Георгий Павлович Бреев - митрофорный протоиерей, один из главных духовников священства Москвы.
Семья, в которой родился Георгий Бреев, была – совсем не православная
день рождения Георгия Бреева
Георгий Бреев родился 8 января 1937 года в городе Москве. Семья его была совсем неверующая. Отец его родом из Тульской губернии, после окончания церковно-приходской школы, он переезжает в Москву и вступает в партию.
После отец Георгий говорит о том времени, и о своем отце:
Георгий Бреев
Священник
«…Провозглашалась власть науки, а наука якобы опровергает все религиозные положения. Это была идеологическая установка того времени, которой он поддался. Хотя сам мне говорил: «Я верую, милый. Я даже вырос в церкви на клиросе. А когда приехал в Москву, мне открыли понимание чего-то высшего, другого, и я увлекся…».
Мать Георгия родилась в крестьянской семье в Рязанской губернии. После она приехала в Москву, где и познакомилась с будущим отцом Георгия.
В 18 лет Георгий Бреев принимает крещение
Георгий пришел к православной вере в 18 лет. Он начал общался с верующей семьей, после чего и решил присоединиться к православию – крестившись.
Также отец Георгий комментирует, как отреагировали его родители на его крещение:
Георгий Бреев
Священник
«… Когда я по собственному желанию крестился, все было довольно спокойно. Когда же стал каждую субботу и воскресенье ходить в церковь, появилось напряжение в отношении ко мне членов семьи. И когда я объявил, что буду поступать в Духовную семинарию, все всполошились, посыпались укоры, что я гублю свою жизнь. Отец считал своим партийным долгом всеми средствами воспрепятствовать моему решению…».
«…А однажды, возвратившись с партийного собрания, отец заявил: «Я знаю, почему ты ходишь в церковь. Вас (молодежь) завербовала американская разведка!» Оказывается, такое сообщение было зачитано партийцам на этом собрании…».
В этой семье этих людей Георгий и познакомился со своей будущей невестой.
Об этом также вспоминает с восхищением:
Георгий Бреев
Священник
«… Важным примером для меня послужила семья, про которую знала вся улица, что они носят кресты и ходят в церковь. Мать и сын, по возрасту - мой одногодок, вернулись из ленинградской блокады…».
«…Я видел, что крест он не снимает. Естественно, ребята во дворе подшучивали над этим мальчишкой, а он наивный был такой по сердцу. Что дети могли знать о вере? А его ребята ставили и говорили: «Ты в бесов веришь? Веришь в Бога?» Он не отрицал: «Да, я веру знаю, я верю в Бога». И дети поднимали его на смех. Мне казалось, что надо иметь какие-то сильные аргументы против неверия…».
После крещения он принял решение стать священником и посвятить свою жизнь служению Богу.
На службе в армии Георгию приходится многое перетерпеть из-за своей веры
Вскоре Георгий отправляется на службу в армию, где рассказывает об одном случае, что с ним происходило:
Георгий Бреев
Священник
«…Армейский день начинается с физзарядки. Я снимаю гимнастерку. Старшина орет во всю мощь: «Крест! Крест!»… Срывает с меня цепочку с крестом. Следует шквал похабных выкриков… Тут же еще у троих солдат обнаруживаются зашитые в шапках и гимнастерках кресты. Лекторы по атеизму срочно начинают антирелигиозную проработку. Жду развязки. Никуда не вызывают.
Молодой политрук в чине капитана подходит в вечернее время, протягивает мне сорванный крест, спрашивает: «Это твой? Ты веришь?» - «Да, я верующий». - «Бери свой крест и носи: никто не имеет права запрещать носить его. Одно лишь условие запомни навсегда: ни одному солдату ты не имеешь права навязывать свои религиозные убеждения, иначе у тебя возникнут трудности». Никто явно не выражал плохого отношения ко мне, наоборот, тайно некоторые из офицерского состава задавали вопросы…».
Но на этом все не закончилось, вскоре произошел еще один случай: «…Лежащее в тумбочке Святое Евангелие провоцировало открытое недовольство одного майора, отвечающего за быт солдат. Много раз он требовал от меня, чтобы я уничтожил «эту книгу».
Не имея возможности не подчиниться указу, после ответа ему «Слушаюсь!» я не предпринимал никаких действий, за что был отослан на другое место служения, на заставу. Приезд мой был предварен слухом, что «на заставу прибывает сектант, его ничем не переубедишь, не попадайте под его влияние…».
После окончания армии, Георгий в 1960 году поступает в Московскую Духовную Семинарию и Духовную Академию. Его духовным отцом становится схиигумен Савва.
Пока он учился в Троице-Сергиевой Лавре, сдружился с одним из духовных чад Саввы – Рафаилом.
Георгий вскоре хотел принять монашество, но отец Савва благословил Георгия на женитьбу.
И вскоре на предпоследнем курсе академии он женился на Наталье Михайловне, младшей сестре друга, с которой был знаком еще с детства.
Первые годы служения для Георгия оказываются не такими легкими
В 1968 году Георгий оканчивает семинарию, а уже 17 декабря 1967 года его рукополагают в сан иерея.
О своих первых годах служения и сложностях, которые пришлось испытать, отец Георгий рассказывает:
Георгий Бреев
Священник
«…Главные сложности - в духовном устроении, в том, чтобы не потерять духовное отношение к богослужению и другим священническим обязанностям. Потому что священник, я часто это говорю, идет для того, чтобы отдавать. А вот где он сам получит этот заряд? Только у престола.
В период служения в советские годы все священнослужители сталкивались со следующими трудностями: во-первых, на приходах не хватало служащих. Московские храмы были переполнены. Приходилось месяцами служить без выходных: один священник и - море треб.
В плане духовного окормления паствы: служба только в храме. За стенами церкви все контакты пресекались. Проповеди редактировались. Если народ во множестве окружал священника, мог последовать перевод его в отдаленные места…».
За свою отлично написанную диссертацию получил звание кандидата богословия
Вскоре он был направлен в клир московского храма Рождества Иоанна Предтече, в Пресну, где стал 3 священником. Там он прослужил 22 года.
После окончания своей диссертации он удостоен звания кандидата богословия.
в этом году отец Георгий получил благословение на восстановление прихода храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно
В 1990 году отец Георгий получил благословение Святейшего Патриарха Алексия II на восстановление прихода храма иконы Божией Матери «Живоносный источник» в Царицыно.
Епископ Русской православной церкви с 7 июня 1990 года по 5 декабря 2008 года — патриарх Московский и всея Руси
Протоиерей Георгий был назначен настоятелем храма. Под его чутким руководством храм постепенно восстанавливается, но в нем продолжаются богослужения.
в этом году отец Георгий был назначен настоятелем Рождества Пресвятой Богородицы в Кралатском
В 1998 году отец Георгий был назначен настоятелем храма Рождества Пресвятой Богородицы в Кралатском. Также под руководством отца Георгия храм был расширен, но при этом архитектуру храма сохранили. Было выстроено отдельно крестильное здание и воскресная школа.
Отец Георгий начинает заниматься благотворительной деятельностью, организовывает духовное образование для детей и молодежи.
С 1998 года по благословению московского духовенства он проводит для школьников праздники славянской письменности и культуры. За что впоследствии отец Георгий получил благодарность от Святейшего Патриарха Кирилла.
Отцом Георгием было написано много литературы – книг и статей
Одна из знаменитых книг отца Георгия называется – «Радуйся».
В книге священник рассказывает о христианских праздниках, трудностях и радостях человеческого бытия, способах решения «неразрешимых» проблем, вспоминает свою жизнь. Поэтому книга будет интересна людям всех возрастов.
В книгу вошли беседы-интервью протоиерея Георгия Бреева, которые были опубликованы на страницах «Семейной православной газеты»
Также написано много православных статей, такие как: «Воспоминания о духовном сыне», «Торжество Православия», «О чтимых иконах Богоматери».
В 2013 году был снят документальный фильм, в котором снялся отец Георгий под названием «Флавианы». Цель данного фильма - показать на примере реальных священнослужителей, что есть в нашей жизни «добрые пастыри» - отцы «Флавианы».
Попасть к отцу Георгию просто, он всегда открыт для общения с прихожанами
Очень многие хотят пообщаться лично с отцом Георгием. Первое что спрашивают многие люди, как к нему попасть? Ведь даже сейчас на протяжении многих лет, к отцу Георгию тянутся тысячи паломников, которые стремятся получить благословение и совет.
Как проповедовать Христа в современном обществе? Сегодняшний человек, как правило, весьма горд собой. Почти каждый считает, что он сам формирует свое мировоззрение, и не любит проповедей и наставлений, думая, что «сколько голов, столько и мнений».
«Посмотрите, как они любят друг друга!»
Протоиерей Феодор Бородин :
Искренность – это колоссальный миссионерский инструмент
– Мы с вами обычно не обращаем внимания на очень важные миссионерские слова Христа, сказанные Им Своим ученикам на Тайной вечере: Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино, – да уверует мир, что Ты послал Меня (Ин. 17: 21). Получается, рассказать миру о том, что Бог послал людям Иисуса Христа, то есть о самом главном в нашей вере, можно, только явив наше христианское единство.
