Историческая повесть и житие в ПВЛ. Повесть о Васильке Теребовольском, Житие Феодосия Печерского.
По Лихачеву. Великое наследие.
Источники повести временных лет определили ее направление. Мощное, логически стройное, проникнутое патриотическим духом повествование повести в своем движении от прошлого к настоящему несло в себе широкое осмысление политической деятельности нового времени. Она повествует о начале русской земле, о начале русского народа.
Письменной истории Руси предшествовала ее устная история. Затем же устная история сопутсвовала письменной. Своим расцветом летопись обязана устной истории России, хранителем которой был народ.
Огромным историческим источником был фольклор. В летописи сохранены огромное количество преданий, легенд и песен, которыми древнерусские книжники стремились восполнить недостаток истории родины.
Могильные насыпи издавна и у всех народов были связаны с историческими преданиями. Высокие холмы, насыпавшиеся над могилами вождей, сами по себе свидетельствовали о стремлении сохранить на многие поколения память об умерших. Но, кроме того, память о погребенных поддерживалась тризнами, совершавшимися на их курганах, культом, которым были окружены многие из могильных насыпей. Естественно, что с ними связывались и различные сказания, жившие в окружающем населении, пока существовали и самые насыпи. Число могильных холмов на территории Древней Руси было особенно велико. Их было исключительно много в самом Киеве . Со многими из них были связаны предания, немаловажные для определения исторических судеб восточного славянства. Недаром летописцы неоднократно ссылаются на могильные холмы как на достоверных и правдивых свидетелей точности их исторического повествования. Так, например, завоевание Киева Олегом было связано памятью с могилами Аскольда и Дира; гибель Игоря - с его могилой «у Искоростеня града в Деревах»; легенда о Вещем Олеге - с его могилой: «...есть же могила его и до сего дьне, словеть могыла Ольгова»; смерть Олега Святославича связывалась с его могилой «у града Вручего» (современного Овруча) и т. д. Обо всех этих могилах летописец замечает, что они существуют и «до сего дьне», о многих из них он говорит, что они «словут», то есть связаны со славой погребенных в них князей. Однако с принятием христианства, изменившего погребальный обычай, отменившего поминальные празднества, где вспоминались деяния прошлого, могилы князей перестают быть центрами, к которым была прикреплена историческая память о погребенных. Христианские могилы редко привлекают внимание летописца.
Но не только с древними могилами была соединена народная память о делах минувшего. Города и урочища прочно хранили память о своем возникновении. Народная память в Новгороде и в Ладоге связывала определенные места с Рюриком, в Изборске - с Трувором, в Белоозере - с Синеусом. Местные по своему приурочению, эти предания говорили об общерусских деятелях, о событиях общерусской истории. Сами по себе эти местные предания охватывали единой сетью всю Русскую землю, объединяя и собирая ее историческое прошлое. С княгиней Ольгой были связаны местными воспоминаниями многочисленные урочища, села, погосты, перевесища (места, где ловились птицы) по Днепру и Десне. В Пскове сохранились сани Ольги. «И ловища ея суть по всей земли и знаменья и места и повосты» (погосты), - пишет летописец, отмечая общерусский характер исторических преданий об Ольге.
Насколько обильными и подробными были эти исторические воспоминания, показывает хотя бы та точная топография древнего Киева, которую дает летописец, описывая времена, отстоящие от него на целое столетие: «Бе бо тогда вода текущи въздоле горы Киевьския, и на подольи не седяху людье, но на горе. Град же бе Киев, идеже есть ныне двор Гордятин и Никифоров, а двор княжь бяше в городе, идеже есть ныне двор Воротиславль и Чюдин, а перевесище бе вне града, и бе вне града двор другый, идеже есть двор демьстиков за святою Богородицею; над горою двор теремный, бе бо ту терем камен».
Характерно, что наиболее древние исторические воспоминания самым тесным образом связаны с языческим, дохристианским культом предков, но чем ближе ко времени, когда уже пишут летописцы, тем яснее выступают исторические припоминания сами по себе, тем четче выделяется интерес к истории родной страны. Историческое самосознание народа становится все более интенсивным, вводится в точные хронологические рамки.
Таким образом, на всем пространстве Руси от Изборска, Ладоги и Белоозера и до северных берегов Черного моря, до Корсуни, где показывали летописцу церковь, в которой крестился Владимир, и до Тмуторокани хранилась историческая память об общерусских героях, о первых русских князьях, «трудом» своим великим собиравших Русскую землю. Даже вне пределов Руси, на далеком Дунае, летописец указывает город (Киевец), основанный Кием. Местные по своему приурочению, но общерусские по своему содержанию, эти предания свидетельствовали о широте исторического кругозора народа. В этих местных исторических преданиях говорилось не только о Руси, но и о соседящих с нею народах и странах: венгры, печенеги, греки, скандинавы, хазары, поляки, болгары, а с другой стороны Царьград, Тмуторокань, Корсунь составляли тот широкий географический фон, на котором развертывалось действие легенд, связанных с урочищами. Таким образом, сама Русская земля с ее многочисленными городами, урочищами, селами, могильными насыпями была как бы живою книгою ее неписаной истории.
«Повесть временных лет», сохранившая нам многие местные легенды, свидетельствует и о других формах устной исторической памяти.
Внимательный анализ киевского летописания показывает, что многие записи сделаны в нем на основании рассказов двух лиц: Вышаты и его сына Яня Вышатича, участие которого в летописании прямо отмечено под 1106 г
под этим годом составитель «Повести временных лет» говорит о Яне, о его смерти и отмечает: «От него же и аз многа словеса слышах, еже и вписах в летописаньи семь, от него же слышах».
