ли и от-ца Мит-ро-фа-на.
- Мы при-шли аре-сто-вать сест-ру им-пе-ра-три-цы, - за-явил воз-глав-ля-ю-щий от-ряд ун-тер-офи-цер. А сту-ден-тик под-сту-пил к ма-туш-ке, на-пра-вив на нее ду-ло сво-е-го ре-воль-вер-чи-ка. Ма-туш-ка с обыч-ным для нее спо-кой-стви-ем по-ло-жи-ла ру-ку на про-тя-ну-тый к ней ре-воль-вер и ска-за-ла: - Опу-сти-те свою ру-ку, ведь я же жен-щи-на!
Сму-щен-ный ее спо-кой-стви-ем и улыб-кой, сту-дент сра-зу же сник, опу-стил ру-ку и тот-час же ис-чез из ком-на-ты. Отец Мит-ро-фан об-ра-тил-ся к сол-да-там:
- Ко-го вы при-шли аре-сто-вы-вать? Ведь здесь нет пре-ступ-ни-ков! Все, что име-ла ма-туш-ка Ели-за-ве-та, - она все от-да-ла на-ро-ду. На ее сред-ства по-стро-е-на оби-тель, цер-ковь, бо-га-дель-ня, при-ют для без-род-ных де-тей, боль-ни-ца. Раз-ве все это пре-ступ-ле-ние? Воз-глав-ля-ю-щий от-ряд ун-тер, вгля-дев-шись в ба-тюш-ку, вдруг спро-сил его:
Ба-тюш-ка! Не вы ли отец Мит-ро-фан из Ор-ла?
- Да, это я.
Ли-цо ун-те-ра мгно-вен-но из-ме-ни-лось. Об-ра-ща-ясь к со-про-вож-дав-шим его сол-да-там, он ска-зал:
- Вот что, ре-бя-та! Я оста-юсь здесь и сам во всем рас-по-ря-жусь. А вы по-ез-жай-те об-рат-но.
Сол-да-ты, вы-слу-шав сло-ва от-ца Мит-ро-фа-на и по-няв, что они за-те-я-ли не со-всем лад-ное де-ло, под-чи-ни-лись и уеха-ли об-рат-но на сво-ем гру-зо-ви-ке».
Од-на-ко вско-ре ве-ли-кая кня-ги-ня Ели-за-ве-та все же бы-ла аре-сто-ва-на. Неза-дол-го пе-ред аре-стом она пе-ре-да-ла об-щи-ну по-пе-че-нию от-ца Мит-ро-фа-на и сест-ры-каз-на-чеи. Ве-ли-кая кня-ги-ня бы-ла от-прав-ле-на на Урал, в Ала-па-евск, где 5 (18) июля 1918 го-да при-ня-ла му-че-ни-че-скую кон-чи-ну.
20 мар-та 1919 го-да ис-пол-ни-лось два-дцать пять лет свя-щен-ни-че-ско-го слу-же-ния от-ца Мит-ро-фа-на. В этот день его мно-го-чис-лен-ные ду-хов-ные де-ти под-нес-ли ему по-здра-ви-тель-ный адрес, пол-ный ис-крен-не-го чув-ства бла-го-дар-но-сти к сво-е-му пас-ты-рю, ко-то-рый был ве-рен им и в дни ми-ра, и на по-лях вой-ны, и в го-ди-ну еще худ-ших и гор-ших ис-пы-та-ний - го-не-ний от без-бож-ни-ков.
25 де-каб-ря 1919 го-да Свя-тей-ший Пат-ри-арх Ти-хон, хо-ро-шо знав-ший от-ца Мит-ро-фа-на, бла-го-да-ря его за мно-гие тру-ды, пре-по-дал ему пер-во-свя-ти-тель-ское бла-го-сло-ве-ние с гра-мо-той и ико-ной Спа-си-те-ля. В это вре-мя ре-шил-ся для от-ца Мит-ро-фа-на и его су-пру-ги Оль-ги во-прос о мо-на-ше-стве. Мно-го лет жи-вя в су-пру-же-стве, они вос-пи-та-ли трех пле-мян-ниц-си-рот и же-ла-ли иметь сво-их де-тей, но Гос-подь не дал ис-пол-нить-ся их по-же-ла-нию. Уви-дев в этом Бо-жию во-лю, при-зы-ва-ю-щую их к осо-бо-му хри-сти-ан-ско-му по-дви-гу, они, пе-ре-ехав в оби-тель, да-ли обет воз-дер-жа-ния от су-пру-же-ской жиз-ни. Дол-гое вре-мя этот обет для всех был со-крыт, но ко-гда про-изо-шла ре-во-лю-ция и на-сту-пи-ло вре-мя все-об-ще-го раз-ру-ше-ния и го-не-ний на Пра-во-слав-ную Цер-ковь, они ре-ши-ли его об-на-ру-жить и при-нять мо-на-ше-ский по-стриг. По-стриг был со-вер-шен по бла-го-сло-ве-нию Пат-ри-ар-ха Ти-хо-на. Отец Мит-ро-фан был по-стри-жен с име-нем Сер-гий, а Оль-га - с име-нем Ели-за-ве-та. Вско-ре по-сле это-го Пат-ри-арх Ти-хон воз-вел от-ца Сер-гия в сан ар-хи-манд-ри-та.
В 1922 го-ду без-бож-ные вла-сти про-из-ве-ли изъ-я-тие цер-ков-ных цен-но-стей из хра-мов. Мно-гие свя-щен-но-слу-жи-те-ли бы-ли аре-сто-ва-ны, неко-то-рые рас-стре-ля-ны.
Од-ним из предъ-яв-ля-е-мых им об-ви-не-ний бы-ло чте-ние в хра-мах по-сла-ния Пат-ри-ар-ха Ти-хо-на, ка-са-ю-ще-го-ся изъ-я-тия цер-ков-ных цен-но-стей. Отец Сер-гий, вполне раз-де-ляя воз-зре-ния Пат-ри-ар-ха и счи-тая, что не сле-ду-ет во из-бе-жа-ние ко-щунств от-да-вать цер-ков-ные со-су-ды, про-чел по-сла-ние Свя-тей-ше-го и был 23 мар-та 1923 го-да аре-сто-ван. Пять ме-ся-цев он то-мил-ся в тюрь-ме без предъ-яв-ле-ния об-ви-не-ния, а за-тем по при-ка-зу ОГПУ от 24 ав-гу-ста 1923 го-да был вы-слан на один год в го-род То-больск. Здесь он по-зна-ко-мил-ся и близ-ко со-шел-ся с то-боль-ским по-движ-ни-ком Фе-о-до-ром Ива-но-вым, впо-след-ствии при-няв-шим му-че-ни-че-скую кон-чи-ну.
Из ссыл-ки в Моск-ву отец Сер-гий вер-нул-ся 27 фев-ра-ля 1925 го-да и на сле-ду-ю-щий день, как быв-ший ссыль-ный, явил-ся в ОГПУ, чтобы узнать ре-ше-ние вла-стей от-но-си-тель-но сво-ей даль-ней-шей судь-бы. Сле-до-ва-тель, ко-то-рая ве-ла его де-ло, ска-за-ла, что свя-щен-ни-ку раз-ре-ша-ет-ся со-вер-шать цер-ков-ные служ-бы и го-во-рить за бо-го-слу-же-ни-я-ми про-по-ве-ди, но он не дол-жен за-ни-мать ни-ка-кой адми-ни-стра-тив-ной долж-но-сти в при-хо-де, и ему за-пре-ще-но при-ни-мать уча-стие в ка-кой-ли-бо де-ло-вой или адми-ни-стра-тив-ной при-ход-ской де-я-тель-но-сти.
Отец Сер-гий вер-нул-ся в Мар-фо-Ма-ри-ин-скую оби-тель. По-се-лил-ся он в преж-ней квар-ти-ре, рас-по-ла-гав-шей-ся в од-ном из оби-тель-ских до-мов на вто-ром эта-же. Дверь с лест-ни-цы от-кры-ва-лась в ма-лень-кую пе-ред-нюю, от-ку-да по-се-ти-тель по-па-дал в боль-шую пе-ред-нюю, из нее дверь на-пра-во ве-ла в ком-на-ту, где обыч-но ожи-да-ли при-шед-шие к ба-тюш-ке по-се-ти-те-ли. Пря-мо из пе-ред-ней шла дверь в ка-бинет от-ца Сер-гия. В нем меж-ду ок-на-ми сто-ял боль-шой пись-мен-ный стол; сле-ва всю сте-ну за-ни-ма-ли ико-ны, спра-ва сто-я-ла фис-гар-мо-ния - на ней отец Сер-гий иг-рал цер-ков-ные на-пе-вы, ир-мо-сы и под ак-ком-па-не-мент фис-гар-мо-нии пел. В оби-те-ли был сад, и ба-тюш-ка во все вре-мя жиз-ни здесь каж-дый ве-чер, ко-гда во дво-ре бы-ло пу-сто, гу-лял по са-ду и мо-лил-ся.
Недол-го при-шлось от-цу Сер-гию про-слу-жить в Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли. В 1925 го-ду вла-сти при-ня-ли ре-ше-ние ее за-крыть, а на-сель-ниц со-слать. Часть зда-ния бы-ла ото-бра-на под по-ли-кли-ни-ку и ее ра-бот-ни-ки, воз-на-ме-рив-шись отобрать оби-тель-скую квар-ти-ру у от-ца Сер-гия, ста-ли пи-сать в ОГПУ, что свя-щен-ник, мол, за-ни-ма-ет-ся ан-ти-со-вет-ской аги-та-ци-ей сре-ди се-стер оби-те-ли, го-во-ря, что со-вет-ская власть пре-сле-ду-ет ре-ли-гию и ду-хо-вен-ство. На ос-но-ва-нии это-го до-но-са 29 ап-ре-ля 1925 го-да отец Сер-гий был аре-сто-ван и за-клю-чен в Бу-тыр-скую тюрь-му. В те-че-ние неко-то-ро-го вре-ме-ни он не знал о при-чи-нах сво-е-го аре-ста. Толь-ко 11 мая со-сто-ял-ся пер-вый до-прос, из ко-то-ро-го он уяс-нил, в чем его об-ви-ня-ют.
- Ска-жи-те, граж-да-нин Среб-рян-ский, - об-ра-ти-лась сле-до-ва-тель к свя-щен-ни-ку, - ко-му из се-стер Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли вы го-во-ри-ли, что со-вет-ская власть пре-сле-ду-ет ре-ли-гию и цер-ков-ни-ков?