Поэтому самая главная миссионерская забота, на мой взгляд, сегодня – это забота о том, чтобы каждый приход стал крепкой общиной людей, где очевидно для всех явлена любовь. Чтобы и сейчас было, как в древности, когда язычники, показывая на христиан пальцем, говорили: «Посмотрите, как они любят друг друга!» Нет у нас другого пути. Мы можем просто рассказать о Христе, но надо явить Его делом: «Приходи к нам на приход и сам посмотри на нас».
Ведь чем больше человек пытается быть сам себе голова, тем меньше он умеет любить, но тем больше он сам тоскует по любви. С людским разобщением и раздроблением любовь угасает, уходит из жизни, из семьи. Она уходит отовсюду. А человек не может без любви, он все равно тоскует по ней. Любому человеку надо, чтобы его любили, даже тому, который сам этого не сознает. Поэтому, когда кто-то встречается с примером настоящей, бескорыстной и жертвенной любви (а христианская любовь, любовь Христова именно такова), это производит ошеломляющее впечатление: оказывается, это возможно!
Потом, мы забываем, что одним из главных аргументов в миссионерском разговоре или общении является искренность. Это происходит, когда тот, на кого направлена наша проповедь, видит, что мы не лукавим и не превозносимся, что мы говорим то, во что верим и по чему живем. Искренность – это колоссальный миссионерский инструмент. Хотя мы боимся им пользоваться, потому что искренность делает человека открытым. Принимая решение быть искренним, человек принимает решение быть уязвимым. Его могут растоптать, над ним могут посмеяться. Он раскрывает про себя больше, чем принято между незнакомыми людьми.
Но все равно это одно из главных орудий миссионера. Как и молитва. Миссионер должен молиться о тех, кому он проповедует. Он должен молиться: «Господи, дай мне слово, чтобы коснуться ума и сердца этого человека». И второе – «Господи, убереги меня от тщеславия». Потому что как только миссионер допускает внутрь себя хоть немного тщеславия, все его усилия оказываются напрасны.
Мы – только свидетели
Протоиерей Георгий Бреев :
Критерием всегда есть и будет само слово Божие – Священное Писание
– Святитель Феофан Затворник говорил, что настанет время, когда что ни голова, то своя вера будет. Господь нас всех создавал не так, как по шаблону штампуют. Мы не под одну гребеночку устроены и живем. Господь нам каждому просто дал Свой образ и подобие – а это и свобода, и совесть, и способность мыслить.
Если человек становится на путь проповеди, то для него критерием всегда есть и будет само слово Божие, Священное Писание. Мы встречаем на его страницах немерцающий образ Спасителя; созерцаем, как открыл нам Себя Бог в Лицах Пресвятой Троицы; мы видим, как апостолы приняли Благодать проповеди… Все уже сказано, ничего от себя сочинять не надо.
Будь это наше время или какие-либо более жесткие или, напротив, еще более благоприятные обстоятельства, мы всегда только и можем, что проповедовать Бога. А Бог неизменен. Законы Его непреложны. Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут (Мф. 24: 35), – говорит Господь.
Что же мы тогда будем проповедовать? Конечно, то, что дано извечно. Закон, спасительная Благодать, образ, который нам открыл Христос, когда Самого Себя и через Себя Отца Небесного явил человечеству, – вот наша проповедь. От первого человека до последнего – все призваны внять Богооткровению.
Мы – только свидетели. Мы свидетельствуем: это наша вера. От себя мы ничего не можем ни убавить, ни прибавить. Предмет нашей проповеди: Бог и Его спасительная сила, действующая в мире; Его любовь к человеческому роду; законы, которые Бог заложил не только в нашу человеческую природу, но и во всю Вселенную. Во всяком природном явлении нам открывается какой-нибудь закон бытия, установленный Творцом. И эти явные законы в своей проповеди нам не обойти.
А если говорить о чем-то от ветра головы своея, то это все будет легковесно по сравнению с тем, что нам Сам Господь открыл и вручил, благословив проповедовать (см.: Мф. 28: 19–20; Мк. 16: 15 и др.).
О духовной жизни следует говорить только то, что сам испытал опытно
Священник Сергий Бегиян :
Порой бывает необходимо, прежде чем что-то сказать, подождать вдохновения от Духа Святого
– Лучшая проповедь совершается делами. Не обязательно даже какими-то масштабными делами благотворительности. Когда ты по заповеди смолчишь или, наоборот, скажешь правдивое слово, когда все молчат из страха; когда ты смиренно себя ведешь, не выставляешься, не тщеславишься и при этом не показываешь лицемерно всем на обозрение свою веру или свой пост, тогда своим добрым нравом ты уже победил. Вера не может укрыться, и потом, когда все равно откроется, что такой-то человек, честный, справедливый, надежный и скромный, – православный христианин, – тогда это действует гораздо ощутимее, чем каждодневная пустая проповедь и демонстративное обрядоверие.
Проблема проповедников сегодня в том, что не все говорят в нужное время. Порой бывает необходимо подождать вдохновения от Духа Святого, прежде чем написать две строчки и опубликовать. А сегодня, благодаря общедоступности слова, многие проповедники заболели многословием, и часто поучение становится пустым, поверхностным, а истины, которые хочет донести священник, не закалены в печи собственного духовного опыта. Читатель сразу чувствует это искусственное, книжное богословие, которое порой прячется в кружева словесной витиеватости, и это отвращает.
Поэтому нужно, я так думаю, придерживаться нескольких правил. Во-первых, о духовной жизни говорить только то, что сам испытал опытно. Во-вторых, на отвлеченные богословско-исторические темы писать только то, что действительно тебя волнует, и, как ты знаешь, волнует и других; что ты изучил всесторонне и подаешь сбалансированно, не стараясь выдать свою точку зрения за общецерковную. Так, кстати, учит и журналистика – рассматривать вопрос с разных сторон. И наконец, писать только тогда, когда ты просто не можешь молчать, ибо камни возопиют (Лк. 19: 40).
Православная вера подвластна и высоким интеллектуалам,
и совершенным простецам
Священник Александр Дьяченко :
– На самом деле сегодняшний человек, как никогда раньше, имеет широчайший доступ к информационному полю. В мое время такого не было. И выбирать мы особо не выбирали. Не из чего было выбирать. Потому в реальной жизни, довольствуясь крохами информации, больше полагались на реальные человеческие отношения и умели слушать.
Зло напористо и агрессивно. Гордыня, подпитываясь пустой словесной трескотней, поет, как правило, с чужого голоса. Информации много, а знаний мало. И еще неумолимо падает уровень IQ. Трудно выбрать правильный вариант ответа. Есть, конечно, избранные Божии, поцелованные Господом. Те, как ты Его не прячь, везде отыщут. А остальные?
Остальным понадобится время. Время копит жизненный опыт. Опыт разочарований. Шелуха должна остаться в стороне. Православная вера подвластна и высоким интеллектуалам, и совершенным простецам, и в обоих случаях требуется чистота сердечная и духовная нищета. Без желания личной встречи с Богом все усилия обречены на неудачу. Личный поиск в надежде на встречу с тем, кто знает Христа и несет это знание с любовью. Кто ищет и даже просто хочет, тот найдет.
Проповедуя Христа сегодня, и уж тем более завтра, мы неминуемо вернемся туда, где достойный пример, любящий взгляд и теплое прикосновение руки вели к покаянию, творя в человеке новую реальность.
Наше слово должно быть в первую очередь о том, что Бог есть Любовь
Священник Димитрий Выдумкин :
Проповедовать о Христе, опираясь на те «болевые точки», которые существуют в обществе
– Совершенно очевидно, что наше общество переживает сегодня страшный дефицит любви. Глубокие межличностные отношения почти повсеместно подменяются отношениями исключительно деловыми, построенными по принципу «ты мне, а я тебе». Нередко подобное можно встретить даже внутри семьи, где это уже просто преступление против семейного уклада как такового. И подобный дефицит становится причиной многообразных страданий, с которыми каждый человек сталкивается в своей жизни.
Я думаю, что наш современник, «задыхающийся» в атмосфере нелюбви, ждет от Церкви, прежде всего, именно любви. А потому наше слово, обращенное к «внешним», должно быть в первую очередь о том, что Бог есть Любовь. Оно должно свидетельствовать о глубоком участии Бога Любви в нашей жизни и таким образом, через корректировку интерпретаций всего происходящего с нами, вселять в сердца людей надежду.
Всегда и везде человек ищет, прежде всего, счастья себе и своим близким. Почему не воспользоваться этим вполне естественным поиском и просто не направить его в верное русло, объяснив человеку на понятном ему языке, где это счастье можно реально обрести? Всегда и везде человек не желает страдать и стремиться избежать страданий. Так почему нам не воспользоваться и этим стремлением и не рассказать человеку о грехе как причине страданий, которых в общем-то можно было бы избежать?
Так или иначе, проповедник должен следовать словам апостола Павла: Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1 Кор. 9: 22), – и проповедовать о Христе, опираясь на те «болевые точки», которые существуют в обществе. А таких «точек» сейчас предостаточно.
Люди жаждут не ораторских эффектов, а элементарной доброты
Священник Валерий Духанин :
– Вот небольшая история наших дней. Знакомая женщина, православная прихожанка одной древней обители, поехала в Израиль. Так получилось, что она стала сиделкой у пожилой супруги иудейского раввина. Престарелая иудейка неизлечимо страдала от рака. И наша православная женщина, думая, как утешить ее и облегчить страдания, стала иногда читать ей Евангелие. Пожилой иудейке понравилось, она почувствовала в своей душе мир и покой. Тогда с ней стали делиться святой водой, помазывать ее святым елеем, и всякий раз она испытывала облегчение. Наступил такой момент, когда она просто решила креститься, принять Господа Иисуса Христа. Земной мир она покинула христианкой. Но, конечно, надо знать, насколько упомянутая православная женщина была в своих действиях искренна, чиста, добра, действовала не навязчивостью, а добротой.