В самом деле, три поколения летописцев были в дружественных отношениях с Вышатой и его сыном Янем на протяжении 1064-1106 гг.
Янь был сыном Вышаты; Вышата, как это отмечено в «Повести временных лет» под 1064 г., был сыном новгородского посадника Остромира, с именем которого связан древнейший из дошедших до нас памятников русской письменности - знаменитое Остромирово Евангелие 1056-1057 гг. Остромир, как это было установлено еще известным археологом Д. И. Прозоровским , был сыном новгородского посадника Константина; Константин был сыном новгородского посадника Добрыни - будущего героя русских былин Добрыни Никитича. Судьба всех этих представителей рода Яня Вышатича отражена в летописи на основании устных рассказов Вышаты и Яня.
Эти рассказы, неточные хронологически, как и все устные припоминания, несут в себе следы сказочных мотивов и окрашены тенденциозной мыслью: они героизируют этот род, подчеркивают его весомость в общем раскладе сил Киевского государства, его близость к роду киевских князей . И Вышата, и Янь упорно говорили летописцам о тех мудрых советах, какие давали их предки киевским князьям. Нежелание Святослава послушать совета Свенельда - объехать днепровские пороги и пойти на Русь на конях - привело к гибели Святослава; печенеги, подстерегавшие русских в этом опасном месте, напали на Святослава, разбили его дружины и убили его самого. Владимир I Святославич неоднократно следовал советам Добрыни в своих походах. Добрыня добивается для Владимира руки полоцкой княжны Рогнеды. Слушая советы сына Добрыни Константина, Ярослав получил киевский стол. Когда Ярослав, разбитый Святополком и польским королем Болеславом, прибежал в Новгород и собирался отсюда бежать дальше за море, посадник Константин, сын Добрыни и дед Вышаты, рассек с новгородцами ладьи Ярослава, заявив: «Хочем ся и еще бити с Болеславом и с Святополкомь». Новгородцы во главе с Константином собрали деньги на дружину, и Ярослав разбил Святополка и Болеслава. Как Владимир был обязан княжением Добрыне, так Ярослав был обязан киевским столом его сыну Константину.
В рассказах Вышаты и Яня Вышатича о собственных подвигах опять-таки присутствует та же «родовая» тенденция. Так, например, в рассказе «Повести временных лет» о последнем походе русских на Царьград в 1043 г. сделаны вставки. Можно считать достоверным, что эти вставки были сделаны на основании рассказов Вышаты или Яня Вышатича. В этих вставках подчеркнуто воеводство Вышаты, причем так, точно Вышате принадлежало главное воеводство, хотя перед этим в рассказе предшествовавшего «Повести временных лет» Начального свода (о нем ниже) воеводой значился Иван Творимирич.
И Вышата, и Янь рассказывали, кроме того, летописцам о своей борьбе с волхвами, о сборе полюдья в Белозерской крае (1071 г.).
В деятельности решительно всех представителей рода Вышаты и Яня отмечаются их дальние походы, их сборы даней и полюдья, что должно было служить косвенным упреком современным им князьям, которые не думают о сборе дани с соседних народов, предпочитая «вирами и продажами» разорять собственное население. О сборах дани с волжских болгар рассказывается в летописных статьях о Добрыне. В собственной деятельности Вышата и Янь отмечают именно эти далекие походы, участниками которых они были: на Константинополь (Вышата), за сбором полюдья в Белозерье (Янь)
Предания о роде Яня Вышатича и Вышаты были известны не только в узких пределах этого рода. Они получили широкое распространение.
Уже в 1128 г., через двадцать два года после смерти Яня, летописец привлек исторические предания о Добрыне для объяснения родовой вражды полоцких князей Рогволодовичей с Ярославичами. Изложив под этим годом некоторые события в Полоцком княжестве, летописец переходит к изложению предания о Владимире I Святославиче и Рогнеде, в котором в активной роли выступает и Добрыня. Историческое предание это летописец передает уже не со слов какого-либо представителя рода Добрыни, а как народную молву. На это прямо указывают первые же слова рассказа: «О сих же Всеславичих сице есть, яко сказаша ведущий преж». Далее летописец рассказывает, как Владимир, княживший еще в Новгороде, послал своего воеводу Добрыню к Рогволоду просить руки его дочери Рогнеды. Рогнеда не пожелала выходить замуж за «робичича», - сына рабыни Малуши («она же рече: „Не хочю розути робичича”»). Владимир гневается и жалуется Добрыне. Добрыня же, «исполнися ярости», идет походом на Полоцк, берет город приступом, а Рогволода, жену его и дочь уводит в плен. Владимир убивает Рогволода и женится на Рогнеде, назвав ее Гориславой. Дальше сообщается легендарная история ссоры Владимира и Рогнеды, во время которой малолетний сын их Изяслав вступается за мать с мечом в руках.
Приведя это историческое предание о Владимире и Рогнеде-Гориславе, летописец замечает: «И оттолае мечь взимають Роговоложи внуци противу Ярославлим внуком», мотивируя тем самым вставку в летописный текст народного сказания.
Ряд признаков заставляет предполагать, что эти родовые предания не были единичными. Князья постоянно вспоминали отцов и дедов своих, в широкой степени считаясь с родовыми традициями, с родовой преемственностью, с правами своего рода. Когда, например, в 1097 г. Давыд и Олег Святославичи узнали об ослеплении Василька Теребовльского, оба они «печална быста велми» и сказали: «Сего не было в роде нашем».
Еще одним видом устной исторической памяти, отраженной в «Повести временных лет», была дружинная поэзия.