- Злост-но ни-ко-гда об этом не го-во-рил, - от-ве-тил он, - но мог ска-зать, что мно-гие цер-ков-ни-ки вы-сла-ны по по-до-зре-нию в по-ли-ти-че-ской небла-го-на-деж-но-сти, ка-ко-вая у неко-то-рых и мог-ла быть, но я на-де-юсь, что вер-нет-ся до-ве-рие со-вет-ской вла-сти к нам.
Ма-туш-ка Ели-за-ве-та, узнав, в чем об-ви-ня-ют от-ца Сер-гия, при-ня-лась хло-по-тать о его осво-бож-де-нии. Она на-пи-са-ла за-яв-ле-ние и по-да-ла Вла-ди-ми-ру Черт-ко-ву, воз-глав-ляв-ше-му учре-жде-ние под на-зва-ни-ем «Осве-дом-ле-ние и экс-пер-ти-за по де-лам ре-ли-ги-оз-ных те-че-ний». Черт-ков под-дер-жал прось-бу и, со-про-во-див за-яв-ле-ние сво-и-ми по-яс-не-ни-я-ми, на-пра-вил его 25 июня 1925 го-да Пет-ру Сми-до-ви-чу, ко-то-рый в тот же день пе-ре-пра-вил все до-ку-мен-ты Туч-ко-ву. 30 июня де-ло бы-ло рас-смот-ре-но и при-ня-то ре-ше-ние осво-бо-дить свя-щен-ни-ка. 2 июля Кол-ле-гия ОГПУ пре-кра-ти-ла де-ло, и отец Сер-гий был осво-бож-ден.
За то вре-мя, по-ка отец Сер-гий был в за-клю-че-нии, Мар-фо-Ма-ри-ин-ская оби-тель бы-ла за-кры-та, а сест-ры аре-сто-ва-ны. Неко-то-рые из них бы-ли вы-сла-ны от-но-си-тель-но неда-ле-ко - в Твер-скую об-ласть, но боль-шин-ство со-сла-но в Ка-зах-стан и Сред-нюю Азию.
Ар-хи-манд-рит Сер-гий и мо-на-хи-ня Ели-за-ве-та вы-еха-ли на ро-ди-ну Ели-за-ве-ты в се-ло Вла-дыч-ня Твер-ской об-ла-сти и по-се-ли-лись в бре-вен-ча-том, по-кры-том дран-кой ро-ди-тель-ском до-ме. Пер-вое вре-мя отец Сер-гий не слу-жил, но ча-сто хо-дил мо-лить-ся в По-кров-ский храм, в ко-то-ром стал слу-жить с 1927 го-да.
Сра-зу же по при-ез-де, а еще бо-лее по-сле то-го, как отец Сер-гий стал слу-жить во Вла-дычне, его ста-ли по-се-щать ду-хов-ные де-ти. Сре-ди знав-ших его он был из-ве-стен как мо-лит-вен-ник и че-ло-век свя-той жиз-ни. Лю-ди об-ра-ща-лись к нему за по-мо-щью, и неко-то-рые по сво-ей ве-ре и мо-лит-вам пра-вед-ни-ка по-лу-ча-ли про-си-мое. Несмот-ря на пе-ре-жи-тые узы и тя-же-лое вре-мя го-не-ний, отец Сер-гий про-дол-жал под-ви-зать-ся как ду-хов-ник и про-по-вед-ник. Он ис-поль-зо-вал от-пу-щен-ное ему вре-мя для на-став-ле-ния в ве-ре, под-держ-ки и про-све-ще-ния ближ-них. Ду-хов-ные де-ти при-во-зи-ли ему про-дук-ты и одеж-ду, боль-шую их часть он раз-да-вал нуж-да-ю-щим-ся.
Од-на-ко в се-ле бы-ли лю-ди, ко-то-рые нена-ви-де-ли Цер-ковь и ра-ди за-бве-ния сво-их гре-хов хо-те-ли за-быть о Бо-ге, - они-то и от-но-си-лись враж-деб-но к ар-хи-манд-ри-ту Сер-гию за его от-кры-тую про-по-вед-ни-че-скую де-я-тель-ность. Жизнь, ко-то-рую он про-во-дил, об-ли-ча-ла их со-весть, и, воз-на-ме-рив-шись из-гнать его из се-ла, они об-ра-ти-лись за по-мо-щью к вла-сти.
30 и 31 ян-ва-ря 1931 го-да со-труд-ни-ки ОГПУ до-про-си-ли этих лю-дей, и те по-ка-за-ли об ар-хи-манд-ри-те Сер-гии: «По сво-е-му об-ще-ствен-но-му, уме-ло-му под-хо-ду к на-ро-ду с ре-ли-ги-оз-ной сто-ро-ны за-слу-жи-ва-ет осо-бо-го вни-ма-ния. Дей-ству-ет ис-клю-чи-тель-но ре-ли-ги-оз-ным дур-ма-ном. Опи-ра-ет-ся на тем-но-ту, вы-го-ня-ет бе-сов из че-ло-ве-ка...
Осо-бен-но спо-со-бен на про-по-ве-ди… В сво-их вы-ступ-ле-ни-ях с ам-во-на при-зы-ва-ет на еди-не-ние и под-держ-ку Церк-ви...
Ре-зуль-та-ты та-ких про-по-ве-дей име-ют-ся на-ли-цо... де-рев-ня Гнезд-цы ка-те-го-ри-че-ски от-ка-за-лась от вступ-ле-ния в кол-хоз... Свя-щен-ник Среб-рян-ский яв-ля-ет-ся по-ли-ти-че-ски вред-ным эле-мен-том, ко-то-рый дол-жен быть сроч-но изъ-ят...
Ос-нов-ной ме-тод ра-бо-ты: на-прав-ля-ет на чув-ства ре-пли-ка-ми, по-сред-ством все-воз-мож-ных неле-пых слу-хов... ко-то-рые из-ла-га-ет в сво-их про-по-ве-дях. Был слу-чай, ко-гда од-но-го ра-бо-че-го на стан-ции Крюч-ко-во за-ре-за-ло по-ез-дом. Этим вос-поль-зо-вал-ся Среб-рян-ский, го-во-ря, что тот не ве-ро-вал в Бо-га и го-во-рил, что пусть ме-ня на-ка-жет Бог, ес-ли Он есть, и за это его на-ка-за-ло... Ис-поль-зу-ет ста-тьи из га-зет в сво-их про-по-ве-дях, го-во-ря, что... за-гра-нич-ные сту-ден-ты, ко-то-рые не ве-ро-ва-ли в Бо-га и бы-ли без-бож-ни-ка-ми, ста-ли стре-лять-ся и кон-чать са-мо-убий-ством...»
На ос-но-ва-нии этих по-ка-за-ний отец Сер-гий был через несколь-ко дней аре-сто-ван, но «ма-те-ри-а-лов» для со-зда-ния «де-ла» недо-ста-ва-ло, и 14 фев-ра-ля сле-до-ва-те-ли до-пол-ни-тель-но до-про-си-ли жи-те-лей се-ла Вла-дыч-ня, остав-ляя в де-ле по-ка-за-ния лишь тех сви-де-те-лей, ко-то-рые под-твер-жда-ли об-ви-не-ние. И через приз-му этих ис-ка-жен-ных сви-де-тельств все же вид-но, что отец Сер-гий был для на-ро-да под-лин-ным пас-ты-рем, по мо-лит-вам ко-то-ро-го Гос-подь тво-рил чу-де-са.
«Свя-щен-ни-ка Среб-рян-ско-го знаю по-столь-ку, по-сколь-ку со всей окру-ги к нему съез-жа-ют-ся кре-стьяне для по-лу-че-ния ис-це-ле-ния от неду-гов...
Среб-рян-ский в окру-ге слыл за свя-то-го че-ло-ве-ка, ис-це-ли-те-ля, на-род при-ез-жал к нему на квар-ти-ру...» - утвер-жда-ли сви-де-те-ли.
Был до-про-шен свя-щен-ник Иоанн Хре-нов, слу-жив-ший в По-кров-ском хра-ме во Вла-дычне. От-ве-чая на во-про-сы сле-до-ва-те-ля, он ска-зал: «Свя-щен-ни-ка Среб-рян-ско-го я знаю с мо-мен-та при-ез-да его в се-ло Вла-дыч-ня... на-род его по-се-щал... ино-гда я с ним бе-се-до-вал... он мне рас-ска-зы-вал про чу-до, со-вер-шив-ше-е-ся при вскры-тии мо-щей Мит-ро-фа-на Во-ро-неж-ско-го: “Один ко-мис-сар при вскры-тии мо-щей взял ико-ну Мит-ро-фа-на, ка-ко-вую при-нес до-мой и бро-сил на пол, ска-зав квар-тир-ной хо-зяй-ке: “Вот ва-ше-го Бо-га бро-саю, и Он ме-ня не на-ка-зы-ва-ет”. И вдруг с ним сде-ла-лось пло-хо, за-бо-лел, стал про-сить, чтобы его от-ве-ли к мо-щам Мит-ро-фа-на, что и вы-пол-ни-ли, и там он вы-здо-ро-вел”.
На-до от-ме-тить, что он был очень хо-ро-ший про-по-вед-ник, но про-по-ве-ди ка-са-лись ис-клю-чи-тель-но ре-ли-ги-оз-ных во-про-сов».
10 мар-та 1931 го-да со-труд-ни-ки ОГПУ до-про-си-ли ар-хи-манд-ри-та Сер-гия. Рас-ска-зав о сво-ей служ-бе в ка-че-стве пол-ко-во-го свя-щен-ни-ка, отец Сер-гий ска-зал: «С 1904-го по 1906 год был на те-ат-ре во-ен-ных дей-ствий в Мань-чжу-рии, на-гра-ды - ску-фья и ка-ми-лав-ка. За вой-ну мною по-лу-че-ны во-ен-ные на-гра-ды: Ан-на 3-й сте-пе-ни, Ан-на 2-й сте-пе-ни, Вла-ди-мир 4-й сте-пе-ни - и по окон-ча-нии рус-ско-япон-ской вой-ны мною по-лу-чен на-перс-ный крест на Ге-ор-ги-ев-ской лен-те.