Наверное, удивлю своим ответом, но люди очень легко и быстро откликаются на проповедь о Христе. И так было всегда и всегда будет. Потому что души людей тоскуют без Бога, жаждут истины, света, добра, тепла. Люди тянутся к этому. И когда в тебе самом живет искренность, когда искренность наполняет твое отношение к Богу, к ближним, ко всему вокруг, то очень быстро люди вдруг начинают сами идти к тебе, даже когда ты об этом не думал и никаких миссионерских целей не ставил.
Собственно, проповедовать в том смысле, чтобы выходить на площадь и вещать, глядя на людей сверху вниз, – крайне неразумно. Души людей жаждут не ораторских эффектов, не сеансов психотерапии, а живой беседы, от сердца к сердцу, теплого отношения, элементарной доброты. Конечно, для пробуждения в людях веры недостаточно быть просто хорошим человеком – важно нечто надмирное, превышающее наши страсти земные, то есть важна жизнь во Христе, ибо жизнь пробуждается только от жизни.
И вот едва где-то появляется огонек живого общения с Богом, как все мы тут же готовы туда спешить, потому что в сердце что-то пробуждается от соприкосновения с душой, живущей в Боге. Мы чувствуем что-то родное, нужное нам, но нами самими либо не достигнутое, либо утраченное.
Поэтому, думаю, что главное в нашей христианской жизни – подлинность. Если ты будешь по своей жизни ложь, одно на словах, а другое в сердце, то кто поверит тебе? Люди почувствуют фальшь и не пойдут за тобой. Но когда люди чувствуют подлинность, то это вызывает уважение, а затем и желание соприкоснуться с сокровищем, которым обладает верующий человек.
Главная проблема нашего времени – это малоделание
при тотальной привычке к многословию
Священник Димитрий Шишкин :
– Проповедь Христа выражается, прежде всего, не в словах, а в подражании Ему. Это подражание в глубоком, духовном и точнейшем смысле возможно только в лоне Святой Православной Церкви, потому что именно в Церкви человек «облачается во Христа», то есть обретает возможность и надежду на теснейшее единение с Богом. Это подражание заключается в тщательном исполнении Заповедей Христовых. И можно сказать, что главная проблема нашего времени – это малоделание при тотальной привычке к многословию. Причем под деланием мы понимаем не столько внешнюю деятельность, которая как раз может быть бурной и имеющей вид добра, но сокровенный труд по хранению и преображению собственного сердца, следствием чего служит и преображение личной жизни, приобретение смирения, покаяния и сокрушенного умиления. Тогда и дела, и слова наши обретают силу не нашей немощи, а действующего в нас Христа.
8 января исполнилось 70 лет протоиерею Георгию Брееву — одному из старейших клириков Москвы, настоятелю храма Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском, епархиальному духовнику г. Москвы.
Отец Георгий исповедует дважды в год всех священнослужителей Москвы, всегда с радостью принимает священников и в другое время, принимает ставленические исповеди перед хиротонией. Можно сказать, что перед пастырским взором отца Георгия прошло все московское духовенство. В дни юбилея со словом поздравления к отцу Георгию обратились настоятели московских храмов.
Протоиерей Максим Козлов, настоятель храма св. мц. Татианы при МГУ
— Для меня отец протоиерей Георгий Бреев ассоциируется с тем словосочетанием, которое почти ушло из современной церковной действительности, но которое очень бы хотелось видеть не только на исторических, но и на жизненных примерах. Это словосочетание — «маститый протоиерей». То есть человек, достигший лет маститой старости, убеленный сединами; о нем можно сказать, что это не просто старичок по возрасту, но человек, у которого седина волос меньше духовного опыта и христианской любви.
Как и большинство представителей московского духовенства, тех, кто не имел счастья непосредственного сотрудничества с отцом Георгием, я знаю его как исповедника, человека, который принимает Таинство исповеди. И за те несколько раз, когда я имел возможность у отца Георгия исповедоваться, можно было немало для себя вынести и немалому научиться — как, с одной стороны, быть предельно деликатным, помнить, что не священник, но Господь главный здесь рядом с двумя стоящими у Креста и Евангелия. Научиться тому, что не везде и не всегда стоит давать советы, хотя, казалось бы, кто как не отец Георгий сильно младшим по возрасту клирикам мог бы давать советы; но, с другой стороны, как, несмотря на многочасовое стояние у аналоя, никогда не отказывать во внимании и утешении, в каком-то слове поддержки, которое душу согревало бы.
Видеть такой пример, я думаю для всех тех клириков, которые приходили и приходят к нему ныне во множестве, было и есть поучитительно. Наше время умножает слова, но не примеры и не дела. Говорить красиво могут нынче многие из нас, а жить сколько-нибудь по-христиански, как кажется, не столь многие. Отец Георгий являет собой тот пример, когда слово от дела не дистанцируется. И поэтому этот пример очень важен для Церкви и для народа Божьего. Я от всего сердца и от всей души желаю отцу протоиерею Георгию многая и благая лета.
Протоиерей Аркадий Шатов, настоятель храма св. блгв. Царевича Димитрия при 1-й Градской больнице
— Я очень люблю о Георгия. Уважаю и отношусь с благоговейным почтением, знаю его уже больше 30 лет. Я когда только крестился, священник, который меня крестил — отец Владимир Полетаев — был другом отца Георгия, и мне доводилось иногда встречаться с о Георгием. По его внешнему виду сложно было понять, что был за человек, он был очень смиренным и кротким, и только в течение тридцати лет, когда ближе его узнал, стал понимать, что он замечательный и добрый пастырь, таких добрых пастырей совсем мало, я например таких немного знаю. Миролюбивый, кроткий, духовный.
Я однажды ехал на службу в Подмосковье и рядом со мной ехал отец Георгий и читал «Добротолюбие». Удивительна его погруженность в духовную мир, в святооотеческое предание, которым он живет, а не только изучает. И, конечно, оттого, что он имеет такие дары — мир, кротость, смирение, любовь, благодушие — он очень многих привлекает к себе.
У него настоящая приходская жизнь — гимназия, целый детский центр, библиотека, воскресная школа, фонд помощи заключенным «Милосердие», пункт выдачи одежды неимущим, он воспитывает новых священнослужителей. Его служение в качестве духовника Московской епархии очень важно. И удивительно его благодушие: очень многие жалуются на жизнь, а отец Георгий всегда доволен, мирен и спокоен. Хотя его нагрузки огромны — быть духовником города Москвы, всех принимать, со всеми беседовать, и при этом оставаться таким благодушным — это очень трудно, я на себя смотрю — насколько это тяжело — хочется куда-то уйти, спрятаться, а у отца Георгия даже представить себе таких мыслей невозможно. Мы его очень почитаем, уважаем, и желаем продолжать свое дело служения.
Протоиерей Сергий Правдолюбов, настоятель храма Живоначальной Троицы в Троице-Голенищеве
— Об отце Георгии Брееве хочу сказать несколько благодарных слов. Один монах в древности глубокой со скорбью в голосе говорил: «я не монах, но я видел монахов!». Мне в своей жизни приходилось видеть много старых, исполняющих древние традиции батюшек. И это преемство православного служения, молитвы, рассудительности, проповеди, церковного строительства, которым занимались в древности святые отцы — и Андрей Критский и другие — которые вроде бы не должны были этим заниматься, но занимались. Все это мы видим в отце Георгии, и мы имеем большую радость и торжество отмечать его 70-летие.
Мы приезжаем дважды в год к нему на исповедь, с трепетом входим в алтарь. И его отеческая любовь, его мудрость нам помогают жить и нам помогают сохранять внутреннюю духовную силу и стойкость, без которых ничего не было бы возможно. Он «держит» своими руками, своими молитвами половину духовенства Москвы, поскольку другая половина ездит к другому батюшке. От всей души приветствуем его семью, его прихожан и хочу ему пожелать как можно дольше служить Церкви Божией, помогать батюшкам, прихожанам, ибо это достойное служение, радостное, традиционное служение. Кланяюсь ему издалека, целую его как священник рука в руку с радостью и любовью. Храни его Господь на многая лета.
Родился в 1937 г. в Москве. Настоятель храма Рождества Пресвятой Богородицы в Крылатском, один из старейших клириков Москвы.
В 1968-м окончил Московскую духовную семинарию и академию, рукоположен в 1967 году. Отец Георгий – духовник Московской епархии, кандидат богословия. Дважды в год исповедует всех священнослужителей Москвы, всегда с радостью принимает священников и в другое время, принимает ставленические исповеди перед хиротонией. Можно сказать, что перед пастырским взором отца Георгия прошло все московское духовенство. Был награжден медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II степени - 2000 г., орденом преп. Сергия Радонежского II степени - 2002 г., орденом св. Даниила Московского II степени - 2007 год.