Дружинная среда, окружавшая русских князей, прочнее всего сохраняла память о военных подвигах прошлого. Она была хранительницей своих дружинных традиций. Именно поэтому Святослав не решается нарушить заветы старины и принять крещение. Святослав говорит своей матери Ольге, предлагавшей ему креститься: «Дружина смеятися начнут».
«Повесть временных лет» сохранила нам от допись-менного периода Руси содержание нескольких героических преданий именно этой дружинной поэзии. Их основной темой были смелые походы русских дружин на главный и богатейший центр тогдашней Европы - Константинополь. Необычайно дерзкие походы русских создали особенно благоприятные условия для расцвета героической песни. Отголоски этой дружинной поэзии звучат в летописных рассказах о походах на Царьград Аскольда и Дира, Олега, Игоря, Святослава. Они присутствуют в рассказе о том, как Олег повелел своим воинам сделать колеса и поставить на них корабли. С попутным ветром корабли развернули паруса и с поля подошли к Царьграду. Испуганные греки предложили мир и дань. Дружинные песни рассказывали о том, как Вещий Олег отказался принять под стенами Царьграда предложенные ему в знак мира яства и вина, которыми греки собирались его отравить. Остатки дружинных песен об Олеге можно видеть в рассказе «Повести временных лет» о щите, который Олег прибил над вратами Царьграда, «показуя победу». Наконец, и предание о смерти Олега от любимого коня через песни перешло в летопись и распространилось по всей Северной Европе, в местных преданиях Ладоги и в скандинавских сагах.
Отголосками дружинных песен явились и рассказы летописи о знаменитых пирах Владимира Святославича. Воспоминания об этих пирах, для которых варилось по 300 провар меду, на которых было «множество от мяс, от скота и от зверины», сохранились в современных былинах. Сознание дружиной своей силы и значения отчетливо выражено в летописном описании одного из пиров, составленном летописцем также, очевидно, на основании дружинной песни. Дружина ропщет на князя за то, что ей приходится есть деревянными ложками, а не серебряными. Более всего на свете любя свою дружину, Владимир, согласно этому дружинному преданию, приказал исковать ей серебряные ложки. «Сребромь и златом не имам налести дружины, - говорит Владимир, - а дружиною налезу сребро и злато, якоже дед мой и отець мой доискася дружиною злата и сребра».
Особенно рельефна в «Повести временных лет» созданная на основе дружинных песен характеристика бесстрашного князя Святослава, всю свою недолгую жизнь проведшего в далеких походах. «Князю Святославу възрастъшю и възмужавшю, нача вой совкупляти многи и храбры, и легъко ходя, аки пардус (как гепард) войны многи творяше. Ходя, воз по себе не возяше, ни котьла, ни мяс варя, но потонку изрезав конину ли, зверину ли, или говядину на углех испек ядяше, ни шатра имяше, но подъклад постлав и седло в головах; тако же и прочий вой его вси бяху. И посылаше к странам, глаголя: „Хочю на вы ити”». Когда побежденные им греки, желая испытать его, прислали ему многочисленные дары - золото и знаменитые византийские паволоки, Святослав не взглянул на них, приказав отрокам спрятать принесенное. Когда же греки принесли Святославу меч и иное оружие, Святослав принял их в свои руки, ласкал, хвалил и просил приветствовать византийского царя, пославшего ему их. Греческие послы ужаснулись воинственности Святослава и, вернувшись к царю, сказали: «Лют се мужь хочеть быти, яко именья не брежеть, а оружье емлеть. Имися по дань». И послал царь своих послов к Святославу, говоря: «Не ходи к граду, возми дань еже хощеши».
Сходный рассказ, подчеркивающий воинственность русских, передает летописец и о полянах. Когда хазары обложили полян данью, поляне выплатили ее оружием: по мечу от дыма. Хазары отнесли эту дань своему князю, и старцы хазарские ужаснулись воинственности русских: «Не добра дань, княже! Мы ся доискахомь оружьемь одиною стороною, рекше саблями, а сих оружье обоюду остро, рекше мечь. Си имуть имати дань на на нас и на инех странах».
Таким образом, дружинная поэзия дописьменной Руси была поэзией высокого патриотического пафоса. Именно это делало поэзию дружинников одновременно поэзией народной. Дружина русских князей была дружиной русской по своему патриотическому сознанию.
Можно было бы привести еще и другие формы исторического эпоса, послужившего основой создания «Повести временных лет», например своеобразные сказы, обладавшие диалогической формой . Нет нужды стремиться исчерпать все формы устной исторической памяти народа. Необходимо подчеркнуть, однако, что летопись пользовалась устной народной исторической памятью не только как историческим источником. «Повесть временных лет» во многом черпала отсюда же свои идеи, самое освещение прошлого Русской земли.
В самом деле, уже из того, что было приведено выше, ясно, что народная память об исторических событиях и исторических лицах не была безразличной и «механической». Факты русской истории не преподносились в историческом эпосе «россыпью», вне их взаимной связи друг с другом. Воспоминания о событиях русской истории в русском народе носили героический характер и были связаны общим, единым представлением о славном начале русской истории.
Замечательные слова об исторических знаниях Древней Руси находим мы у Кирилла Туровского (русского писателя XII в.). Кирилл различает два типа хранителей исторической памяти - летописцев и песнотворцев, следовательно, творцов истории письменной и творцов истории устной, но у обоих находит одну и ту же цель их деятельности как историков: прославление героев и по преимуществу их военных подвигов. Кирилл предлагает прославлять «героев» церковных так же, как воспевает народ своих героев светских: «...историци и ветия, рекше летописьци и пес-нотворци, прикланяють своя слухи к бывшая межю цесари рати и въпълчения, да украсять словесы и възвеличать мужьствовавъшая крепко по своемь цесари и не давъших в брани плещю врагом (то есть не показавших врагам спину.- Д. Л.), и тех славяще похвалами венчають...»