С 1909-го по 1918 год слу-жил в Москве на-сто-я-те-лем церк-вей и ду-хов-ни-ком Мар-фо-Ма-ри-ин-ской оби-те-ли ми-ло-сер-дия; с 1910 го-да по 1918 год на-сто-я-тель-ни-цей бы-ла Ели-за-ве-та Фе-до-ров-на Ро-ма-но-ва, про-ект со-зда-ния этой оби-те-ли был мой... В 1905 го-ду был из-дан мой днев-ник о рус-ско-япон-ской кам-па-нии, в ка-ко-вом опи-са-ны дни пре-бы-ва-ния на фрон-те, а так-же вы-держ-ки из мо-их про-по-ве-дей. К ре-во-лю-ци-о-не-рам я от-но-сил-ся как к кра-моль-ни-кам, на-ру-шав-шим спо-кой-ствие в стране... В про-по-ве-дях я от-ме-чал, что их, кра-моль-ни-ков, на-до вы-да-вать в ру-ки пра-во-су-дия; убий-ство Сер-гея Алек-сан-дро-ви-ча Ка-ля-е-вым на ме-ня в то вре-мя про-из-ве-ло силь-ное впе-чат-ле-ние, я счи-тал, что он сде-лал пре-ступ-ный шаг про-тив Оте-че-ства. Со-бы-тия в Москве и дру-гих го-ро-дах в 1905 го-ду я счи-тал пре-ступ-ны-ми, как иду-щие про-тив ца-ря, Оте-че-ства и Церк-ви… О мо-ей де-я-тель-но-сти пол-но-стью опи-са-но в мо-ей кни-ге. Во-об-ще, до ре-во-лю-ции 1917 го-да я ве-ро-вал в мо-нар-хию как ор-ган управ-ле-ния, но по рас-ска-зам Ели-за-ве-ты Фе-до-ров-ны о жиз-ни дво-ра быв-ше-го цар-ство-вав-ше-го до-ма я был разо-ча-ро-ван в люд-ском со-ста-ве мо-нар-хи-че-ско-го ап-па-ра-та…
Про-жи-вая по-след-нее вре-мя во Вла-дычне, я аги-та-цию про-тив со-вет-ской вла-сти не вел; ино-гда в бе-се-дах с Хре-но-вым го-во-ри-ли, что тя-же-ло ста-ло жить, со-зда-ние кол-хо-зов тео-ре-ти-че-ски хо-ро-шо, но на-ро-ду труд-но осо-знать, как пой-дет это прак-ти-че-ски, но ес-ли удаст-ся - то это боль-шой сдвиг; в про-по-ве-дях я го-во-рил об урав-не-нии бед-ных и бо-га-тых на на-ча-лах хри-сти-ан-ской Церк-ви. Боль-ше мною ни-че-го не го-во-ри-лось. На-род ме-ня на до-му по-се-щал, но я ста-рал-ся из-ба-вить-ся от этих по-се-ще-ний, так как чув-ство-вал се-бя пло-хо, а так-же не хо-тел рас-про-стра-не-ния ка-ких-ли-бо слу-хов. Од-на жен-щи-на при-хо-ди-ла ко мне и спра-ши-ва-ла: “Ид-ти ли в кол-хоз?” Я ей ска-зал: “В кол-хоз ид-ти на-до”. Она ска-за-ла: “А го-во-рят, что в Бо-га ве-ро-вать нель-зя”. Я ей ска-зал: “Кто же вы-рвет из ду-ши ве-ро-ва-ние в Бо-га?”... Ви-нов-ным се-бя в предъ-яв-лен-ном мне об-ви-не-нии не при-знаю...»
На этом след-ствие бы-ло за-кон-че-но, и 23 мар-та со-став-ле-но об-ви-ни-тель-ное за-клю-че-ние: «Об-ви-ня-е-мый Среб-рян-ский, бу-дучи слу-жи-те-лем куль-та, с до-ре-во-лю-ци-он-но-го вре-ме-ни по 1930 год име-ет непре-рыв-ную цепь ак-тив-ной борь-бы про-тив ре-во-лю-ци-он-но-го дви-же-ния... - пи-сал сле-до-ва-тель. - Вы-пу-щен-ная кни-га “Днев-ник свя-щен-ни-ка 51-го дра-гун-ско-го Чер-ни-гов-ско-го Ее Им-пе-ра-тор-ско-го Вы-со-че-ства Ве-ли-кой Кня-ги-ни Ели-са-ве-ты Фе-до-ров-ны пол-ка Мит-ро-фа-на Ва-си-лье-ви-ча Среб-рян-ско-го...” яр-ко ри-су-ет жизнь и де-я-тель-ность об-ви-ня-е-мо-го как мо-нар-хи-ста и его борь-бу с ре-во-лю-ци-он-ным дви-же-ни-ем в 1905 го-ду. Ос-нов-ную мысль, вло-жен-ную в кни-гу, мож-но оха-рак-те-ри-зо-вать сло-ва-ми об-ви-ня-е-мо-го: “креп-кая ве-ра в свя-тые прин-ци-пы - ве-ра, царь и свя-тая ро-ди-на”.
Учи-ты-вая, что вол-на ре-во-лю-ци-он-но-го дви-же-ния за-хва-ты-ва-ет мас-сы, Среб-рян-ский при-зы-вал к бес-по-щад-ной борь-бе с ре-во-лю-ци-о-не-ра-ми: “Не бу-дем не толь-ко слу-шать-ся кра-моль-ни-ков, но, на-обо-рот, по-ста-ра-ем-ся об-ра-зу-мить их, об-ли-чить, при-влечь к по-слу-ша-нию Бо-гу и ца-рю, а ес-ли не по-же-ла-ют, то без укры-ва-тель-ства и по-слаб-ле-ния от-дать их в ру-ки пра-во-су-дия”.
Убий-ство кня-зя Сер-гея Алек-сан-дро-ви-ча ре-во-лю-ци-о-не-ром Ка-ля-е-вым вы-зва-ло бу-рю него-до-ва-ния со сто-ро-ны об-ви-ня-е-мо-го: “Гнус-ное убий-ство ве-ли-ко-го кня-зя Сер-гея Алек-сан-дро-ви-ча страш-но по-ра-зи-ло ме-ня. Зло-деи, вы кри-чи-те о сво-бо-де, а са-ми дей-ству-е-те на-си-ли-ем, - Цар-ство Небес-ное му-че-ни-ку за прав-ду”.
Ре-во-лю-ция в сто-ли-це вы-зва-ла так-же на-пад-ки со сто-ро-ны об-ви-ня-е-мо-го: “На-шлось так мно-го из-мен-ни-ков, фаль-ши-вых рус-ских, устра-и-ва-ю-щих стач-ки, тре-бу-ю-щих по-зор-но-го ми-ра...”
Ок-тябрь-ская ре-во-лю-ция в Среб-рян-ском не про-из-ве-ла сдви-гов - в 1922 го-ду он уси-лен-но под-дер-жи-ва-ет контр-ре-во-лю-ци-он-ное воз-зва-ние Пат-ри-ар-ха Ти-хо-на об укры-тии цер-ков-ных цен-но-стей, за что был при-суж-ден Кол-ле-ги-ей ОГПУ к вы-сыл-ке. Эта ме-ра воз-дей-ствия так-же не про-из-ве-ла пе-ре-во-ро-та - при-е-хав в рай-он сплош-ной кол-лек-ти-ви-за-ции, Среб-рян-ский в це-лях под-ня-тия ав-то-ри-те-та стал вы-да-вать се-бя за “свя-то-го че-ло-ве-ка”...
Об-ви-ня-ет-ся в том, что, яв-ля-ясь сто-рон-ни-ком мо-нар-хи-че-ско-го по-ряд-ка управ-ле-ния, си-сте-ма-ти-че-ски вел ан-ти-со-вет-скую аги-та-цию с це-лью сры-ва про-во-ди-мых ме-ро-при-я-тий со-вет-ской вла-сти в де-ревне, ис-поль-зуя ре-ли-ги-оз-ные пред-рас-суд-ки масс...»
7 ап-ре-ля 1931 го-да трой-ка ОГПУ при-го-во-ри-ла от-ца Сер-гия к пя-ти го-дам ссыл-ки в Се-вер-ный край. Свя-щен-ни-ку бы-ло то-гда шесть-де-сят лет, и по-сле несколь-ких тю-рем-ных за-клю-че-ний, ссыл-ки, эта-пов здо-ро-вье его бы-ло силь-но по-до-рва-но, он ис-пы-ты-вал по-сто-ян-ное недо-мо-га-ние. А вре-мя бы-ло са-мое тя-же-лое для ссыль-ных. Про-шла кол-лек-ти-ви-за-ция. Кре-стьян-ские хо-зяй-ства бы-ли ра-зо-ре-ны. Хлеб про-да-вал-ся толь-ко по кар-точ-кам и в са-мом огра-ни-чен-ном ко-ли-че-стве, а по-сыл-ки до-хо-ди-ли лишь в пе-ри-од су-до-ход-ства, ко-то-рое пре-кра-ща-лось на всю зи-му и на вре-мя, по-ка сплав-лял-ся лес.
Ар-хи-манд-ри-та Сер-гия по-се-ли-ли в од-ной из де-ре-вень на ре-ке Пи-не-ге. Здесь жи-ло то-гда мно-го со-слан-но-го ду-хо-вен-ства. Сю-да к нему при-е-ха-ли мо-на-хи-ня Ели-за-ве-та и Ма-рия Пет-ров-на За-мо-ри-на, знав-шая от-ца Сер-гия еще в пе-ри-од его слу-же-ния в Ор-ле; впо-след-ствии она при-ня-ла мо-на-ше-ство с име-нем Ми-ли-ца. Ссыль-ные свя-щен-ни-ки ра-бо-та-ли на ле-со-раз-ра-бот-ках и спла-ве ле-са. Ар-хи-манд-рит Сер-гий ра-бо-тал на ле-дян-ке - вел по ле-дя-ной ко-лее ло-шадь, та-щив-шую брев-на. Эта ра-бо-та хо-тя и бы-ла лег-че пил-ки и руб-ки в ле-су, но тре-бо-ва-ла боль-шой лов-ко-сти и спо-ро-сти. Отец Сер-гий, мо-на-хи-ня Ели-за-ве-та и Ма-рия Пет-ров-на жи-ли в до-ми-ке как ма-лень-кая мо-на-стыр-ская об-щи-на. Отец Сер-гий, бла-го-да-ря сво-ей по-движ-ни-че-ской жиз-ни, по-сто-ян-ной мо-лит-вен-ной на-стро-ен-но-сти, ду-хов-ным со-ве-там и уме-нию уте-шать страж-ду-щих в тя-же-лых для них об-сто-я-тель-ствах, вско-ре стал из-ве-стен как глу-бо-ко ду-хов-ный ста-рец, ко-то-ро-му мно-гие ста-ли по-ве-рять свои бе-ды, в мо-лит-вен-ное пред-ста-тель-ство ко-то-ро-го ве-ри-ли.