Книги отца Георгия – это спокойная, доверительная беседа. Те, кто делает первые шаги в храме или уже давно в церкви, но еще не имеют духовника, могут найти ответы на многие вопросы. Через книгу любой человек может «спросить» батюшку без смущения, все, что на душе, что часто приходило в голову, и он точно получит ответ. В его книгах истории из его священнического служения, рассказы о христианских праздниках, радостях и трудностях человеческого бытия, беседы на избранные псалмы. Псалтирь святые отцы и духовники Церкви рекомендуют читать каждый день, но, часто, это чтение оказывается сложным для мирян. И здесь о. Георгий будто с заботой и вниманием помогает читателю. Несомненный талант батюшки в мудрости и ясности, слушании и слышании, рассудительности и твердости. Наверно, поэтому он и является одним из самых любимых священников Москвы.
«Богатый духовный и пастырский опыт о. Георгия, его рассу-дительность, твердость и милосердие снискали ему любовь и уважение собратьев-пастырей и многочисленной паствы, признание общественности. Он вносил и продолжает вносить свой весомый вклад в возрождение церковной жизни Первопрестольного града нашего, в восстановление порушенных в прошлом святынь, в сохранение древних московских традиций, в приумножение богатого духовного наследия».
Московский и Всея Руси
Алексий II
Прежде чем коснуться главного вопроса о применении древних канонов Православной Церкви как в древней, так и в современной практике совершения таинства покаяния, необходимо рассмотреть характерные для этого Божественного установления особенности, раскрываемые из самого Священного Писания.
Покаяние - исключительный дар Божественной Любви падшему человечеству, сообщаемый не в виде приложения или умножения средств, обогащающих жизнь человека. Даром этим является Сам Бог в Ипостаси Единородного Сына Божия, сшедшего с небес и воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшегося, отдавшего Себя по воле Отца Небеснаго на служение и спасение человеческому роду дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Ин.3:15). Как Искупитель и Спаситель человеческого рода, Христос имеет абсолютно исключительную власть разрешать человека от греха. Если не уверуете, что Я есть ваш Бог, то умрете во грехах ваших (см. Ин.8:24). Покаяние - явление Божественной силы в мире, поставившее человечество в совершенно новые условия приблизившегося Царствия Божия. Оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться, - говорит апостол Павел (Деян.17:30).
Без ведения Бога, Себя явившего миру (что делает возможным вера), нет осознания греха. Без познания своей падшести невозможно Покаяние как Таинство новой жизни. Μετανοειτε "покайтесь" как призыв Божий к перемене образа мыслей, перерождению самых основ нашего духа, нашего разума есть двуединый акт самопознания в реальности Открывшегося через пришествие в мир Сына Божия. Как в Рождестве Спасителя мира победились естества уставы, так в таинстве покаяния властию и силою Пришедшего спасти люди Своя от грех их (Мф.1:21) сокрушается закон непреложности и всеобщности греха. Оставаясь непостижимой в своей сути, власть Богочеловека вызвала у одних ужас и восторг, у других - недоумение и соблазн. Как Он, будучи Человеком, может отпускать человеческие грехи? Друг мытарям и грешникам идет дальше - провозглашает превосходство милости над судом. Пойдите, научитесь, что значит милости хочу, а не жертвы? Ибо Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф.9:13). Блудники и мытари предваряют в Царствии Божием законников и фарисеев, ревностно стоящих на страже человеческих порядков. Больший из рожденных женами, друг Жениха, величайший из пророков Иоанн Предтеча определяется меньшим в Царствии Божием; первенство восхищает кающийся с креста разбойник. Такая перестановка в духовно-нравственном мире может быть осознанной только в свете совершившегося на Голгофе. Пролитая Кровь Агнца Божия, закланного от сложения мира за грехи мира, смерть Богочеловека, взявшего на Себя грехи всего человечества, произвели чудную перемену и на земле, и на небе. Согласно Своему волеизъявлению, Сын Человеческий, Сын Божий не пришел в мир, да судит мирови, но да спасется Им мир. Суд и власть вязать и решить дела человеческие Господь отдает Своим ученикам, святым Апостолам, а в их лице и всей Церкви: Приимите Дух Свят: имже отпустите грехи, отпустятся им, и имже держите, держатся (Ин.20:22-23). Повеждь Церкви, аще же и Церковь преслушает, буди тебе, якоже язычник и мытарь (Мф.18:17). Здесь мы стоим у истоков наших церковных покаянных правил и канонов, регулирующих духовную жизнь.
Прежде чем углубиться в рассмотрение положительных данных Священного Писания, ставших основанием покаянной дисциплины, важно отметить, что покаяние как таинство новой жизни всегда предполагает активное раскрытие и устремленность души к Богу через веру. Покайтесь и веруйте в Евангелие (Мк.1:15). Вера - душа покаяния. Без веры покаяние беспредметно. Покаяние нераскаянное спасения не приносит. Ведение своей греховности без исцеления от нее не спасает. Вера и покаяние - два крыла, переносящих грешника через пропасть, отделившую человека от его Творца Бога. Покаяние всегда прилично всем: и грешникам, и праведникам, желающим улучить спасение. Нет предела усовершению в деле покаяния, потому что совершенство и самых совершенных подлинно несовершенно. Посему-то покаяние как путь жизни не исчерпывается ни временем, ни делами (преподобный Исаак Сирин). Чем выше человек нравственно, тем сильнее в нем чувство своего недостоинства и тем обильнее его покаянные слезы (Патриарх Сергий). Согласно определению святителя Игнатия Брянчанинова, "покаяние есть сознание своего падения, соделавшего естество человеческое непотребным, оскверненным, и потому постоянно нуждающимся в Искупителе". В вере и покаянии, как в малом зерне, заключено все заповеданное Господом. "Если мы будем подвизаться в покаянии и в вере до самой смерти, и тогда не исполним должного, равноценного Царствию Небесному, приблизившемуся к человечеству". Евангельская обретшаяся драхма, затерявшаяся овца, найденная в горах, блудный сын, "пришедший в себя" и "возвратившийся в отчий дом" - небесные плоды, и отражаются ликованием ангельских сил на небе. Преподобный Амвросий Оптинский проницательно усматривает, что все Святое Евангелие начинается и оканчивается призывом к покаянию (Письма преподобного Амвросия). Имеющий абсолютную власть вязать и решить человеческие грехи Господь и Спаситель ни единой души не связывает предварительными условиями, кроме оставления греха и беззакония. Ни Аз тебе осуждаю: иди, и отселе ктому не согрешай, да не горше ти что будет (см. Ин.8:11; 5:14). Дом души, очищенный и освященный, не может быть местом запустения, иначе последствия будут более разрушительными. Пренебрежение Даром благодати открывает двери всем страстям и порокам. Семь злейших духов становятся обладателями такой души. Это не род епитимии, а закон жизни, не терпящей пустоты. Принятие благодати Божией предполагает активное включение в христианскую жизнь. Согласно Святому Евангелию, епитимия рождается как внутренняя потребность кающегося грешника, ничем не могущего воздать за великую любовь и милость Божию, как решимость половину имения отдать нищим и вчетверо более возвратить несправедливо обиженным (см. Лк.19:8). Или как потребность следовать за Господом и служить Ему своим имением (жены мироносицы). Внидох в дом Твой, воды на нози Мне не дал - говорит Господь Симону фарисею, - сия же, отнележе внидох, не преста облобызающи Ми нозе. Маслом главы Мне не помазал еси, сия же миром помаза Ми нозе. Сего ради, глаголю ти, отпущаются греси ея мнози, яко возлюби много (Лк.7:44-47). Вот подлинная природа епитимии, выявляемая не из насильственного наложения бремен неудобоносимых, чему всегда противится Господь, но из чувства неоплатного долга грешника перед бездной любви Божией.
Может показаться, что в Святом Евангелии не найдется прямых указаний на решительные действия Господа, со вне проявляемые, которые впоследствии будут обозначены как епитимия! Это не так. Множество примеров свидетельствует о том, как Спаситель самыми могущественными силами Своего Божественного Слова как обоюдоострым мечом отсекал всякую попытку человеческой ограниченности и падшести внести в домостроительство Спасения человеческого рода что-либо чуждое Божественному смотрению, и тут не было лицеприятия к тому, кто был причиной противления воле Божией, - ближайший ли ученик, облаченный ли высшей царскою властию Пилат, первосвященник или просто грешник. Иди за Мною, сатано, соблазн Ми еси: яко не мыслиши яже суть Божия, но человеческая (Мф.16:23). Страшно представить, что эти громоподобные слова были адресованы первоверховному Апостолу. Не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше, - слышит Пилат (см. Ин.19:11). Отойдите от Мене все делатели неправды, не знаю вас, творящих беззаконие (см. Мф.7:23), - на все времена ко всем звучит суровое предупредительное слово Господа. В этих решительных действиях и словах Богочеловека являет себя другая, обратная сторона епитимии как явления Божественной воли и власти, направленной на врачевание человеческих пороков и страстей. Этот жизненно важный принцип отделения, или отсечения чужеродного был заложен в Церковь Божию как Тело Христово в таинственный момент ее зарождения (Тайная вечеря); вспомним удаление одного из двенадцати апостолов. Исследуя Священное Писание как Ветхого, так и Нового Завета, можно убедиться в том, что там, где высшей волею Божией и верою людей определяется обществу или избранному народу, как живому организму, быть Церковью Божией, там появляется задача защиты как со внешней, так и с внутренней сторон жизни. И самым мощным духовным средством до нашего времени остается средство отлучения, запрещения. В Апостольском Соборе мы не найдем готовых, зафиксированных догматических определений, касающихся покаянной дисциплины, но в самих постановлениях - ибо угодно Святому Духу и нам не возлагать на вас никакого бремени более, кроме сего необходимого: воздерживаться от идоложертвенного и крови, и удавленины, и блуда, и не делать другим того, чего себе не хотите (Деян.15:28-29) - уже можно почувствовать определенную форму запрета, позволяющую в дальнейшем развиться в канонические нормы. Из той же книги Деяний одновременно можно видеть, что в практической жизни первохристианских общин имели место и решительные проявления апостольской власти там, где духовно-нравственной жизни Церкви грозила опасность. Вспомним решение апостола Павла передать кровосмесителя сатане, да дух спасется (см. 1Кор.5:5), или пламенную реакцию апостола Петра на чрезвычайный тяжести грех против Духа Святаго Анании и Сапфиры, страшный по своей ложной изначальности, могущей в самые основы зарождающейся Церкви Христовой заложить яд полуправды: Что [...] согласились вы искусить Духа Господня? (Деян.5:9).