В летописи мы находим многочисленные свидетельства существования в самом народе живых представлений о героическом прошлом Русской земли.
В 1097 г. киевляне послали к Владимиру Мономаху со словами: «Молимся, княже, тобе и братома твоима, не мозете погубити Русьскые земли. Аще бо възмете рать межю собою, погании имуть радоватися, и возьмуть землю нашю, иже беша стяжали отци ваши и деди ваши трудом великим и храбрьством, побарающе по Русьскей земли, ины земли приискываху, а вы хочете погубити землю Русьскую».
Исторические события больше чем через столетия могли вспоминаться народом с такими деталями, которые свидетельствуют о наличии подобных устных сказаний или песен о них. Так, например, перед Липицкой битвой 1216 г. новгородцы говорили Мстиславу Мстиславичу Удалому: «Къняже! Не хочем измерети на коних, нъ яко отчи (отцы) наши билися на Кулачьскей пеши» . Битва на реке Кулачьце или Колакше произошла в 1096 г. за сто двадцать лет до Липицкой битвы. Перед тем, как вступить в сражение на Колакше, новгородцы сошли с коней и затем выступили против Олега Святославича в пешем строю. Следовательно, в Новгороде в течение ста двадцати лет народная память удерживала такую, казалось бы, мелкую деталь Колакшской битвы. Почему-то она привлекла внимание в начале XII в. и составителя «Повести временных лет», записавшего о ней: «Мстислав же перешед пожар с новгородци, и сседоша с коней новгородци, и сступишася на Кулачьце». Думается, что народная измять не случайно удержала эту живую подробность. В ней отразилась удаль новгородцев и, следовательно, героическое прошлое Новгорода.
Этот особый характер народной памяти, отмечавшей прежде всего все героическое в прошлом, придал и первой русской летописи оттенок героичности и эпичности. Начало русской истории было для летописца напоено героизмом. Хвала и прославление отчетливо дают себя чувствовать в изображении первых русских князей - Олега, Игоря, Ольги, Святослава, Владимира.
Житие в повести временных лет.
Повесть о Васильке Теребовольском. Василий (кон. XI - нач. XII в.) - автор Повести об ослеплении князя Василька Ростиславича Теребовльского, вошедшей в состав статьи 1097 г. Повести временных лет (в составе Летописи Лаврентьевской, Ипатьевской, Радзивиловской и др.). А. А. Шахматов считал В. священником, духовником князя Василька; другие исследователи считают его светским лицом. По мнению Б. А. Рыбакова, В. был «муж» князя Святополка и допустимо его отождествление с В. - посадником г. Владимира, упомянутым в той же летописной статье. А. А. Шахматов ограничивал Повесть В. несколькими фрагментами из статьи 1097 г., перемежающимися с текстом летописца, а именно: «И приде Святополк с Давыдом Кыеву... 2 отрока княжа, Улан и Колчко», «Василкови же сущю Володимери, на прежереченем месте... Сим же от града отшедшим, сею же снемше погребоша я» и «Святополк же, прогнав Давыда, нача думати... перея Володимерь и посади в нем сына своего Ярослава». Другие исследователи приписывают В. статью 1097 г. целиком и даже некоторые другие летописные статьи. Особняком стоит гипотеза М. X. Алешковского, согласно которой В. - один из основных редакторов ПВЛ, который в 1119 г. осуществил переработку ее текста, составленного Нестором (по гипотезе Алешковского этот текст отождествим с Начальным сводом): внес в него фрагменты из Хроники Георгия Амартола, текст Договоров с греками, легенду об апостоле Андрее, предания о северных народах (в статьях 1096 и 1116 гг.) и другие рассказы, а также ряд этнографических, исторических и генеалогических уточнений.
Исследователи, атрибутирующие В. лишь статью 1097 г., полагают, что текст Повести был внесен в ПВЛ Сильвестром. А. А. Шахматов, напротив, считал его вставкой составителя 3-й редакции ПВЛ.
В своей Повести В. выступает как очевидец и участник событий. Он сам упоминает, что был послан князем Давидом Святославичем к находящемуся в заточении ослепленному Васильку Ростиславичу, чтобы убедить того принять предлагаемые Давидом условия примирения. Но В. не ограничивается описанием своей беседы с Васильком, а излагает всю историю заговора князей, пленения и ослепления Василька, все события феодальной междоусобицы, вспыхнувшей между князьями Давидом и Святополком Киевским, повинными в расправе над Васильком, и князьями, выступившими в его защиту. Если не ограничивать Повесть фрагментами, отмеченными Шахматовым, а атрибутировать В. всю статью 1097 г., то совершенно ясной становится его тенденция прославить государственную мудрость и великодушие Владимира Всеволодовича Мономаха. Поэтому допускают, что Повесть была создана по поручению этого князя. Повесть В. обладает высокими литературными достоинствами: автор умело использует яркие сюжетные детали, с редкой для древнерусской литературы того времени живостью передает диалоги и монологи. Исследователи часто обращались к анализу Повести для характеристики принципов и приемов древнерусского сюжетного повествования. Д. С. Лихачев видит в ней произведение особого жанра - «повестей о княжеских преступлениях», сопоставимое с летописными рассказами об убийстве Игоря Ольговича (в статье 1147 г. Летописи Ипатьевской) и Повестью об убиении Андрея Боголюбского. Повесть издавалась только в составе Повести временных лет.