Ве-ли-че-ствен-ная и су-ро-вая при-ро-да Се-ве-ра про-из-ве-ла боль-шое впе-чат-ле-ние на ис-по-вед-ни-ка. «Огром-ные ели, за-ку-тан-ные снеж-ны-ми оде-я-ла-ми и за-сы-пан-ные гу-стым ине-ем, сто-ят как за-ча-ро-ван-ные, - вспо-ми-нал он, - та-кая кра-со-та - глаз не ото-рвешь, и кру-гом необык-но-вен-ная ти-ши-на... чув-ству-ет-ся при-сут-ствие Гос-по-да Твор-ца, и хо-чет-ся без кон-ца мо-лить-ся Ему и бла-го-да-рить Его за все да-ры, за все, что Он нам по-сы-ла-ет в жиз-ни, мо-лить-ся без кон-ца...»
Несмот-ря на бо-лез-ни и пре-клон-ный воз-раст, ста-рец с по-мо-щью Бо-жи-ей вы-пол-нял нор-му, от-ме-рен-ную ему на-чаль-ством. Ко-гда при-хо-ди-лось кор-че-вать пни, он де-лал это один и в ко-рот-кое вре-мя. Ино-гда он да-же спе-ци-аль-но за-ме-чал по ча-сам, за ка-кое вре-мя ему удаст-ся вы-кор-че-вать пень, над ка-ким, бы-ва-ло, тру-ди-лись несколь-ко че-ло-век ссыль-ных.
С мест-ным на-чаль-ством у от-ца Сер-гия сло-жи-лись вполне бла-го-при-ят-ные от-но-ше-ния, все лю-би-ли по-движ-ни-ка и неуто-ми-мо-го тру-же-ни-ка, со сми-ре-ни-ем вос-при-ни-мав-ше-го свою участь ссыль-но-го. Де-ре-вен-ским де-тям он вы-ре-зал и скле-ил, а за-тем и рас-кра-сил ма-кет па-ро-во-за с пас-са-жир-ски-ми и то-вар-ны-ми ва-го-на-ми, ко-то-рых они не ви-де-ли ни ра-зу в жиз-ни по даль-но-сти тех мест от же-лез-ных до-рог.
В 1933 го-ду отец Сер-гий был осво-бож-ден и вер-нул-ся в Моск-ву, где про-был все-го один день - про-стил-ся с за-кры-той и ра-зо-рен-ной оби-те-лью и от-пра-вил-ся с мо-на-хи-ней Ели-за-ве-той и Ма-ри-ей Пет-ров-ной во Вла-дыч-ню.
На этот раз они по-се-ли-лись в до-ме, куп-лен-ном ду-хов-ны-ми детьми от-ца Сер-гия. Это бы-ла неболь-шая из-ба с рус-ской пе-чью, кир-пич-ной ле-жан-кой и про-стор-ным дво-ром. Здесь про-шли по-след-ние го-ды жиз-ни стар-ца. По-кров-ский храм во Вла-дычне был за-крыт, и отец Сер-гий хо-дил мо-лить-ся в со-сед-нее се-ло в Ильин-ский храм. Впо-след-ствии вла-сти ста-ли вы-ка-зы-вать неудо-воль-ствие по по-во-ду его по-яв-ле-ния в хра-ме, и он был вы-нуж-ден мо-лить-ся до-ма. По-след-ний пе-ри-од жиз-ни от-ца Сер-гия стал вре-ме-нем стар-че-ско-го окорм-ле-ния ду-хов-ных де-тей и об-ра-щав-ших-ся к нему страж-ду-щих пра-во-слав-ных лю-дей, что бы-ло осо-бен-но на-сущ-но в то вре-мя, ко-гда боль-шин-ство хра-мов бы-ло за-кры-то, а свя-щен-ни-ки аре-сто-ва-ны.
Во вре-мя Ве-ли-кой Оте-че-ствен-ной вой-ны, ко-гда нем-цы за-хва-ти-ли Тверь, во Вла-дычне рас-по-ло-жи-лась рус-ская во-ин-ская часть и пред-по-ла-га-лось, что здесь бу-дет тя-же-лый бой с нем-ца-ми. Офи-це-ры пред-ла-га-ли жи-те-лям отой-ти даль-ше от пе-ре-до-вых по-зи-ций, кое-кто ушел, а отец Сер-гий и мо-на-хи-ни Ели-за-ве-та и Ми-ли-ца оста-лись. По-чти каж-дый день над рас-по-ло-же-ни-ем во-ин-ской ча-сти ле-та-ли немец-кие са-мо-ле-ты, но ни ра-зу ни од-на бом-ба не упа-ла ни на храм, ни на се-ло. Это от-ме-ти-ли и во-ен-ные, у ко-то-рых воз-ник-ло ощу-ще-ние, что се-ло на-хо-дит-ся под чьей-то су-гу-бой мо-лит-вен-ной за-щи-той. Од-на-жды отец Сер-гий по-шел на дру-гой ко-нец се-ла со Свя-ты-ми Да-ра-ми при-ча-стить тя-же-ло-боль-но-го. Ид-ти нуж-но бы-ло ми-мо ча-со-вых. Один из них оста-но-вил его и, по-ра-жен-ный ви-дом убе-лен-но-го се-ди-на-ми стар-ца, бес-страш-но шед-ше-го через се-ло, непро-из-воль-но вы-ска-зал ту мысль, ко-то-рая вла-де-ла ума-ми мно-гих: «Ста-рик, тут кто-то мо-лит-ся».
Неожи-дан-но во-ин-ская часть бы-ла сня-та с этой по-зи-ции, так как бои раз-вер-ну-лись на дру-гом на-прав-ле-нии, непо-да-ле-ку от се-ла Мед-но-го. Мест-ные жи-те-ли, оче-вид-цы со-бы-тий, при-пи-сы-ва-ют чу-дес-ное из-бав-ле-ние се-ла от смер-тель-ной опас-но-сти мо-лит-вам ар-хи-манд-ри-та Сер-гия.
За ис-по-вед-ни-че-ский по-двиг, за пра-вед-ную жизнь и глу-бо-кое сми-ре-ние Гос-подь на-де-лил от-ца Сер-гия да-ра-ми про-зор-ли-во-сти и ис-це-ле-ния. Со сми-ре-ни-ем отец Сер-гий рас-ска-зы-вал как-то На-та-лье Со-ко-ло-вой, что лю-ди счи-та-ют его про-зор-ли-вым, а «это дей-ству-ет бла-го-дать свя-щен-ства, - го-во-рил он. - Вот при-шел ко мне этим ле-том мо-ло-день-кий пас-ту-шок. Пла-чет, уби-ва-ет-ся. Три ко-ро-вы у него из ста-да про-па-ли.
- Ме-ня, - го-во-рит, - за-су-дят, а у ме-ня се-мья на ру-ках.
- А ты где ис-кал их? - спра-ши-ваю.
- Да двое су-ток и я, и род-ные, и то-ва-ри-щи всю мест-ность кру-гом обо-шли - нет трех ко-ров! По-гиб я те-перь!
Мы по-шли с ним к раз-ва-ли-нам раз-ру-шен-ной церк-ви, ко-то-рые мет-рах в двух-стах от из-буш-ки мо-ей. Там гор-ка раз-би-тых кир-пи-чей на ме-сте пре-сто-ла. А пе-ред Бо-гом ведь все рав-но это ме-сто свя-тое - там, где ал-тарь был. Там та-ин-ство свер-ша-лось, там бла-го-дать схо-ди-ла. Вот мы с пас-ту-хом по-мо-ли-лись там Спа-си-те-лю, по-про-си-ли Его по-мочь нам най-ти ко-ро-ву-шек. Я ска-зал пас-ту-ху:
- Иди те-перь с ве-рой на та-кой-то холм, са-дись и иг-рай в свою сви-рель, они на звук к те-бе са-ми при-дут.
- Ох, ба-тюш-ка, да мы там с бра-тья-ми все ку-сти-ки уж об-ла-зи-ли!
Ну, и на са-мом де-ле. Си-дел пас-тух и иг-рал на сво-ей ду-доч-ке, а к нему в те-че-ние по-лу-ча-са все три ко-ро-вы при-шли. “Смот-рю, - го-во-рит, - ры-жая из ку-стов вы-хо-дит, за ней вско-ре и бе-лян-ка... Немно-го по-го-дя и тре-тья по-ка-за-лась! Как из зем-ли вы-рос-ли!”»
В де-ревне Губ-ка Твер-ской об-ла-сти, как сви-де-тель-ству-ет уро-жен-ка этих мест Та-ма-ра Ива-нов-на Круг, у од-ной де-вуш-ки за-бо-ле-ла но-га, и бо-лезнь при-ня-ла на-столь-ко тя-же-лый ха-рак-тер, что вра-чи по-со-ве-то-ва-ли ей ехать в Тверь в об-ласт-ную боль-ни-цу и де-лать опе-ра-цию. Преж-де чем ехать в боль-ни-цу, де-вуш-ка с ма-те-рью при-шли к от-цу Сер-гию. Он по-мо-лил-ся об ис-це-ле-нии боль-ной и ска-зал:
- В боль-ни-цу по-ез-жай-те, но вы вско-ре вер-не-тесь.
Пе-ред вы-ез-дом в Тверь они со-об-щи-ли близ-ким, что бо-лезнь при-ня-ла та-кой ха-рак-тер, что тре-бу-ет-ся встре-тить боль-ную на вок-за-ле, а ина-че она не дой-дет. Дочь с ма-те-рью се-ли в по-езд в Ли-хо-слав-ле и от-пра-ви-лись в Тверь. И в по-ез-де про-изо-шло пол-ное ис-це-ле-ние боль-ной, так что, ко-гда они при-е-ха-ли в Тверь, де-вуш-ка вы-шла на пер-рон со-вер-шен-но здо-ро-вой.
В по-след-ние го-ды жиз-ни ар-хи-манд-ри-та Сер-гия, на-чи-ная с 1945 го-да, его ду-хов-ни-ком стал про-то-и-е-рей Квин-ти-ли-ан Вер-шин-ский, слу-жив-ший в Тве-ри и ча-сто при-ез-жав-ший к стар-цу. Отец Квин-ти-ли-ан сам несколь-ко лет про-был в за-клю-че-нии и хо-ро-шо знал, что это та-кое - нести тя-го-ты и го-речь го-не-ний.
Впо-след-ствии он вспо-ми-нал об от-це Сер-гии: «Вся-кий раз, ко-гда я бе-се-до-вал с ним, слу-шал его про-ник-но-вен-ное сло-во, пе-ре-до мной из глу-би-ны ве-ков вста-вал об-раз по-движ-ни-ка-пу-стын-но-жи-те-ля... Он весь был объ-ят бо-же-ствен-ным же-ла-ни-ем... Это чув-ство-ва-лось во всем, осо-бен-но - ко-гда он го-во-рил. Го-во-рил он о мо-лит-ве, о трез-ве-нии - из-люб-лен-ные его те-мы. Го-во-рил он про-сто, на-зи-да-тель-но и убе-ди-тель-но. Ко-гда он под-хо-дил к сущ-но-сти те-мы, ко-гда мысль его как бы ка-са-лась пре-дель-ных вы-сот хри-сти-ан-ско-го ду-ха, он при-хо-дил в ка-кое-то вос-тор-жен-но-со-зер-ца-тель-ное со-сто-я-ние и, ви-ди-мо под вли-я-ни-ем охва-тив-ше-го его вол-не-ния, по-мыс-лы его об-ле-ка-лись в фор-му глу-бо-ко-ду-шев-но-го ли-ри-че-ско-го из-ли-я-ния.