В послеапостольские времена золотого христианского века вместе с обретением свободы Церковь Христова открыла возможность многим народам из разных стран Римской империи принимать христианство. Естественно, встали задачи разработки духовно-нравственных дисциплин, регулирующих нормы христианской жизни. Сонм великих Святителей - Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Григорий Нисский, Дионисий Александрийский, Григорий Неокесарийский, Афанасий Великий, Петр Александрийский, Амфилохий Иконийский и многих других святых иерархов Церкви Христовой составляет канонические и догматические определения, рассылая их в своих окружных посланиях для руководства церковной жизни.
В эпоху Вселенских Соборов их участники засвидетельствовали: "Храним не нововводно все Писанием или без Писания установленные до нас Церковные Предания, последующе Богоглаголивому учению святых Отцов наших и Преданию Кафолической Церкви" (VI Вселенский Собор) и дали тщательно разработанные правила и догматы, необходимость появления которых диктовалась требованиями жизни и времени. В деле дальнейшего исторического обзора древних покаянных канонов и их применения в таинстве исповеди удобно остановить внимание на самых полных сборниках покаянных канонов. Такими древнейшими сборниками церковного права, дошедшими до нас, являются "Кормчая" и "Номоканон, или Законоправильник" с 1658 года стереотипно издаваемый в конце Большого Требника, который первоначально не принадлежал Требнику, а составлял особую книгу. В ней ясно и прямо указанно ее церковно-практическое назначение - быть руководством для духовников при совершении исповеди и наложении епитимий на кающихся. Автором Номоканона принято считать святого Патриарха Иоанна Постника, поэтому Номоканон называется Постниковым.
Номоканон
Постников Номоканон дошел до нас в нескольких различных редакциях. Общая основа всех редакций одна и та же: наставление, или руководство духовникам, как они должны принимать тайную исповедь в тайных грехах, будет ли то грех уже совершенный или состоящий в одном только греховном помышлении, и прилагать к принесшим такую исповедь древние церковные правила о публичных и долгосрочных покаяниях, назначенных собственно для явных, уличенных грешников. Так как сроки публичных покаяний или епитимий и в самых древних правилах назначены не безусловно, а с предоставлением лицам, облеченным властью вязать и решить, права смягчать епитимию для искренно кающихся и усердных в заглаждении своего греха (Василия Великого правило 74), то Постник, имея, конечно, в виду, что добровольная исповедь в тайных грехах уже сама по себе свидетельствует о готовности грешника примириться со своею совестью и Богом, сократил прежние епитимии наполовину и более.
Зато у него со всею точностью определены другие внешние принадлежности покаяния, именно: строгое воздержание в пище, ежедневное совершение известного числа земных молитвенных поклонов и раздача милостыни. Не подлежит сомнению, что и по древним правилам лица, добровольно открывавшие свои тайные грехи епископу или священнику, получали от этих духовных врачей епитимии более снисходительные, чем те, каким подвергались явные и уличенные совершители тех же греховных деяний. "Возбудивший сам себя к исповеданию грехов, - говорит, например, святитель Григорий Нисский в 4-м своем правиле, - как уже начавший врачевание своего недуга тем самым, что решился по собственному побуждению быть обличителем своих тайн, и как показавший знамение своего изменения к лучшему, да будет под епитимиею более снисходительною". Это снисхождение выражалось не только в сокращении срока епитимий, но и в изменении самого вида ее: за тайный и добровольно исповеданный грех и епитимья назначалась тайная. Так, в 34-м правиле Василия Великого постановлено: "Жен, прелюбодействовавших и исповедовавшихся в том по благочестию, или каким бы то ни было образом обличившихся, отцы наши запретили явными творити, да не подадим причины к смерти обличенных, но повелели стояти им с верными, доколе не исполнится время покаяния", - без сомнения, не то время, какое в 58-м правиле того же Отца Церкви назначено для уличенных прелюбодеев, то есть не 15 лет, а другое, сокращенное, именно, как надобно думать, не больше двух лет, в продолжение которых явный прелюбодей, по сейчас установленному правилу, должен был находиться на той же (последней) ступени публичного покаяния - "стояния с верными". Ибо в противном случае самая продолжительность покаяния "необъявленной" прелюбодеицы неминуемо повела бы к открытию тайны ее греха пред всеми и прежде всех - пред мужем, тогда как двухлетнее удаление от евхаристии могло быть всеми понимаемо в смысле епитимий за какой-либо маловажный грех.
Подобное же правило дает Василий Великий и о другом тайном грехе, дошедшем до сведения блюстителей церковной дисциплины (епископа или покаянного пресвитера) путем добровольной исповеди пред ними самого совершившего: "Украдший, аще сам по себе, раскаясь, обвинит себя, на год да будет удален от причастия токмо Святых Тайн" (правило 61). Тут нет никакого публичного оказания епитимии, тогда как по тому же правилу вор уличенный должен один год находиться в числе припадающих (значит, явно кающихся), и другой - стоять с верными (что после припадания было продолжением той же публичной епитимии). На такой же точно случай в 6-м каноническом ответе святителя Григория Нисского дано правило, еще ближе стоящее к покаянной системе Постника, именно: "присвоивший себе чужое чрез тайное похищение и потом чрез исповедь грех свой объявивший священнику да врачует недуг упражнением, противоположным своей страсти, то есть раздаянием имения нищим". Тут мы видим и священника, принимающего исповеди в тайном похищении чужой вещи, и пример несомненно тайной епитимии за этот грех, состоящей в домашней раздаче милостыни нищим, что многими делалось тогда и без всякой епитимии, по долгу христианской любви к ближним или по склонности к нестяжательной монашеской жизни.
Начала новой покаянной системы, положенные в только что рассмотренных правилах, должны были получить более широкое развитие после того, как в Константинополе при архиепископе Нектарии (в конце IV века), а потом и в других восточных Церквах упразднена была должность так называемого покаянного пресвитера. Это был особый делегат епископской власти вязать и решить, обязанности которого состояли: 1) в наблюдении за публично кающимися, то есть преданными церковному покаянию по формальному епископскому суду за явные и доказанные преступления против закона Божия, 2) в принятии тайной исповеди от лиц, добровольно каявшихся в своих тайных грехах, и 3) в наложении на таких лиц епитимий вроде тех, какие "по преданию Отцов" определены в вышеизложенных правилах Василия Великого и Григория Нисского. Само собой понятно, что после упразднения этой должности все соединенные с нею обязанности снова перешли к епископам. Понятно также, что епископы пяти следующих столетий при многосложности своих занятий по церковному управлению, при многолюдности своих духовных паств, а главное - при несомненном понижении уровня общественной нравственности и при более легком отношении христиан к исполнению своих церковных обязанностей не могли уже ни соблюдать во всей строгости прежние правила о церковных покаяниях, ни тем менее принимать на тайную исповедь всех, кто желал бы таким образом очистить свою душу от грехов мысли и дела, если последние оставались известными только самому совершителю. Отсюда по необходимости должны были произойти два последствия: во-первых, ослабление прежней строгости публичных покаяний за явные грехи, бывшие предметом открытого формального церковного суда (то есть более или менее значительное сокращение сроков этих покаяний), и во-вторых, образование в том же духе и направлении новых епитимийных правил, назначенных собственно для практики духовников, в ведение которых перешла от прежних покаянных пресвитеров тайная исповедь и соединенная с нею особая дисциплина церковных покаяний. Оба эти явления как результат действия одной и той же причины и выражение одного и того же взгляда на конечную цель всех церковных наказаний выступают в истории нераздельно и взаимно влияют одно на другое.