Теперь, что касается Феодосия Печерского.
Вобще, Феодосий Печерский был известным церковно-политическим деятелем и писателем XI века. В 1108 году он был официально причислен к лику святых, что и побудило Нестора взяться за описание его жития. Точная дата завершения этого труда не известна. В своей работе Нестор использовал легенды, устные рассказы и предания, бытовавшие в Киево-Печерском монастыре, основателем которого был Феодосий.вот.
В литературном отношении это житие - образец жанра. Феодосий с первого своего появления предстает в образе «типичного святого», идеального положительного героя. Сын благочестивых родителей, он уже в раннем детстве поражал всех своим поведением: прилежно посещал церковь, сторонился сверстников, был нетребователен к своей одежде, рано выучил грамоту, и вскоре все были поражены его премудростью.
Так, в духе житийной литературы Нестор излагает обязательную биографию героя. Дальнейшее повествование разбито на ряд небольших рассказов-новелл1, связанных с центральным персонажем: 1) о вознице, который вез Феодосия из Киева в монастырь; 2) об ангеле, который дал Феодосию золотую гривну; 3) о разбойниках, напавших на монастырь Печерский; 4) о бочке, наполнившейся медом во славу Феодосия.
Каждая новелла, по замыслу Нестора, должна была явиться иллюстрацией святости и духовного совершенства Феодосия. Такой способ повествования позволил Нестору показать Феодосия во весь рост как праведника. Портрет святого дан в духе житийной литературы, но за ним просвечивают и реальные черты Феодосия: одетого в ветхую одежду, крайне нетребовательного в пище.
Нестор находит выразительные детали, создающие иллюзию достоверности изображаемого. Монастырская братия - это живые, земные люди с их делами, нравами, характерами. Автор характеризует их быт, общественный труд на строительстве монастыря, хозяйственные заботы, взаимоотношения с мирянами.
Сам Феодосий, с самого начала рассказа о нем, дан в окружении реальных бытовых деталей, создающих в итоге образ сурового и деятельного игумена. Он все дни трудился: «на работу он выходил прежде всех, и в церковь являлся раньше других и последним из нее выходил», с радостью помогал пекарям месить тесто или выпекать хлебы, носил из колодца воду, сам рубил дрова. На слова келаря Федора: «Прикажи, чтобы кто-либо из свободных монахов пошел и приготовил бы дров сколько нужно» – блаженный ответил: «Я свободен, я и пойду», «взял топор и начал колоть дрова».
Нестор создает образ подвижника-аскета. Как аскет, Феодосий носит на теле власяницу, спит «на ребрах своих», облекается в «свиту худу». Автор отмечает, что «одеждой ему служила власяница из колючей шерсти, а сверху носил другую свиту. Да и та была ветха».
Нестор подробно описывает духовные качества игумена, воссоздавая его психологический портрет. Он был прост, отличался святостью души, смирением и необыкновенной кротостью, с радостью выслушивал слова укоризны. «Был он заступник вдов и помощник сирот».
Психологический портрет Феодосия дополняет и описание его смерти, раскрывающее могучий дух игумена. Его трясет в ознобе, он пылает в жару, уже совсем обессилел, лишился дара речи, но собирается с силами и трижды призывает к себе братию, находя для нее слова утешения. Смерть Феодосия психологически мотивирована. Почти умирающий, «...он встал и склонился ниц, моля со слезами милостивого Бога о спасении души своей, всех святых призывая на помощь». Нестор пишет: «И снова, помолившись, лег на постель свою, и немного полежав, вдруг взглянул на небо и воскликнул громко с радостным лицом: “Благословен Бог, что так свершилось: вот уж не страшно мне, но радуюсь я, что отхожу от света сего!”»2. Автор заключает: «и можно думать, что сказал он так, увидев явление некое, потому что потом выпрямился, вытянул ноги, и руки крест накрест сложил на груди, и передал святую душу свою в руки божьи, и приобщился к святым отцам». «А благоверный князь Святослав, - пишет Нестор, - который находился недалеко от монастыря блаженного, вдруг увидел, что огненный столп поднялся до неба над тем монастырем»3.
Нестор заостряет внимание и на духовной эволюции героя, проводя его через череду жизненных перипетий (изнурительный труд и аскетизм, деспотизм матери, побег из дома и скитания), начиная с божественного предназначения Феодосия-ребенка до становления идеального положительного героя, «избранника Божия».
При этом особая роль отводится драматической коллизии: столкновению матери с сыном.
Согласно правилам литературного этикета, регламентировавшего изображение героев в литературе Древней Руси, образ святого требовал обязательного присутствия противоположного ему персонажа. Нестор противопоставил Феодосию его мать - воплощение материального, земного начала. Эта сильная мужеподобная женщина буквально одержима любовью к сыну, и чрезмерная любовь являлась источником постоянных столкновений между ними. Стремление сына посвятить себя служению Богу наталкивается на жестокое сопротивление матери. Она, как подчеркивает автор, уговаривает Феодосия отказаться от своих стремлений «то ласково, то угрозами, а иногда и побоями». В гневе мать хватает его, вцепляется в волосы, щиплет, швыряет на землю, топчет ногами, привязывает, запирает, сковывает ноги и бьёт его, пока не изнемогает сама.
Итак, в течение XI в. на Руси складываются основные литературные жанры и появляются первые оригинальные произведения. Жанровая система древнерусской литературы иерархична. К наиболее высоким жанрам принадлежит церковная литература _ Евангелия, тексты Священного писания, творения отцов церкви; затем следуют жития , торжественные слова, поучения , хождения. Светские исторические повести, предания и сказания в сознании древнерусского книжника были не столь "полезны", следовательно, представляли меньшую ценность по сравнению с жанрами церковной и поучительной литературы. Особое место среди светских жанров занимала летопись , включавшая в свой состав самые различные жанры _ сказание, воинскую повесть, поучение и просто погодную документальную запись.