“Зво-нят ко все-нощ-ной, - го-во-рил он, - к мо-лит-ве сла-дост-ной, вхо-жу в храм... По-лу-мрак, мер-ца-ют лам-па-ды, чув-ству-ет-ся за-пах ла-да-на, ве-я-ние че-го-то незем-но-го, веч-но-го, чи-сто-го и сла-дост-но-го, все за-мер-ло... Чув-ству-ет-ся при-сут-ствие ве-ли-кой твор-че-ской си-лы, все-мо-гу-щей, пре-муд-рой, бла-гой, ко-то-рая вот-вот сей-час вспыхнет и начнет тво-рить... Тре-пет-но жду... Ко-гда же окон-чит-ся это та-ин-ствен-ное без-мол-вие и раз-даст-ся мо-гу-чий Бо-жий го-лос: “Да бу-дет все-лен-ная и жизнь в ней!” Вдруг слы-шу: “Во-ста-ни-те! Гос-по-ди, бла-го-сло-ви!” - “Сла-ва Свя-тей...” Непо-сред-ствен-но за сим по-ет-ся пса-лом “Бла-го-сло-ви, ду-ше моя, Гос-по-да”, ко-то-рым псал-мо-пе-вец Да-вид изо-бра-жа-ет тво-ре-ние ми-ра... Что ска-жу я, ни-чтож-ный, о чув-ствах, на-пол-няв-ших мою ду-шу в это вре-мя? Не сты-жусь со-знать-ся, что по-чти все-гда я в это вре-мя пла-кал сле-за-ми уми-ле-ния, вос-тор-га ду-хов-но-го от вос-по-ми-на-ния и пе-ре-жи-ва-ния див-ной, твор-че-ской, жи-во-тво-ря-щей де-я-тель-но-сти Свя-той Тро-и-цы, так чуд-но изо-бра-жав-шей-ся этим об-ря-дом - об-хож-де-ни-ем хра-ма с каж-де-ни-ем. Так яс-но со-зна-ва-ла ду-ша моя необ-хо-ди-мость этой де-я-тель-но-сти Бо-жи-ей для лю-дей, и я мо-лил-ся, ка-ял-ся в гре-хах, бла-го-да-рил Гос-по-да за все, за все в жиз-ни ми-ра, лич-но мо-ей, про-сил, умо-лял не остав-лять нас оди-но-ки-ми... Мне бы-ло ра-дост-но невы-ра-зи-мо на ду-ше, ко-гда я ви-дел, ощу-щал, пе-ре-жи-вал это еди-не-ние Бо-га и че-ло-ве-ка, Бо-га и все-го ми-ра с его жи-вот-ны-ми, пти-ца-ми, ры-ба-ми, рас-те-ни-я-ми, цве-та-ми. Мне ка-за-лось, что я из-ли-юсь сле-за-ми ра-до-сти и вос-тор-га...”
Пе-ред мыс-лен-ны-ми со-зер-ца-тель-ны-ми взо-ра-ми стар-ца рас-кры-ва-ет-ся та-ин-ствен-ный ду-хов-ный мир с неис-чер-па-е-мы-ми кра-со-та-ми и уми-ле-ни-ем... Он в ми-ру вел жизнь пу-стын-ни-ка. Несо-мнен-но, эта спо-соб-ность со-зер-ца-ния сто-я-ла в свя-зи с его ду-шев-ной чи-сто-той. Его ан-гель-ская чи-сто-та и бес-стра-стие, ко-то-ры-ми бы-ла про-ник-ну-та по-след-няя, пред-смерт-ная ис-по-ведь, ко-то-рую я при-ни-мал от него, при-ве-ли ме-ня в ка-кой-то свя-щен-ный ужас. Я по-сле это-го по-нял ду-шев-ное со-сто-я-ние Пет-ра, ко-гда он вос-клик-нул: “Гос-по-ди, отой-ди от ме-ня, ибо я че-ло-век греш-ный”. В нем ме-ня все удив-ля-ло, все бы-ло необык-но-вен-но. Удив-ля-ло его незло-бие. Как-то раз он за-ме-тил мне: “Пло-хих лю-дей нет, есть лю-ди, за ко-то-рых осо-бен-но нуж-но мо-лить-ся”. В бе-се-дах его не бы-ло да-же и те-ни непри-яз-ни к лю-дям, хо-тя он и мно-го стра-дал от них. Не ме-нее по-ра-зи-тель-но бы-ло и сми-ре-ние его. Как-то раз он ска-зал мне: “Вы счаст-ли-вы, очень счаст-ли-вы, ибо сто-и-те у Пре-сто-ла Бо-жия, а я вот за свои гре-хи и недо-сто-ин-ство ли-шен этой ми-ло-сти Бо-жи-ей”. С людь-ми он был необык-но-вен-но кро-ток и лас-ков. В ду-ше со-бе-сед-ни-ка он быст-ро на-хо-дил боль-ное ме-сто и вра-че-вал. Несо-мнен-но, он имел дар уте-шать лю-дей. Это я ис-пы-тал на се-бе. Как-то раз я при-шел к нему с тя-же-лым чув-ством на ду-ше; лишь толь-ко пе-ре-сту-пил по-рог его убо-гой хи-жи-ны, он с тру-дом вста-ет со сво-е-го сту-ла, - но-ги его уже пло-хо дер-жа-ли, - сло-жив-ши кре-сто-об-раз-но ру-ки на гру-ди, устре-мив свой взор квер-ху, вме-сто обыч-но-го при-вет-ствия он го-во-рит мне: “Я стра-даю и мо-люсь за вас”; по-мол-чав немно-го, про-дол-жил: “Ес-ли бы вы толь-ко зна-ли, ка-кой вы счаст-ли-вый, ка-кая ми-лость Бо-жия по-чи-ва-ет над ва-ми”. На этом речь его обо-рва-лась. Я не по-смел ис-ку-шать его во-про-са-ми. Ко-гда я ухо-дил от него, мне ка-за-лось, что я всю тя-жесть ду-ши сво-ей оста-вил у его ног.
По-шел я от него ра-дост-ный, - хо-тя скор-би ме-ня дол-го не по-ки-да-ли, од-на-ко я пе-ре-но-сил их уже с уди-ви-тель-ным бла-го-ду-ши-ем. Несо-мнен-но, он имел дар по-сто-ян-ной мо-лит-вы. “Бы-ва-ло, при-дешь к нему, - го-во-ри-ла мне мест-ная обы-ва-тель-ни-ца, - а он, сер-деш-ный, сто-ит в пе-ред-нем уг-лу на ко-ле-ноч-ках, под-няв-ши ру-ки квер-ху, как мерт-вый; по-сто-ишь, бы-ва-ло, так и пой-дешь...”
На-сту-пи-ло прис-но-па-мят-ное ве-сен-нее утро, - вспо-ми-нал отец Квин-ти-ли-ан. - На во-сто-ке за-го-ра-лась за-ря, пред-ве-щав-шая вос-ход ве-сен-не-го солн-ца. Еще бы-ло тем-но, но око-ло хи-жи-ны, где жил ста-рец, тол-пи-лись лю-ди: несмот-ря на ве-сен-нюю рас-пу-ти-цу, они со-бра-лись сю-да, чтобы от-дать по-след-ний долг по-чив-ше-му стар-цу. Ко-гда я во-шел в са-мое по-ме-ще-ние, оно бы-ло за-би-то на-ро-дом, ко-то-рый всю ночь про-вел у гро-ба стар-ца. На-чал-ся от-пев. Это бы-ло сплош-ное ры-да-ние. Пла-ка-ли не толь-ко жен-щи-ны, но и муж-чи-ны...
С боль-шим тру-дом вы-нес-ли гроб через ма-лые узень-кие сен-цы на ули-цу. Гроб хо-те-ли по-ста-вить на дров-ни, нести на се-бе его на клад-би-ще бы-ло невоз-мож-но, ибо до-ро-га на клад-би-ще пред-став-ля-ла ме-ста-ми топ-кую грязь, ме-ста-ми бы-ла по-кры-та сплош-ной во-дой. Тем не ме-нее из тол-пы неожи-дан-но вы-де-ля-ют-ся лю-ди, под-ни-ма-ют гроб на пле-чи... по-тя-ну-лись сот-ни рук, чтобы хо-тя кос-нуть-ся края гро-ба, и пе-чаль-ная про-цес-сия с неумол-ка-е-мым пе-ни-ем “Свя-тый Бо-же” дви-ну-лась к ме-сту по-след-не-го упо-ко-е-ния. Ко-гда при-шли на клад-би-ще, гроб по-ста-ви-ли на зем-лю, тол-па хлы-ну-ла к гро-бу. Спе-ши-ли про-стить-ся. Про-щав-ши-е-ся це-ло-ва-ли ру-ки стар-цу, при этом неко-то-рые как бы за-ми-ра-ли, мно-гие вы-ни-ма-ли из кар-ма-на бе-лые плат-ки, по-ло-тен-ца, ма-лень-кие икон-ки, при-кла-ды-ва-ли к те-лу усоп-ше-го и сно-ва уби-ра-ли в кар-ман.
Ко-гда гроб опус-ка-ли на дно мо-ги-лы, мы пе-ли “Све-те Ти-хий”. Пес-ча-ный грунт зем-ли, от-та-яв-шие края мо-ги-лы гро-зи-ли об-ва-лом. Несмот-ря на пре-ду-пре-жде-ние, тол-па рва-ну-лась к мо-ги-ле, и гор-сти пес-ку по-сы-па-лись на гроб по-чив-ше-го. Ско-ро по-слы-ша-лись глу-хие уда-ры мерз-лой зем-ли о крыш-ку гро-ба.
Мы про-дол-жа-ли петь, но не мы од-ни. “Смот-ри-те! смот-ри-те!” - по-слы-шал-ся го-лос. - Это кри-чал че-ло-век с под-ня-той ру-кою квер-ху. Дей-стви-тель-но, на-шим взо-рам пред-ста-ви-лась уми-ли-тель-ная кар-ти-на. Спу-стив-ший-ся с небес-ной ла-зу-ри необы-чай-но низ-ко, над са-мой мо-ги-лой де-лал кру-ги жа-во-ро-нок и пел свою звон-кую пес-ню, - да, мы пе-ли не од-ни, нам как бы вто-ри-ло тво-ре-ние Бо-жие, хва-ля Бо-га, див-но-го в Сво-их из-бран-ни-ках.