Еще за некоторое время до упразднения должности покаянного пресвитера святитель Иоанн Златоуст, будущий преемник Нектария на Константинопольской кафедре, в своем сочинении "О священстве" высказывал такие воззрения на отношение духовного пастыря к согрешающим и подлежащим исправлению посредством церковных епитимий, которые возвещали близкое наступление новой эпохи в истории церковных покаяний. "Не просто по мере грехов, - писал он, - должно назначать епитимии, но принимать во внимание произволение согрешающих, дабы, желая сшить разорванное, не разорвать еще больше, и стараясь поставить упадшее прямо, не причинить еще большего падения. Ибо слабые и рассеянные и преданные большею частью мирским удовольствиям, к тому не много думающие о своем роде и могуществе, будучи постепенно и мало-помалу отвращаемы от грехов, могли бы если не совершенно, то хоть отчасти освободиться от обладающих ими зол. Но если бы кто вдруг приложил к ним всю меру строгости, то лишил бы их возможности получить и малейшее исправление. Ибо душа, вдруг принужденная оставить всякий стыд (для исполнения публичного покаяния), впадает в отчаяние, и потом ни кротким словам не повинуется, ни угрозами не усмиряется, но делается гораздо хуже того города, в осуждение которого пророк сказал: лице блудницы бысть тебе, не хотела еси постыдиться ко всем (Иер.3:3). Поэтому нужно пастырю иметь великое благоразумие и бесчисленное множество глаз, чтобы со всех сторон осмотреть состояние души кающегося. Ибо как многие доходят до безумия и отчаяния в своем спасении вследствие того, что не могут перенести суровых врачеств, так, наоборот, есть такие, которые, не получая наказания, соответственного их грехам, побуждаются к нерадению, делаются гораздо худшими и приобретают наклонность грешить еще больше. Итак, не должно священнику ничего такого оставлять без испытания, но тщательно уяснить себе все и употреблять соответственные средства, дабы его труд не был напрасен". Вообще Златоуст в своих проповедях и других сочинениях не раз высказывал мысль, что покаяние оценивается не по своей продолжительности, а по душевному состоянию кающегося, и что можно получить очищение от грехов и в один день. Само собой понятно, что сделавшись Константинопольским архиепископом, Златоуст получил возможность проводить те же самые воззрения и в своей судебной деятельности по отношению к лицам, подлежащим за свои грехи церковным наказаниям. Это и подало повод его многочисленным врагам возводить на него, между прочим, такое обвинение: "он потворствует грешникам, внушая им: если ты снова согрешил, снова покайся, и сколько бы раз ты ни согрешил, приходи ко мне: я тебя исцелю".
Высокий авторитет, каким пользовались сочинения Златоуста на всем христианском Востоке, доставил его изложенным воззрениям господство в покаянной практике и других восточных Церквей. Так, ученик Златоуста преподобный Нил Синайский строго осуждал пресвитера Хариклия за то, что тот требовал от одного лица, публично покаявшегося в своем грехе, точного исполнения всех внешних дел покаяния, предписанных в существующих церковных правилах, не обращая внимания на нравственное состояние этого лица, не допускавшее такой строгости. В древнее время церковная дисциплина была более строга, чем ныне, и люди, впадшие в тяжкие грехи, несли публичное покаяние и подвергались таким церковным наказаниям, каких не знает нынешняя жизнь. Тогда было несколько разрядов кающихся, или несколько степеней покаяния (см., например, I Вселенского Собора 12; священномученика Григория Неокесарийского 12; святителя Василия Великого 56). Первый разряд кающихся, несших церковное наказание за свое преступление, составляли плачущие: они стояли вне дверей молитвенного дома и, стоя здесь, просили входящих в храм верных помолиться за них, исповедая при этом свое преступление. Одни из плачущих могли стоять под кровом, другие же стояли под открытым небом, подвергаясь всем климатическим превратностям (почему и назывались обуреваемые). Положение кающихся этой степени было таково, что возбуждало сострадание и плач всех проходящих. Второй разряд, в который вступали прошедшие степень плача, составляли слушающие Писание: они стояли внутри врат в притворе и могли находиться здесь до молитвы об оглашенных, а перед началом этой молитвы должны были исходить. Из разряда слушающих кающийся переходил в разряд припадающих, которые стояли внутри врат храма и выходили из него вместе с оглашенными, повергаясь прежде оставления храма перед епископом и всеми верующими, прося прощения, отчего и произошло и их название - припадающие. Последний разряд, в который вступали прошедшие первые три стадии покаяния, образовывали стоящие с верными. Они не выходили из храма вместе с оглашенными и допускались до участия в молитве верных, но не сподоблялись причастия Святых Таин. Только после более или менее продолжительного прохождения этих степеней покаяния согрешивший допускался до причастия Святых Таин, что означало полное примирение с Церковью. Указанный образ покаяния представляет собой подвиг сердечного сокрушения кающегося о своем греховном падении, а четыре вида этого покаяния выражали степень соразмеряемого греху наказания и вместе степени соразмеряемого с плодами покаяния возвращения грешника в общение верных и примирения с Церковью.
Епитимии (о разрешении и запрещении)
Древние церковные правила назначают епитимии, состоящие в более или менее продолжительных отлучениях грешников от причастия Святых Таин (см. например, VI Вселенского Собора 87; Анкирского 20; святителя Василия Великого 7, 11, 22, 38, 56, 65, 75). Такая строгость не была и не могла остаться непременною во всех случаях и на все времена. Напротив, при наложении епитимии составители указанных правил внушали необходимость применяться к нравственному состоянию кающегося лица (Григория Нисского 2, 3, 4, 5) и даже к внешнему его положению (святителя Василия Великого 34) и вообще советовали каждому не смотреть на правила о продолжительности епитимий как на непременные догматы, но в приложении их искать спасения грешной души и руководствоваться благоразумием (см. VI Вселенского собора 102). Вообще каноны Отцов и Соборов о продолжительном отлучении от Святых Таин за те или иные грехи должны быть ныне принимаемы священниками в руководство только для определения тяжести того или другого греха. Ныне более хрупко и слабо стало религиозное чувство христиан, и нет той нравственной крепости, которая древних христиан делала более стойкими в подвиге и более выносливыми по отношению к тем мерам взыскания, какие узаконял обычай церковного общества, ревниво оберегавшего чистоту своих членов. Древние строгие и продолжительные епитимии, состоявшие в отлучении от Причастия на целые десятилетия, непосильны нашему измельчавшему и расслабившемуся духовно-нравственно поколению, хотя и в наше время полезно применение к делу в потребных случаях всей строгости древних установлений церковных. Религиозное чувство современных христиан, не отличающееся глубиной, может совсем заглохнуть в человеке, если надолго отстранить его от приобщения Тела и Крови Господней. Удаленный от трапезы Господней на многие годы, человек отвыкает от Церкви и попадает в число мертвых, безнадежных членов христианского тела. При нынешнем религиозном состоянии нашего общества долговременное покаяние вместо того, чтобы согреть доброе чувство веры и сделать человека более чистым и внимательным к себе, может только охладить его и довести до нравственной небрежности. Достаточное вразумление ныне может быть даваемо кратковременным запрещением и этим кратковременным запрещением скорее можно достигнуть доброй цели, чем прежнею долголетнею епитимиею. Имея в виду изменившиеся обстоятельства времени, наш Духовный регламент и узаконяет (см. Прибавление О правилах Причта Церковного, 14 пункт): "в древнем обычае бывшую епитимию, еже на долгое время лишати причастия Тайн Святых, понеже она древле сила во врачество, яко показующая грехов мерзость, и востягающая злые похоти, ныне же не токмо не страшна многим, но и желаемая ленивым стала, тайным раскольникам и весьма любимая, и притворных грехов исповеданием нарочно поискуема, - отселе оставити, и оной к тому не употребляти помянутых ради вин, и по силе [...] учительских наставлений, подобает" . Вследствие этого даже и в том случае, когда сам кающийся признает себя недостойным причащения Святых Таин и добровольно соглашается отложить на время причащение, священник должен наблюдать, чтобы удаление кающегося от трапезы Господней не было продолжительным, например, на год и более. Что же касается возбуждаемого некоторыми вопроса о том, могут ли в настоящее время исповедники вообще быть отлучаемы от святого причастия на несколько лет, то вопрос этот разрешается для священников тем руководственным указанием архиерея, за которым они в этих случаях должны обращаться.