Жанр летописи _ один из первых, важнейших жанров возникающей древнерусской литературы и, быть может, самый оригинальный из них. Византийским аналогом летописи являются хроники _ сочинения, знакомящие читателя со всемирной историей в ее средневековом понимании _ от библейского мифа о сотворении мира до правления византийских императоров. Летопись _ не только жанр древнерусской словесности, она одновременно является памятником исторической мысли. Название "летопись" отражает форму повествования: оно ведется по годам, в хронологической последовательности (рассказ о событиях каждого года начинается словами "в лето…" - т.е. "в год"). Подобной формы летописания не было ни в византийской, ни в южнославянской литературах. Летопись обязана своим происхождением не только византийским хроникам, но и устному народному творчеству языческих времен _ слишком много в ней отголосков старинных преданий, сказок, легенд, пословиц и поговорок, заговоров и заклинаний. Из всех жанров древнерусской литературы текст летописи является наименее устойчивым. Летописи дошли до нас в составе многочисленных сводов: летописцы соединяли в текстах труды своих предшественников, давали им новую интерпретацию, свое истолкование исторических событий, а оно было далеко не беспристрастным и зависело от политической конъюнктуры времени.
Отсюда такое большое количество редакций и списков летописей, поэтому -то летописи и представляют собой своды весьма разнородных в жанровом и стилистическом отношении материалов. Однако летопись не является аморфным жанровым образованием. Сложные и противоречивые исторические события, сражения, явление природы _ все это рассматривается летописцем под одним углом _ с точки зрения вечности, как осуществление единой божьей воли. Сам хронологический принцип изложения материала в летописи создавал представление об истории как о непрерывной последовательности событий и позволял автору включать в свой труд разнообразный по характеру и жанровым особенностям материал. Благодаря этому в летописи сглаживались стилистические особенности различных жанров, вырабатывался некий усредненный стиль. Летописи недаром имеют первостепенное значение для исследователей истории древнерусского литературного языка.
Первые начальные своды русской летописи до нас не дошли. Известный русский ученый А.А. Шахматов предполагал, что они были составлены в 1039 г. в Киеве и в 1050 г. в Новгороде. Это только гипотеза. А реально дошедший до нас свод, который впоследствии включали почти все летописные своды XIV _ XVII вв., относится к 1111-1118 г. и носит название "Повесть временных лет". По мнению большинства исследователей, он составлен иноком Киево-Печерского монастыря Нестором на основе не дошедших до нас начальных сводов XI в. "Повесть временных лет", как полагают ученые, существовала в трех редакциях, до нас дошли из них только вторая _ в составе Лаврентьевской летописи (XIV в.) и третья _ в составе Ипатьевской летописи (XV в.). В Лаврентьевской летописи труд Нестора озаглавлен так: "Се повести временных лет, откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть". Нестор начинает свой рассказ с библейской легенды о всемирном потопе и о разделении земли между сыновьями Ноя, перечисляя земли, доставшиеся каждому из них. Этот рассказ наш летописец заимствовал из переводной византийской хроники Георгия Амартола. Разумеется, там не упоминалась Русская земля, но Нестор искусно ввел славянские народы в контекст мировой истории. Славяне и Русь утверждаются как равные среди равных народов, и история Руси включается в общемировой исторический поток. Такова высокая точка зрения древнерусского летописца. "Повесть временных лет" - это не просто описание первых веков существования Руси, это рассказ о началах русской государственности и культуры.
Но "Повесть временных лет" - это не только памятник историографии, но и выдающийся литературный памятник, в котором простая информация о рождении и смерти князей, о солнечном затмении и т.д. сосуществует с развернутыми сюжетными рассказами. И здесь летописец на информирует читателя, а подробно повествует, рассказывает, рисует картины происходящих событий. Особое место в "Повести временных лет" занимают рассказы, восходящие к устным историческим преданиям. Это рассказы о первых князьях _ о вещем Олеге, о походе Игоря к древлянам за данью, о жестокой мести за его смерть княгини Ольги, о храбром князе-язычнике Святославе, который сражался "аки барс" и предупреждал своих врагов: "иду на вы". Но чем ближе летописец к современности, тем конкретнее и жестче становится его рассказ. Лаконичное повествование сменяется подробным, диалогизированным _ летописец хочет максимального приблизить читателя к описываемым событиям, заставить его задуматься над происходящим. Таков рассказ об ослеплении князя Василька Требовольского, ставшего жертвой княжеских междусобиц. Здесь летописец отступает от канона, от обычного бесстрастного эпического повествования _ ему важно показать, что история хоть и предопределена свыше, но человек свободен в выборе своих поступков, свободен в выборе добра и зла.
Многие летописи включали в свой состав воинские повести _ исторические повести, изображающие военные сражения и подвиги князей. В основе воинской повести, как правило, лежало реальное военно-историческое событие, его центральный герой являлся реальной исторической личностью. Он изображался в виде идеального воина, во всем подобного персонажам русских былин. Поэтический стиль воинских повестей сочетал книжные традиции и черты народного эпоса. Сюжет и композиция воинской повести следовали традиционной схеме: сбор войска, выступление в поход, подготовка к бою, бой и его развязка. Ситуации воинской повести описывались с помощью традиционных стилистических формул: поле боя "покрыто множеством воинов", "быть сеча зла, яка же не была в Руси" и т.д. Поэтика воинской повести впервые стала складываться в летописном рассказе о мести Ярослава Мудрого Святополку Окаянному, входящем в состав "Повести временных лет". Расцвет этого жанра приходится на более позднее время, когда возникли произведения, непосредственно отражающие события татаро-монгольского нашествия _ летописные повести конца XIII в. "Повесть о битве на реке Калке", "Повесть о разорении Рязани Батыем". Последняя повесть близка по своей поэтике к "Слову о полку Игореве" и является шедевром этого жанра в древнерусской литературе.