Ско-ро на ме-сте упо-ко-е-ния стар-ца вы-рос над-мо-гиль-ный хол-мик. Во-дру-зи-ли боль-шой бе-лый крест с неуга-си-мой лам-па-дой и над-пи-сью: “Здесь по-ко-ит-ся те-ло свя-щен-но-ар-хи-манд-ри-та Сер-гия - про-то-и-е-рея Мит-ро-фа-на. Скон-чал-ся 23 мар-та* 1948 го-да. “По-дви-гом доб-рым под-ви-зах-ся, те-че-ние жиз-ни скон-чав”».
Еще при жиз-ни ба-тюш-ка го-во-рил сво-им ду-хов-ным де-тям: «Не плачь-те обо мне, ко-гда я умру. Вы при-де-те на мою мо-гил-ку и ска-же-те, что нуж-но, и я, ес-ли бу-ду иметь дерз-но-ве-ние у Гос-по-да, по-мо-гу вам».
По-сле кон-чи-ны ар-хи-манд-ри-та Сер-гия по-чи-та-ние его как по-движ-ни-ка и мо-лит-вен-ни-ка не толь-ко не умень-ши-лось, но со вре-ме-нем еще бо-лее воз-рос-ло. Мно-гие ве-ру-ю-щие при-хо-ди-ли на мо-ги-лу от-ца Сер-гия по-мо-лить-ся, по-лу-чить ду-хов-ное уте-ше-ние и за-ступ-ни-че-ство. Мо-щи пре-по-доб-но-ис-по-вед-ни-ка Сер-гия бы-ли об-ре-те-ны 11 де-каб-ря 2000 го-да и ныне на-хо-дят-ся в Вос-кре-сен-ском ка-фед-раль-ном со-бо-ре го-ро-да Тве-ри.
Ис-поль-зо-ван ма-те-ри-ал кни-ги: «Жи-тия но-во-му-че-ни-ков и ис-по-вед-ни-ков Рос-сий-ских ХХ ве-ка. Со-став-лен-ные игу-ме-ном Да-мас-ки-ным (Ор-лов-ским). Март». Тверь. 2006. С. 227-251
Молитвы
Тропарь преподобноисповеднику Сергию (Сребрянскому)
До́блий во́инов Росси́йских па́стырю,/ благоче́стия и ве́ры кре́пкий адама́нте,/ преподобному́ченицы Елисаве́ты бо́дренный сподви́жниче,/ му́дрый наста́вниче сесте́р оби́тели Милосе́рдия,/ незло́биво у́зы претерпе́вый за Христа́/ и ве́лиих даро́в Свята́го Ду́ха сподо́бльшийся,/ испове́дниче и равноа́нгельне подви́жниче Се́ргие,/ моли́ Христа́, Ему́же до́бре послужи́л еси́// смире́ние спаси́тельное на́м дарова́ти.
Перевод: Доблестный российских воинов, крепкий алмаз благочестия и веры, преподобномученицы Елизаветы бодрый сподвижник (помощник), мудрый наставник сестер обители Милосердия, с кротостью заключение в тюремные узы претерпевший за Христа и сподобившийся великих даров Святого Духа, и подобный ангелам Сергий, моли Христа, Которому ты хорошо послужил, даровать нам спасительное .
Ин тропарь преподобноисповеднику Сергию (Сребрянскому)
Изде́тска мона́шескую жи́знь возжела́л еси́, преподо́бне о́тче Се́ргие, в не́йже любо́вь Христо́ву стяжа́в, па́стырь до́брый мно́гим лю́дем бы́л еси́, последи́ же и изгна́ние претерпе́в, венце́м испове́дничества украси́лся еси́. И ны́не, предстоя́ престо́лу Святы́я Тро́ицы, непреста́нно моли́ просвети́ти и спасти́ ду́ши на́ша.
Перевод: С детства монашеской жизни пожелал ты, преподобный отче Сергий, в ней же любовь Христову стяжав, пастырем добрым ты был для многих людей, потом же и гонения претерпев, венцом исповедничества украсился ты. И сейчас, предстоя Святой Троицы, непрестанно моли о просвещении и спасении душ наших.
Кондак преподобноисповеднику Сергию (Сребрянскому)
Чистото́ю душе́вною боже́ственне вооружи́вся, и непреста́нныя моли́твы, я́ко копие́ вручи́в кре́пко, пробо́л еси́ бесо́вская ополче́ния, Се́ргие о́тче на́ш, моли́ непреста́нно о все́х на́с.
Перевод: Чистотой душевной с Божией помощью вооружившись, и непрестанные молитвы, как копье, взяв крепко, низложил ты бесовские ополчения, Сергий, отче наш, моли непрестанно о всех нас.
Молитва преподобноисповеднику Сергию (Сребрянскому)
О, свяще́нное главо́, преблаже́нне о́тче Се́ргие, па́стырю святы́й, моли́твенниче неусы́пный, серафи́мскою любо́вию ко Го́споду горя́щий; ты́ бо я́ко еди́н от дре́влих яви́лся еси́, вы́ну Христу́ предстоя́й; не отри́ни на́с, немощны́х, не дерза́ющих возвести́ очеса́ на не́бо; услы́ши, о́тче свяще́ннейший, неотсту́пная проше́ния на́ша и вознеси́ я́ от на́с, до́лу пони́кших, ко Престо́лу Пресвяты́я Тро́ицы, да сохрани́т милосе́рдый Госпо́дь Це́рковь Свою́ святу́ю от раско́лов и ересе́й, да изба́вит Держа́ву на́шу Росси́йскую от вра́г ви́димых и неви́димых, и пода́ст все́м, ра́це честны́х твои́х моще́й предстоя́щим и моля́щимся тебе́, по коего́ждо потре́бе: па́стырем благоче́стие и апо́стольскую ре́вность, и́ноком покая́ние и в моли́тве пребыва́ние, во́ином му́жество и любы́ ко Оте́честву, боля́щим благодаре́ние и ско́рое вспоможе́ние, и все́м на́м непоро́чное во стра́се Бо́жием жи́тельство; да и мы́ недосто́йнии, сподо́бимся предста́тельством твои́м Ду́ха Свята́го испо́лнитися, по отше́ствии свое́м лю́тых мыта́рств изба́витися и блаже́нный о́ный гла́с Влады́ки Христа́ услы́шати: «прииди́те, благослове́ннии Отца́ Моего́, насле́дуйте угото́ванное ва́м Ца́рствие от сложе́ния ми́ра». Ами́нь.
Каноны и Акафисты
Акафист преподобноисповеднику Сергию (Сребрянскому)
Кондак 1
Избраннаго Божиим велением на крест пастырскаго служения, молитвенника изряднаго и утешителя теплаго, праведных Марфы и Марии усерднаго почитателя, Радонежскому чудотворцу соименника и исповедника, преподобнаго отца нашего Сергия почтим, яко имеяй дерзновение ко Господу от всяких нас бед свобождати и на путь покаяния направляти, в песнех немолчно вопиющих:
Икос 1
Ангельским горением восхотевый, преподобне, от юности ближнему послужили, аще и недостойна себе во глубоцем смирении пастырства духовнаго зря, обаче имеяй теплаго заступника, святителя Митрофана Воронежскаго, яковый в видении сна тебе благословляше, обрел еси благодать предстояти Престолу Господню. Мы же, таковое промышление Божие о тебе видяще, сице рцем:
Радуйся, от пелен сосудом избранным Святаго Духа быти предусмотренный;
Радуйся, от младенства на службу Царю Славы призванный.
Радуйся, издетска пост возлюбивый;
Радуйся, сыне утешения и чадо послушания.
Радуйся, яко измлада страждущим поработати возжелал еси;
Радуйся, яко в чуждей стране в Православии укрепился еси.
Радуйся, о покое своем нерадивый;
Радуйся, всего себе в руце Божий предавый.
Радуйся, вразумление у небеснаго твоего покровителя просивый;
Радуйся, яко у святых его мощей благодать священства получивый.
Радуйся, служителю Святая Святых изрядный;
радуйся, Царицы Небесной почитателю присный.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 2
Видя себе благодатию священства одеянным, прославил еси Творца всяческих в деяниих своих, не скры бо в земли данный ти от Бога талант, егоже имя есть любы, но приумножил еси его стократ. Темже и по смерти не оскудеваеши изливати токи милосердых чудес твоих и скорое вспоможение подаваеши вопиющим ти:
Аллилуия.
Икос 2
Разум недоразумеваемый разумети ища, досточудне, потщался еси свыше вразумление получити, како страшно есть Таинственное Брашно сие и кольми страшно Твое, Господи, Распятие. Сице помысливше, воспоим таковая:
Радуйся, яко со страхом и трепетом выну Святой Трапезе предстоял еси;
Радуйся, яко со тщанием велиим ко Святым Тайнам приступал еси.
Радуйся, ангелов собеседниче и преподобных радование;
Радуйся, чистоты душевныя и телесныя хранителю.
Радуйся, честный образе пастыря кроткаго;
Радуйся, душу свою полагавый за словесныя овцы.
Радуйся, яко в молитве за паству свою неоскудеваяй;
Радуйся, и нас, малодушных, укрепляй.
Радуйся, преисполненный всякия благостыни;
Радуйся, московския и тверския земли сугубый молитвенниче.
Радуйся, яко свято и непорочно зде пребывал еси;
Радуйся, яко чада своя выну горняя помышляти наставлял еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 3
Промыслом Божиим во граде Орле просиявый, идеже паству свою молитвами, яко орел птенцы своя крилами покрывал еси, выну очима ума своего Крест Христов созерцая, скорбных и печальных утешал еси, да просветится свет твой пред человеки, внегда звати ти: Аллилуйя.
Икос З
Имеяй любы нелицемерную, предал еси всего себе Создателю вышних и нижних Искупителю и был еси помощник страждущим в недузех, утешитель скорбящих, путеводитель заблудших в море житейских попечений, алчущих истины питатель, младенствующих в добродетели наставник, вопиющих таковая:
Радуйся, сеятелю слова Христова усердный;
Радуйся, молитвенниче о пасомых прилежный.
Радуйся, яко храмоздателя подвиг подъял еси;
Радуйся, яко хранилище писаний богодухновенных собрал еси.
Радуйся, наставлением в законе Господнем отроки вразумивый;
Радуйся, безсребренниче, вся земная стяжания презревый.