Какие перемены потерпела на востоке дисциплина публичных церковных покаяний со времени упразднения должности покаянного пресвитера до конца VII столетия, всего яснее видно из постановлений Трулльского, пято-шестого Вселенского Собора (692). Некоторые из них представляют прямое смягчение епитимий, назначенных в прежних правилах за те же самые преступления. Так, по 68 правилу Василия Великого за вступление в брак в близких степенях родства определяется епитимия "прелюбодеев", то есть 15 лет покаяния, а Трулльский собор подвергает совокупившихся таким браком епитимии семилетней, как блудников (правило 54), В такой же точно мере собор в 87 правиле сократил срок покаяния, определенный Василием Великим, для жены, оставившей своего мужа или им оставленной и вступившей в другой брак (правила 9, 48), причем отцы Собора, без сомнения, руководились еще и требованием справедливости, так как в правилах Василия Великого делалась уступка обычаю, в силу которого муж в тех же самых случаях признавался виновным только в блудодеянии и подвергался семилетнему покаянию (правила 9 и 77). За другие нарушения церковного порядка, не предусмотренные в прежних правилах, Собор назначает иногда такие мягкие и краткосрочные епитимии, каких вовсе не знало древнее каноническое право, например, семидневное запрещение священнослужения клирикам, одевающимся в неприличные их званию одежды (правило 27), семидневное же отлучение мирян от церкви - за преподание себе Святых Таин без участия епископа или пресвитера (правило 58) и 40-дневное - за присвоение себе церковно-учительского дела в народных собраниях (правило 64). Наконец, весьма знаменательно и то, что в большинстве правил Трулльского собора мирянам за разные преступления определяется просто отлучение от церкви без указания срока, а клирикам в тех же случаях - извержение из сана. Как первое наказание нельзя, конечно, понимать в смысле отлучения на всю жизнь, так и второму нельзя придавать значения безусловно необходимой кары в каждом отдельном случае. Сам Собор в последнем (102) своем правиле дает следующее общее наставление о том, как должны быть использованы его собственные постановления о епитимиях за то или другое преступление: "Приявшие от Бога власть решити и вязати должны рассматривати качество греха и готовность согрешившего ко обращению, и тако употребляти приличное недугу врачевание, дабы, не соблюдая меры в том и в другом, не утратити спасения недугующего [...] Почему духовное врачебное искусство являющему подобает во-первых, рассматривати расположение согрешившего и наблюдати, к здравию ли он направляется или, напротив, собственными нравами привлекает к себе болезнь, и како между тем учреждает свое поведение; и аще врачу не сопротивляется и душевную рану чрез приложение предписанных врачевств заявляет, в таком случае по достоинству возмеривати ему милосердие [...] Не должно ниже гнати по стремнинам отчаяния, ниже опускати бразды к расслаблению жизни и небрежению, но должно непременно каким-либо образом или посредством суровых и вяжущих, или посредством более мягких и легких врачебных средств противодействовати недугу и к заживлению раны подвизатися, и плоды покаяния испытывати, и мудро управляти человеком, призываемым к горнему просвещению. Подобает убо нам и то, и другое ведати"; и точные предписания правил о сроках покаяния (официальный перевод этого текста в Книге Правил и приличное ревности покаяние неверен, так как не соответствует предыдущим словам собора о суровых и вяжущих врачебных средствах, на которые прямо указывает выражение препятствиями к соблюдению точности, и требуемые обычаем мягкие и легкие врачебные средства указаны собором вслед за суровыми и вяжущими - прот. Г.Б.). Для неприемлющих же строгости Правил "следовати преданному образу, яко же священный Василий поучает нас". Итак, Собор предоставляет "приявшим власть вязать и решить" самим определять меру канонического наказания клирикам и мирянам, виновным в нарушении постановленных им правил, сообразуясь при этом с душевным настроем согрешивших. Таким образом, предусмотрительно назначенное Собором бессрочное отлучение мирян от церкви в случае глубокого и несомненного раскаяния их в своем грехе может обратиться в самое кратковременное, а сообразно с этим и извержение клириков из сана при том же условии и других смягчающих обстоятельствах может быть заменено более снисходительным наказанием, именно: временным запрещением священнослужения. Косвенное указание на возможность такой замены находится в 13 правиле VI Вселенского Собора, в конце которого сказано: "аще кто, пресвитер или диакон под видом благоговения изгонит жену свою, да будет отлучен от священнодействия; а пребывая непреклонным, да будет извержен". Если в этом случае упорство клирика в своем антиканоническом поведении ведет к отягчению первоначально наложенного на него наказания, то в других случаях искреннее и глубокое раскаяние виновного в своем грехе может сопровождаться обратным последствием - понижением определенного Собором наказания на одну степень.
Как в правилах Трулльского собора формально и навсегда смягчена строгость прежней системы канонических наказаний клирикам и мирянам за открытые преступления их против церковного порядка, так в Номоканоне, носящим на себе имя патриарха Иоанна Постника, дан неизменный для будущих времен образец особой покаянной дисциплины, предмет которой составляют тайные грехи, открываемые на тайной же исповеди. Само собою понятно, что если Собор в последнем своем правиле внушает принявшим власть вязать и решить налагать епитимии на явных и уличенных грешников не по точному смыслу существующих церковных правил, а по усмотрению общего нравственного состояния и душевного настроения грешников, то тем естественнее было руководиться таким же воззрением автору покаянного Номоканона, предназначенного для врачевания больных тайными грехами, которые не производят соблазна в церковном обществе и добровольная исповедь которых уже сама по себе есть начало нравственного исправления согрешивших. И действительно, основные положения Постникова Номоканона совершенно согласны с содержанием последнего правила Трулльского собора: "Епитимии даются, - рассуждает автор, - по силе и произволению принимающего их, а не по мере его грехов. Ибо случается, что немного согрешивший бывает готов принять на себя великую епитимию, чтобы таким образом получить не только очищение, отпущение грехов, но и венец; и наоборот, много согрешившему, но беспечному дается малая епитимья, дабы он не был удручен тяжестью ее и не потерял всего по беспечности. Ибо нам не повелено в одно и то же время и облегчать тяжесть, и налагать тяжесть. Ибо иго Христово благо, и бремя Его легко есть. Поэтому принимающий исповедь должен сострадательно и милосердно брать во внимание различие и времен, и мест, и ведения, и неведения, и во всем следовать цели епитимий, указанной Отцами. Ибо божественный Златоуст говорит, что не по времени судится покаяние, а по расположению души. Тому же поучает и Василий Великий, говоря: "мы не по времени судим о сем действительном исправлении грешника, но взираем на образ покаяния" (правило 74). Зная это, духовник должен определять епитимии не по точному смыслу Божественных правил, а по качеству лица".
Поразительное сходство этих слов с последними словами 102 правила Трулльского собора (сходство, конечно, внутреннее, логическое, а не буквальное), а с другой стороны - то обстоятельство, что автор Номоканона оправдывает свою покаянную систему ссылкою на Василия Великого и Златоуста, а не на указанное правило Трулльского собора, стоящее к этой системе гораздо ближе, наконец, простое соображение, что примеры смягчения древних епитимийных правил должны были и раньше гораздо чаще встречаться в духовной практике, чем в области открытого церковного суда, и, во всяком случае, раньше Трулльского собора, - все это невольно заставляет отдать Постникову Номоканону старшинство пред названным Собором и видеть в последнем соборном правиле подтверждение общих начал покаянной системы, принятой в Номоканоне. Правда, Собор ни в этом, ни в своем 2-м правиле, где исчислены все утвержденные им источники канонического права, не упомянул о покаянном уставе Иоанна Постника, но отсюда с большею вероятностью можно заключать не о том, что такого устава тогда и не существовало, а о том, что он не входил еще в состав общецерковного канонического кодекса, а употреблялся отдельно от него по своему специальному назначению как справочная книга для духовников. Собору достаточно было утвердить своим авторитетом только основные начала новой покаянной системы, одинаково и уже давно принятой как в церковно-судебной (епископской), так и в духовнической практике. Последнее доказывается не только Номоканоном, носящим на себе имя Иоанна Постника, но и другим подобным же церковно-литературным произведением, автор которого жил также до Трулльского собора и в подлинности которого нет причин сомневаться.
Мы говорим о сочинении святого Софрония, патриарха Иерусалимского (около 640 года) "Об исповеди". Оно начинается такими же общими положениями, какие содержатся и в некоторых редакциях Постникова Номоканона, именно - о различии видов и способов исповеди по различию звания, возраста и состояния лиц исповедающихся; о необходимости для духовника знать качества душевных болезней, чтобы употреблять против них соответственные духовно-врачебные средства, и о том, чтобы сам духовник был свободен от тех недугов, от которых должен излечивать других. За этими положениями идет ряд правил, большая часть которых выписана из общецерковного канонического кодекса, но между ними есть и такие, которые находятся и у Постника и повторяются в нашем Номоканоне. Мы не хотим этим сказать, что святитель Софроний уже пользовался покаянным уставом Постника, а указываем только на факт, в виду которого современное существование этого последнего устава представляется делом вполне вероятным.
Константинополь не мог отставать от Иерусалима в сознании нужд церковной практики. В центре церковной жизни всего христианского Востока прежде, чем где-нибудь, устанавливались образцы новых церковных порядков, которые принимались потом и другими восточными Церквами. Припомним, например, хотя бы историю упразднения должности покаянного пресвитера. Здесь же должно было появиться и первое руководство для духовников, заступивших место этого пресвитера, поскольку в его ведении находилась тайная исповедь . Само собою понятно, что это руководство должно было получить собственный авторитет после того, как принятая в нем система смягченных церковных епитимий подтверждена была в последнем правиле Трулльского собора.
Примеры широкого действия епитимийной системы Постника мы находим в сочинениях преподобного Феодора Студита, литературная деятельность которого началась приблизительно спустя столетие после Трулльского собора. Как писатель и вместе духовник не только своих монахов, но и посторонних лиц, преподобный Феодор в своих сочинениях дает полную и живую картину современной духовнической практики. Прежде всего мы находим у него повторение основных положений Постникова Номоканона. "Главная сила епитимии, - говорит он в одном своем каноническом ответе, - заключается в удалении от приобщения Святых Таин на время, которое назначает налагающий епитимию. А это время нельзя определить в точности и одинаково для всех ввиду того, что один отличается от другого и достоинством, и знанием, и усердием, и возрастом, так что иногда достаточно ограничить епитимию одною четыредесятницей. Само собой понятно, что в состав епитимий кроме удаления от Святых Таин входят и молитвы, и коленопреклонения, и воздержание в пище по мере сил состоящего под епитимиею". На основании этих положений Феодор Студит составил в руководство себе и другим духовникам краткий покаянный Номоканон под заглавием: "Правила об исповеди и решениях по ней", то есть о наложении епитимий. Из этих правил видно, между прочим, что тогдашняя практика сокращала канонические сроки епитимий за некоторые грехи еще более, чем это допускалось в Номоканоне Постника. Так, за убийство у Постника полагается епитимия на 4 и 5 лет, а у Феодора Студита на 3 года; за прелюбодеяние, мужеложество и скотоложество - у первого 3 года епитимий, у второго 2; за кровосмешение с родною сестрою и женою сына у первого та же епитимия, у второго в первом случае 3 года, в последнем - 2. Вообще Феодор Студит не знает епитимий, продолжающихся более 3 лет, и только в отношении к нераскаянным грешникам находит нужным держаться древних строгих правил (именно Василия Великого), которым и противополагает свои собственные.