Необходимо отметить, что термин "повесть" в древнерусской литературе имел совсем иное значение, чем в наше время. В новой литературе "повесть" - это эпический жанр среднего размера. В литературе древнерусской слово "повесть" применялось к произведениям самого различного рода. Повесть _ это произведение, которое повествует, рассказывает о чем-то. С этой точки зрения "повестью" может быть летопись ("Повесть временных лет") и новелла (какой являются "Повесть о бражнике" и "Повесть о Фроле Скобееве", произведения XVII в.). "Слово о полку Игореве" его безымянный автор тоже именует "повестью", но только "трудной" - т.е. горестной, печальной.
Одним из самых популярных жанров в древнерусской литературе церковного характера является агиографический жанр. Он включал в себя две разновидности _ житие и патерик. Патерик _ это сборник коротких назидательных рассказов из жизни монахов, обычно он формировался в течение нескольких веков, постоянно пополняясь новыми рассказами и легендами. Самый популярный на Руси Киево-Печерский патерик начал формироваться в XIII в. Жития святых представляли собой жизнеописание людей, канонизированных церковью. Следует отличать подобные жизнеописания от биографического жанра, распространенного в новой литературе, где так важна документальная точность. В житии требуется совсем другое _ здесь важно нарисовать идеал _ то, каким должен быть человек; житийный герой является объектом для подражания, дает нравственный урок читателю. Жанр агиографии занимает в средневековой литературе такое же место, какое занимает икона в изобразительном искусстве средневековья. Агиограф, как и иконописец, в описании жизни святого должен точно следовать жанровому канону, традиции, выработанной в течение многих столетий в христианской литературе. Каноническая структура жития и основные принципы изображения житийного героя выработались в Византии еще в VIII _ IX вв. и были полностью перенесены на древнерусскую почву. Агиограф в начале повествования о жизни своего героя непременно сообщает, что он произошел от "благочестивых родителей", что в детстве он выделялся среди сверстников смирением, послушанием, любовью к книгам; в юности начинается его подвижнеческая жизнь (в монастыре или пустынном уединении), при этом автор обязательно расскажет о борьбе святого с бесами, которые преследуют его, о чудесах, которые творит святой. Завершается житие картиной благочестивой смерти святого, а за ней обязательно следует краткая похвала.
Одним из первых оригинальных древнерусских житий является "Житие Феодосия Печерского", составленное иноком Киево-Печерского монастыря Нестором в XI в. Внешне Нестор следует канонической житийной схеме, произведение имеет трехчастную композицию: детство святого _ жизнь в монастыре _ похвала. В то же самое время это произведение очень характерно для того понимания святости, которое сложилось в Киевской Руси на самой заре ее существования. Феодосий Печерский подает пример не только своей добродетельной жизнью. В первую очередь он выступает как подвижник и строитель русской культуры.
В качестве идеального героя Нестор выбирает незаурядного писателя, основоположника Киево-Печерского монастыря, ставшего в XI -_XIII вв. настоящим оплотом книжной культуры Киевской Руси. Нестор даже сообщает о попытках Феодосия вмешаться в политическую жизнь Киева: Феодосий выступает с гневным обличением киевского князя Святослава Ярославича, осуждая политику раздоров и распрей. Так в этом, казалось бы, столь далеком от реальной жизни церковном жанре проступает главная тема литературы Киевской Руси: Русская земля и ее судьбы. Нестор воплотил в своем произведении идеал общественного и нравственного служения инока людям.
В XI в. возник и другой тип жития _ жития княжеского. Его первыми героями стали братья Ярослава Мудрого Борис и Глеб, убитые в междоусобице их старшим братом Святополком, впоследствии прозванным Окаянным. Добиваясь от византийской церкви канонизации своих братьев, Ярослав преследовал тройную цель: увенчать ореолом святости княжескую власть, усилить позицию русской церковной самостоятельности и резко осудить братоубийственные раздоры. Борис и Глеб стали первыми русскими святыми; это было торжество национальной политики Ярослава, добивающегося религиозной и политической самостоятельности Руси.
С культом Бориса и Глеба связаны два памятника житийной литературы. Одно из них _ "Чтение о житии и о погублении блаженных страстотерпцев Бориса и Глеба", составленное Нестором, следует традиционному житийному канону. Видимо, именно по этой причине оно не удовлетворило Ярослава. Необходимо было создать памятник, который резко отличался бы от обычной византийской формы. По такому пути пошел анонимный автор "Сказания о Борисе и Глебе". Он представил в своем произведении всего лишь один эпизод из жизни братьев _ их злодейское убийство. Описывая его, автор старался передать психологическое состояние своих героев. Конечно, этот психологизм очень условен: ведь ни один человек перед смертью не способен произнести столь длительные и красноречивые монологи. Но именно подобное красноречие, использующее и риторические фигуры ораторской прозы, и поэтические формулы народной причети, придавало произведению лирическую проникновенность. "Не дейте мене, не дейте!" - совсем по-детски просит юный Глеб своих убийц _ "Не порежьте лозы, не до конца возросшей, плода не имеющей".