Радуйся, плод духовный собравый;
Радуйся, любы, радость, мир, долготерпение стяжавый.
Радуйся, яко воин Господень был еси;
Радуйся, яко плоть свою со страстьми и похотьми распял еси.
Радуйся, воздержание выну имевый;
Радуйся, в Дусе ходящий и наша тяготы носящий.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 4
Бурная стремления мира сего оставил еси, отче преславне, и востекл еси облобызати честныя мощи Саровскаго чудотворца, блаженнаго Серафима. Тойже связа двоицу честную, Великоименитую Княгиню Елисавету и пастыря кроткаго Митрофана, благослови я на соработничество и бе тем присный помощник. Мы же, радующеся сему, воспеваем выну:
Аллилуйя.
Икос 4
Слыша словеса Божия и держа я в сердце своем, яко пастырь добрый и стадо его едины суть, потщался еси тещи с воины супротив безбожныя агаряны, мы же таковой твоей любве дивящеся, воспеваем сице:
Радуйся, паству свою во бранех не оставивый;
Радуйся, с нею все тяготы воинскаго жития разделивый.
Радуйся, хлад и зной смиренно претерпевый;
Радуйся, яко от Святыя Трапезы воины утешал еси.
Радуйся, яко оных не устрашитися часа смертнаго призывал еси;
Радуйся, яко тех в небесная селения достойно провождал еси.
Радуйся, яко о воинах твоих попечение имела Княгиня милосердная;
Радуйся, о сей праведнице молитвенниче непрестанный.
Радуйся, предстательством своим ближних охраняеши;
Радуйся, погибающих во гресех исправляеши.
Радуйся, душ отчаявшихся с Богом примирение;
Радуйся, кающимся грешником по Бозе радование.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 5
Зря, блаженне отче, яко сила Божия в немощи совершается, егда скорбящая вдовица Княгиня Елисавета безбожнаго врага простила есть и абие удалилася мира сего, паче всякия его доброты возлюбивши Богу и ближнему служити, возгласил еси в сердце твоем:
Аллилуйя.
Икос 5
Видящи Великая Мати Елисавета, како чудно житие твое и доброхвально, потщалася есть во главизну канона обители своея словеса твоя положити. Тогда воззва тя от предел Орловских, возглашаше сице:
Радуйся, яко коегождо быти обителию Святаго Духа призываеши;
Радуйся, яко непрестанной молитве и трезвению научаеши.
Радуйся, словеса жизни вечныя выну глаголавый;
Радуйся, светом Евангелия светитися люди твоя наставивый.
Радуйся, яко образ Божий во всяком человеце почитал еси;
Радуйся, яко подобие Божие стяжати чада твоя увещевал еси.
Радуйся, со страхом Божиим в Дом Господень входивый;
Радуйся, о покое своем нерадивый.
Радуйся, увеселение и отрадо к тебе прибегающих;
Радуйся, служению апостольскому поревновавый.
Радуйся, яко о вольных Страстях Господних никогдаже забывал еси;
Радуйся, Царицу Небесную, яко Игумению обители твоея ублажал еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 6
Проповедника богоносна зряще тя орловская паства твоя, велиим рыданием и стоном объята бысть: не остави нас сирых, отче возлюбленнейший, восклицающи и вопиющи горце:
Аллилуйя.
Икос 6
Возсия свет жития твоего, грады и веси державы Российския озаряя. Тако исполнишася словеса Евангельская, яко не подобает светильнику под спудом стояти, но на свещнице всем светити. Темже тебе, на великое служение во обители святой призванному, воспеваем сице:
Радуйся, двакраты от Господа отъятием десницы вразумленный;
Радуйся, от иконы Пречистая Вратарницы исцеленный.
Радуйся, благословение на новое служение от духоносных старцев испросивый;
Радуйся, всецело себе воле Божией покоривый.
Радуйся, вся силы своя на святое послушание положивый;
Радуйся, послушанием смиренным Великую Княгиню возвеселивый.
Радуйся, чистоты ума усердный хранителю;
Радуйся, даров Святаго Духа прилежный стяжателю.
Радуйся, кадило благоуханное;
Радуйся, сосуде благодати избранный.
Радуйся, крине райский, в Российстей земли прозябший;
Радуйся, древо благосеннолиственное, добродетельми украшенное.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 7
Хотя избранну храмину Духа Святаго себе сотворити, востекл еси, отче блаженне, во обитель сестер Лазаревых всем сердцем Богу и ближним послужити, совокупил еси обоя: благую часть убо, яко Мария; в молитве, и милостивую, яко Марфа, в деянии, тем же показал еси нам путь добродетели, присно глаголя:
Аллилуйя.
Икос 7
Дивнаго служителя святых Марфы и Марии виде тя блаженная Елисавета, умилися сердцем и возрадовася духом, яко не оставил есть милосердый Господь ю едину,вопияше сице:
Радуйся, глаголом Господним страждущих,утешаяй;
Радуйся, евангельская словеса исполняяй.
Радуйся, познанию божественных истин премудрый учителю;
Радуйся, чистоты Православной веры присный ревнителю.
Радуйся, в советех николиже паству свою не оставляли;
Радуйся, души чад своих от страстей и грехов пагубных очищаяй.
Радуйся, рекий, яко силу Христову не возможет ничто поколебати;
Радуйся, яко сестер обители в многотрудных подвизех укреплял еси.
Радуйся, яко тех познати немощь свою наставлял еси;
Радуйся, яко словеса: "без Мене не можете творити ничесоже", - возлюбил еси.
Радуйся, инокиням духовный наставниче;
Радуйся, и ныне монашествующим ко спасению путеводителю.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 8
Странно чудо и преславно сотворил есть Господь во дни земнаго жития твоего, егда яви тя отроковице в сонном видении, вкупе с многострадальною Княгинею Елисаветою, в райских чертозех поклонение Небесному Жениху творящих, в ризы пресветлые одеяны и венцы нетленными увенчаны, поюще Богу:
Аллилуйя.
Икос 8
Весь бе в нижних и вышних никакоже отступи Превечное Слово. Оле страшнаго таинства, оле благоутробия Божия, ибо Господь кого предузна, того и предызбра, темже небесную славу твою зряще, взываем:
Радуйся, на крест исповедничества от юности предызбранный;
Радуйся, многими труды и скорбьми вышния селения достигнувый.
Радуйся, в горней обители Марфы и Марии пребывающий;
Радуйся, тамо присно за ны молящийся.
Радуйся, в белые одежды милосердия и многострадания одеянный;
Радуйся, о грядущих страданиях за истину Господом извещенный.
Радуйся, с преподобным Сергием и святой Елисаветой Престолу Вышняго предстоящий;
Радуйся, лицем к Лицу Царя царствующих зрящий.
Радуйся, в соборе новомучеников и исповедников прославленный;
радуйся, о земной славе нерадивый, славою небесною осиянный.
Радуйся, ты бо мудрость века сего презрел еси;
Радуйся, ты бо высшую Мудрость и Истину Христа возлюбил еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 9
Все естество ангельское удивися, зря богоугодное житие твое, святе, ибо во плоти яко бесплотен явился еси и возмогл умертвили страсти греховныя, целомудрием и смирением козни лукаваго миродержца побеждая и того коварствия в ничтоже обращая, мы же таковии труды твоя узревше, воспеваем:
Аллилуйя.
Икос 9
Ветия многовещанныя, яко рыбы безгласныя видим о тебе, отче Сергие, недоумеют бо глаголати, како врази Христовы, дерзостно хотящий обитель милосердия разорити, узнаша тя пастыря добраго и отца чадолюбиваго, града Орла дивное прозябение, стыдом великим объятыя, от агниц Божиих отступиша. Мы же, чудо таковое видяще, верно вопием:
Радуйся, Господа славящий, время страдалицам на покаяние давшаго;
Радуйся, яко от плененной Княгини попечение о сестрах ея приял еси.
Радуйся, яко утешение духовное скорбящим подавал еси;
Радуйся, яко подвиг иноческий первее втайне подъял еси.
Радуйся, святителем Тихоном на путь монашеский благословенный;
Радуйся, яко в ангельский чин с радостию и трепетом облеклся еси.
Радуйся, яко от того часа до смертнаго обеты монашестии сохранил еси;
Радуйся, поношения всяческая, якоже обеща, претерпел еси.
Радуйся, во плоти живый духовно, на земли небесно;
Радуйся, бисера драгаго Христа обретый.
Радуйся, яко печальника российскаго имя получил еси;
Радуйся, яко его путем молитвою за Отечество шествовал еси.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 10
Спасти хотя от поругания святыню, проповеда слово пастыреначальника Христова святителя Тихона: не достоит бо отдавати Чашу Господню на попрание. Темже и сподобися пострадати яко исповедник, воспевая выну:
Аллилуйя.
Икос 10
Стена был еси, отче, всем прибегающим к тебе с верою, утешение подавали всем скорбящим и озлобленным, во дни безбожных гонений истинных пастырей лишенным. Темже и нам, к тебе приходящим и милостиваго твоего заступления у Владыки Небеснаго просящим, буди помощь и забрало крепкое, вопиющим таковая:
Радуйся, правил седьми Вселенских Соборов хранителю;
Радуйся, столпе непоколебимый Православия.
Радуйся, образе великаго терпения;
Радуйся, прогонителю вражеских сомнений.
Радуйся, ты бо узы темничныя радостно претерпел еси;
Радуйся, слава Богу за все выну восклицал еси.
Радуйся, под Покровом Пресвятыя Владычицы житие твое совершил еси;
Радуйся, Еяже водительством в тверския пределы преселился еси.
Радуйся, яко и во изгнании твоем гонимая чада собрал еси;
Радуйся, от сея земли к Небесным обителем преставился еси.
Радуйся, и по преставлении твоем нас не оставляющий;
Радуйся, явлением мощей твоих нас укрепляющий.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 11
Пение всеусердное приносим ти, Сергие исповедниче, како возмогл еси претерпети толикия неправды и попрания, лишения и изгнания, равночисленная бо песка морскаго поругания, воспевая сице:
Аллилуйя.
Икос 11
Светоподательна светильника зрим тя, Сергие святе, егда ты во изгнании сущий, невещественный огнь молитвы Иисусовой в сердце своем носяй, воссылал еси хвалу Творцу всяческих, темже почитаем тя сице:
Радуйся, со смирением суровство пинежскаго изгнания восприявый;
Радуйся, и в сем изгнании посещением чад твоих утешенный.
Радуйся, яко тамо в старости твоей тяжкия труды претерпел еси;
Радуйся, яко помощи Божией дивно сподобился еси.
Радуйся, в гонениих молитвенниче непрестанный;
Радуйся, свыше от Заступницы Усердной утешенный.