Вообще же составители нашего Номоканона пользовались книгою Постника только тогда, когда на известный случай не находили правила в общецерковном каноническом кодексе, да и в этих случаях неизменно повторяли только те правила Постника, которые находились у Властаря (см. статьи 59-62, 63; 72-75). Если же оказывалась нужда обращаться и к другим, старшим редакциям Постникова Номоканона, то авторы нового епитимийника брали отсюда только то, что более согласовалось с правилами древней дисциплины церковных наказаний (см., например, статьи 35, 37, 39, 41). Однако все эти отличия нашего Номоканона от Постникова не знаменуют собой действительного отступления от системы этого последнего и поворота в сторону древних строгих правил, а имеют значение только духовно-врачующей меры, направленной к тому, чтобы привести кающегося в сознание тяжести его грехов и соответственно вызвать в его душе глубокое сокрушение о них. Духовник, согласно с наставлением, помещенным в первой части Номоканона, совершив исповедь, должен сначала объявить покаявшемуся какие епитимии назначены за его грехи в "Божественных и священных правилах", содержащихся во второй части той же книги, и затем при действительном наложении епитимий руководствоваться не буквальным смыслом этих правил, а дальнейшим "рассуждением" Иоанна Постника. Насколько составители Номоканона были далеки от возможности прилагать к современной духовнической практике древние строгие правила, видно из их заявления, что в настоящее время трудно найти такого "подвижника", который бы принял на себя точное выполнение и тех смягченных епитимий, какие назначены Постником. Таким образом, правила нашего Номоканона, взятые отдельно от предпосланных ему наставлений духовникам, теряют весь свой практический смысл. И если такова внутренняя связь их с основными началами покаянной системы Постника, то и о всем нашем Номоканоне следует сказать, что он есть не более как новая для своего времени, хорошо продуманная редакция Постникова Номоканона.
Чин исповеди, заимствованный из Номоканона и помещенный в Большом Требнике 1677 года, без всяких изменений переиздавался до нашего времени. В особом издании "Последование об исповедании" перечень самых тяжких грехов дается в связи с десятью заповедями. Для современной практики таинства исповеди это последование стало самым важным. Таинство исповеди оканчивается духовным судом в виде или запрещения, или разрешения кающегося. У нас нет кодекса, содержащего в себе до мельчайших подробностей разработанного перечня грехов и соответствующих им епитимий. Да такой кодекс и составить немыслимо, как немыслимо сосчитать число песчинок, облегающих просторы океана. Покаяние должно стать тайной личности, познавшей Бога, силой веры и любви к Господу могущей восстать из бездны греха.
"В бездне греховной валяяся, неисследную Твоего милосердия призываю бездну". В наши дни, как и в древности, звучат такого же рода по духу и смыслу наставления: "Имея в распоряжении такое мощное средство, как запрещение и отлучение, пастырь должен применять его к делу с великим рассуждением и крайней осмотрительностью". Ему даны в руководство Правила Святых Отцов, указывающие, какой епитимии подвергались в древней Церкви грешники, виновные в тех или иных беззакониях. Но было бы несогласно с требованиями пастырского благоразумия, если бы он следовал этим правилам без разбора, слишком поспешно, подвергая запрещению всех, кого увидел запятнанным той или иной греховной скверной. Благоразумие пастырское приписывает ему не строгость закона поддерживать, а своими мероприятиями содействовать исправлению грешников, поддержанию и возвышению Евангельской жизни в пастве. Не на грех только следует обращать ему внимание, а на веру и благочестие согрешившего, на его нравственное состояние и искреннее желание своего исправления. Вместе с тем следует принимать во внимание изменившиеся обстоятельства времени, отличные от условий церковной жизни первых веков христианства и, взвешивая все в совокупности, прилагать то или иное средство врачевания, подходящее современным христианам. С другой стороны, было бы неверно закрывать глаза на факты безразличного и бездуховного отношения к Святыни Церкви. Если священник обнаруживает в процессе исповеди, что у ищущего святого Причастия нет ни веры, ни благоговения, что он явно хочет приступить к Святым Таинствам ради соблюдения формальностей, то допускать таких людей к таинству Церкви - значит отдавать Святыню на поругание ("Настольная книга для церковно-священнослужителей"). В церковно-практической литературе нашего времени в дореволюционный период часто поднимается вопрос о правах священников открытого или публичного, а также тайного отлучения от святого Причастия тех, кто того заслуживает. Если в отношении первого - публичного отлучения - решения были однозначны: священник сам, своей властью, не может никого подвергать публичному или открытому отлучению от Святых Таин, а должен представить это правящему архиерею (Духовный Регламент. Добавление О правилах Причта Церковного), то в отношении права священника тайного отлучения через исповедь было много полемики; большинство канонистов считало, что такое право священник имеет в силу своего сана, если же отлучение от Причастия встречало прямой протест кающегося, окончательное решение должен был принять архиерей.
В завершение нашего обзора нельзя не коснуться самого актуального для всех вопроса: какое место в практике совершения таинства покаяния и исповеди в настоящее время отводится древнейшим исповедальным канонам. Ведь современный пастырь, проводя исповедь, не держит на аналое перед кающимся свод правил и епитимий для точного установления виновности согрешившего и меры прещения, должного обрушиться на главу исповедника. Такая практика ушла в прошлое. В то же время совершаемые иереем Божиим чинопоследования исповеди, сложились не без влияния и прямой органической связи с покаянными канонами. Они заложены в самую ткань наших исповедальных руководств. Все дело в том, что в современной практике исповедания посредническая роль законоправильников упразднена. Уже в XIX столетии слышен укор неопытным иереям, крепко вцепившимся в требник и не способным самостоятельно, в силу своего священнического сана и власти и знания основ Священного Писания, решить недоумения ("Настольная книга...").
В современной практике исповедания основой и подлинным пособием стали сами заповеди Божии: Десять заповедей Моисеева закона, Евангельские блаженства, а также святоотеческое аскетическое учение о восьми порочных состояниях человеческой души: гордости, самолюбии, сребролюбии, плотоугодии, прелюбодеянии, унынии, лености, воровстве - и о средствах врачевания этих пороков. В этом можно усмотреть положительное явление - в своем руководстве пастырь нашего времени имеет возможность без опосредования по времени уже изживших себя правил черпать из первоисточника слова Божия и опыта святых отцов-аскетов ведение и руководство в деле врачевания страждущих. С другой стороны, лишаясь правовой поддержки канонов, многие пастыри смущаются по поводу правильности своих действий. Им легче руководствоваться не интуицией, как бы ни глубока она была, но уставами и нормами покаянной дисциплины. В то же время нельзя не поставить на вид, что при возможных недоумениях священник на многие вопросы может получить если не прямые, то косвенные ответы в уникальном сборнике, вместившем в себя все наработанные как в XVIII, так и в XIX столетии материалы, касающиеся всех сторон практической деятельности священнослужителей, и богослужебной, и практической. Этот сборник известен всем как "Настольная книга для священно-церковнослужителей" С.В. Булгакова. В него вошло все, имевшее место в периодических церковных изданиях, публикуемых Епархиальными ведомостями, Церковными ведомостями, работы Синодальных комиссий, в Церковном вестнике, в руководствах и инструкциях по пастырскому служению. Эта огромная работа пресеклась в XX веке, отделившем жизнь Православной Церкви от жизни общества.
Духовный уровень современного человека не позволяет понести тяжелоносного свода епитимий и канонов. В Духовном Регламенте XIX века обращалось внимание на то, что "Древние святые Отцы и пастыри не так рассуждали о епитимиях, аки бы не удобь применимых догматах, но переменяли и переменить оные попускали, имея к тому некия благосклонныя вины, что зде неких отец свидетельствы показуем" ("Настольная книга...").
Для нас, христиан, стоящих на пороге XXI столетия, эти святоотеческие рекомендации читаются как благие заветы, побуждающие к серьезной и подлинно духовной работе по приведению канонов и древних правил в соответствие откровенным истинам Священного Писания и духовному состоянию членов Церкви Христовой.
Примечания
1. Духовный регламент Петра Первого. Добавление О правилах Причта Церковного и чина монашеского. М., 1904. С.109.
2. Вполне естественно, даже исторически необходимо допустить, что по упразднении должности покаянного пресвитера епископы и прежде, и после Трулльского собора, не имея возможности самолично наблюдать за всеми преданными публичному покаянию церковному, отдавали каждого епитимийца под надзор его приходского священника с тем, чтобы последний свидетельствовал о нравственном состоянии кающегося, и в случае благоприятного о нем свидетельства сокращали первоначально назначенный срок епитимии. Так устранялась граница, отделяющая публичные церковные покаяния, налагаемые формальным судом епископов, от тайных епитимий, назначаемых тайным судом духовников.