Радуйся, яко бремя скорбей присных твоих понесл еси;
Радуйся, и во узах подвига старчества не оставил еси.
Радуйся, высото духовнаго прозрения;
Радуйся, глубино божественнаго смирения.
Радуйся, восшедый на высоту небесных добродетелей;
Радуйся, вся земная во уметы вменивый.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 12
Благодать дати восхотев, ущедри тя Господь даром молитвы непрестанной, Небеса отверзающей. Мы же, зряще множество чудес твоих, имиже изгнание твое облагоухал еси, токи дивных исцелений, обидимых скорое заступление, от нашествия иноплеменник веси своея преславное избавление, воспеваем ти:
Аллилуйя.
Икос 12
Поюще твое успение, хвалим тя вси, яко одушевленный храм Духа Святаго: ты бо в житии своем прослави Пресвятую Троицу, показуя истинный образ преподобия и правды. Научи и нас, многогрешных, непреложно волю Божию творити, вопиющих ти:
Радуйся, по отшествии твоем теплый за ны ходатаю;
Радуйся, яко птицы сельныя на небеса отшествие твое воспеваху.
Радуйся, российский земли небесный молитвенниче;
Радуйся, яко явлением святых мощей твоих землю тверскую озарил еси.
Радуйся, яко тех благоуханием Бога прославил еси;
Радуйся, яко сподобил еси нас нетленныя твоя мощи лобызати.
Радуйся, многоразличныя чудеса изливающий;
Радуйся, ленивыя на молитву подвигающий.
Радуйся, расслабленныя духом к покаянию обращение;
Радуйся, света Евангельскаго присное озарение.
Радуйся, крепкое наше заступление;
Радуйся, неусыпный в скорбех помощниче.
Радуйся, преподобноисповедниче Сергие, пастырю добрый и усердный молитвенниче.
Кондак 13
О, предивный и преславный, новый чудотворче,/ достохвальный исповедниче, отче наш Сергие!/ Приими ныне малое моление сие наше,/ во умилении сердец тебе возносимое,/ и умоли Господа нашего Иисуса Христа,/ да избавит ны от всякие напасти вражия,/ от нашествия иноплеменник и междоусобныя брани,/ и сподобит нас в непрестанной молитве и покаянии/ веру Православную до конца сохранити и грядущая в Небесех благая улучити, воспевая Богу:// Аллилуйя.
Сей кондак читается трижды, затем икос 1 и кондак 1.
Молитва
О священная главо, преблаженне отче Сергие, пастырю святый, молитвенниче неусыпный, серафимскою любовию ко Господу горящий; ты, бо яко един от древних явился еси, выну Христу предстояй. Не отрини нас, немощных, не дерзающих возвести очеса на небо; услыши, отче священнейший, неотступная прошения наша, и вознеси я от нас, долу поникших, ко престолу Пресвятыя Троицы, да сохранит милосердый Господь Церковь свою святую от расколов и ересей, да избавит державу нашу российскую от враг видимых и невидимых и подаст всем, раце честных твоих мощей предстоящим и молящимся тебе, по коегождо потребе: пастырем благочестие и апостольскую ревность, иноком покаяние и в молитве пребывание, воином мужество и любы ко отечеству, болящим благодарение и скорое вспоможение, и всем нам непорочное во страсе божием жительство; да и мы, недостойнии, сподобимся предстательством твоим Духа Святаго исполнитися, по отшествии своем лютых мытарств избавитися и блаженный оный глас Владыки Христа услышати: "Приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам царствие от сложения мира". Аминь.
Случайный тест
фото дня
Отец Митрофан Сребрянский, ближайший друг и духовник великой княгини Елизаветы Федоровны, прожил долгую, полную испытаний жизнь. В 2000 году он был прославлен в лике новомучеников и исповедников Российских.
Несостоявшийся ветеринар
А начиналось все в далеком 1870 году, в селе Трехсвятском Воронежского уезда Воронежской губернии. В семье священника отца Василия родился сын Митрофан. Как и большинство детей священников, он закончил духовную семинарию, однако идти по стопам отца не собирался. А поступил в Варшавский ветеринарный институт, мечтая помогать крестьянам вести хозяйство и лечить скот. Однако в католической Польше среди неверующих студентов он почувствовал необыкновенную тягу к Богу и стал усердно посещать православный храм. В это же время он познакомился с будущей супругой Ольгой Владимировной Исполатовской, приехавшей в Варшаву навестить родственников.
Ольга была дочерью священника, служившего в Покровском храме села Владычня Тверской епархии. Она собиралась работать учительницей. В январе 1893 года они обвенчались. В этом же году в начале марта Митрофан был рукоположен в сан диакона, а через год стал священником Стефановской церкви Острогожского уезда Воронежской епархии.
Вместе с солдатиками
В 1894 году его направили служить полковым священником 47-го Драгунского Татарского полка в Рыпин Полоцкой губернии. А через два года – в Орел, в 51-й Драгунский Черниговский полк. Во время Русско-японской войны этот полк принимал участие в боевых действиях в Манчжурии.
Отец Митрофан был со своими солдатиками и на передовой, и во время отдыха. Все тяготы и лишения он переносил вместе с ними, участвуя в дерзких рейдах по тылам противника, прикрытии отхода Русской Армии. Отец Митрофан старался использовать любую возможность, чтобы отслужить хотя бы молебен, Литургия была для него настоящей радостью.
Драгуны Черниговского полка, солдаты и офицеры других частей – все горячо любили отца Митрофана. Через всю кампанию прошла с ними походная церковь, подаренная полку великой княгиней Елизаветой Федоровной. За выдающиеся пастырские заслуги во время войны отец Митрофан был возведен в сан протоиерея. 2 июня 1906 года он вернулся в Орел.
Божий человек
Великая княгиня знала отца Митрофана еще до войны. Когда, потеряв мужа, она занялась устройством Марфо-Мариинской обители, он был тем человеком, который поддержал ее, в отличие от многих светских людей, не понимавших поступка Елизаветы Федоровны.
Отец Митрофан предложил ей проект устава новой общины, который во многом совпадал со взглядами самой княгини. Вскоре она пригласила его в Москву.
Однако нелегко было священнику решиться покинуть Орел, где горожане так сильно любили своего батюшку. В день отъезда на вокзале собрались так много провожающих, что путь поезду пришлось расчищать конной полиции.
В Москве отец Митрофан стал духовным руководителем обители, помощником и наставником настоятельницы. Образ этого удивительного человека вызывал у Елизаветы Федоровны неизреченную радость, которую можно почувствовать, читая ее письма.
В селе Владычня среди прихожан
у батюшки было много детей
«Для нашего дела, – писала великая княгиня, – это милость Божия, потому что он заложил правильную основу. Сколько людей он возвратил к вере, наставил на истинный путь, сколько людей благодарит меня за ту великую благодать, которую они получили, имея возможность приходить к нему… Его простая, чистая жизнь, одновременно скромная и высокая в своей безграничной любви к Богу и Православной Церкви, является для меня примером. Достаточно поговорить с ним всего несколько минут, как видишь, насколько он скромен и чист – Божий Человек».
Молитвы против бомб
После ареста Елизаветы Федоровны отец Митрофан продолжал окормлять сестер общины до самого ее закрытия в 1926 году. Затем он был арестован и приговорен к смерти. Незадолго до ареста по благословению оптинского старца Анатолия отец Митрофан принял постриг с именем Сергий.
В 1927 году вышла известная «Декларация» митрополита Сергия Старгородского, спасшая жизнь многим священникам, в том числе и Сергию (Сребрянскому) – расстрел был заменен ссылкой.
В лагере и ссылках отец Сергий провел шестнадцать лет. Последним местом, где ему разрешено было жить, стало село Владычня Калининской (ныне Тверской) области. Сюда к батюшке приезжали из Москвы за наставлениями как к старцу, здесь жили оставшиеся в живых сестры обители Милосердия. Батюшка продолжал тайно служить, совершая требы в обычных домах. При этом поверх рясы он надевал мирскую одежду. По молитвам отца Сергия верующие получали исцеления. Известно, что во время Великой Отечественной войны его молитвы уберегли жителей села от немецких бомб.
5 апреля 1948 года, накануне Благовещения, архимандрит Сергий (Сребрянский) отошел к Господу. Его похоронили на сельском кладбище села Владычня. Через два года не стало матушки, в постриге инокини Елизаветы. Ее хоронили в ту же могилу. Когда опускали гроб, сдвинули крышку гроба отца Сергия – его тело оказалось нетленным.
В августе 2000 года Архиерейским Собором Русской Православной Церкви отец Сергий (Сребрянский) был причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских для общецерковного почитания.
Из военного дневника отца Митрофана Сребрянского
Готова церковь; я поставил престол, облачил его, устроил жертвенник. Как благ, бесконечно благ Господь! По Его милости все способствовало нашему молитвенному торжеству: погода прямо-таки чудная, правда, прохладно немного, но солнышко ярко светило и было полнейшее безветрие. Пред началом службы раздалось близко несколько сильных залпов. Подполковник Чайковский послал узнать, не рвутся ли это снаряды. Нет, оказалось, стреляли наши осадные орудия, а японские «шимозы» не долетали. Собрались эскадроны, и около 10 часов утра святая Литургия началась…
Служба прошла замечательно хорошо, особенно пение. В этих эскадронах самые главные певцы наши, и хотя у них теперь ни нот нет, ни спевок не бывает, однако они так складно и вдохновенно пели, что, казалось, ангелы спустились к нам и свое небесное пение соединили с нашим земным, и вышла такая гармония, что слезы невольно исторгались. Быть может, это мне только так казалось? Но нет, посмотрели бы вы, как во время «Херувимской», «Тебе поем», «Отче наш» без всякого приказания все становились на колени прямо в пыль, как усердно клали поклоны, молились!
Нет, эту небесную радость чувствовали все! Вместо концерта пели: «Душе моя, душе моя, возстани, что спиши? Конец приближается и имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй!»
И всегда до слез трогает эта дивная песнь, а теперь, на войне, когда для многих из нас, здесь молящихся, конец действительно, может быть, весьма близок, она особенно благовременна.
Тропарь, глас 8:
Доблий воинов Российских пастырю, благочестия и веры крепкий адаманте, преподобномученицы Елисаветы бодренный сподвижниче, мудрый наставниче сестер обители Милосердия, незлобиво узы претерпевый за Христа и велиих даров Святаго Духа сподобльшийся, исповедниче и равноангельне подвижниче Сергие, моли Христа, Емуже добре послужил еси смирение спасительное нам даровати.
В блокнот паломнику:
Воскресенский кафедральный собор г. Твери
Адрес: 1170001, г. Тверь, ул. Баррикадная, д. 1.
Галина Черемушкина