Об очень высокой культуре книжного слова в Киевской Руси говорит расцвет в древнерусской литературе этого периода ораторской прозы. Здесь, несомненно, сказалось благотворное влияние утонченной византийской книжности, унаследовавшей неиссякаемое богатство эллинской риторической прозы.
В ораторской прозе Древней Руси традиционно выделяют два стиля: красноречие дидактическое, или учительское, и красноречие панегерическое, или торжественное. Стиль дидактического красноречия обычно реализовался в жанре поучения . Они были невелики по объему, часто лишены каких-либо риторических украшений, писались или произносились на живом разговорном древнерусском языке. Преследуя цели морального наставления, поучение сроилось просто и безыскусно, содержало требования скромности, заботы о родителях, детях, семье и т.д. Поучения такого рода представлены в творчестве Феодосия Печерского. К этой же традиции примыкает и знаменитое "Поучение" Владимира Мономаха, но о нем речь будет идти ниже.
Торжественное красноречие было приурочено к знаменательным датам церковной и светской истории. Оно было обращено к образованным людям, искушенным в книжной премудрости, и реализовывалось в многочисленных "словах", отличавшихся живописным и витийственным стилем. Самым ранним из них и самым совершенным является "Слово о Законе и Благодати" Иллариона. Оно заслуживает внимания уже потому, что это произведение _ первый дошедший до нас текст древнерусской литературы. По преданию, "Слово" было произнесено в Киевском Софийском соборе в присутствии князя Ярослава Мудрого между 1037 и 1050 гг. Несмотря на его возвышенный, богословский характер "Слово" будущего митрополита политически злободневно _ оно полностью вписывается в ту борьбу Ярослава за культурную, гражданскую и церковную самостоятельность Руси, которую он вел с Византийской империей.
"Слово" имеет четкое деление на три части. Первая часть посвящена истолкованию Библии, Ветхого Завета (Закона) как предшественницы христианства _ Нового Завета, Евангелия (Благодати). В том и заключается превосходство Благодати над Законом, по мысли Иллариона, что Новый Завет утверждает равноправие всех христианских народов. Этот вывод Иллариона полемически направлен против притязаний византийской церкви на руководящую роль среди тех народов, которые получили от нее христианство. Во второй части Илларион сужает тему: от утверждения всемирного значения христианства от переходит к крещению русского народа. Третья часть, написанная с исключительным эмоциональным подъемом, посвящена заслуге князя Владимира, крестившего Русь. Восхваляя Владимира, Илларион гордится тем, что его подвиг совершен в такой стране, которая "ведома и слышима есть всеми конци земля". Он говорит, что Владимир был "внук старого Игоря, сын же славного Святослава". Он восхищается победами древнерусских князей-язычников над греками _ христианами; патриотическое воодушевление Иллариона побеждает его христианскую экзальтированность. Последняя часть "Слова" завершается очень популярной в то время молитвой за Русскую землю и св. Владимира.
Илларион считается создателем русской ораторской прозы "высокого стиля", в чем-то предшествующего стилю "Слова о полку Игореве". При помощи риторических вопросов и восклицаний, иносказаний _ символов Илларион достигает большой эмоциональности речи. Ритмическая организация "Слова" (повторы синтаксических конструкций, глагольные рифмы) особенно подчеркивают стройность, ясность и завершенность композиции.
Ярослав Мудрый в 1051 г. поставил Иллариона митрополитом всея Руси без санкции константинопольского патриарха (в ту пору византийский патриарх посылал своего наместника _ митрополита, который управлял русской церковью, а по существу и страной). После смерти Ярослава в 1054 г. судьба Иллариона неизвестна. Предполагают, что он принял схиму под именем Никона и стал одним из составителей свода Киевской летописи, не дошедшей до нас.
Жанр торжественного красноречия был впоследствии представлен в творчестве Кирилла Туровского (XII в.) и Серапиона Владимирского (2 пол. XIII в.). Однако произведения этих авторов, при всей эмоциональной выразительности слова, были лишены интеллектуальной мощи, универсализма, широты кругозора, свойственных знаменитому "Слову" киевского митрополита.
Особое место в литературе XI _ XII вв. занимает "Поучение" Владимира Мономаха, дошедшее до нас в единственном списке (в Лаврентьевской летописи оно помещено под 1096 г.). Поучение состоит из трех частей _ собственно наставление, обращенное к детям, автобиография Мономаха и его письмо к черниговскому князю Олегу Святославичу _ зачинщику междоусобных распрей, вошедших в историю Киева как распря между Мономаховичами и Ольговичами.
Жанр поучения детям довольно распространен в средние века. Но "Поучение" Мономаха адресовано не просто детям, а детям _ наследникам государственной власти. "Седя на сенях" (т.е. будучи в преклонных летах), князь обращается к сыновьям с призывом объединить свои усилия в защите Русской земли, не допустить распри между отдельными княжескими уделами. Мономах мыслит образно: он указывает сыновьям на птиц как на образец подражания: ведь ни одна из них, "худая" (т.е. слабая) или сильная, не пытается согнать другую, не посягает на место лучшее, но не принадлежащее ей. Мысль о пагубности феодальных раздоров для Руси звучит и в письме Мономаха к черниговскому князю Олегу: для блага Руси Мономах готов помириться с ним, хотя в недавней междоусобице погиб юный сын Мономаха, Изяслав. Мономах только просит Олега прислать к нему вдову Изяслава: "Да с нею кончав слезы, посажю на месте, и сядеть аки горлица на сусе (сухом) древе желеючи, а яз утешаюся о бозе" (боге). Так, в письмо сурового и закаленного воина проникают лирические мотивы народного причитания, придающие ему особую проникновенность.
В целом "Поучение" выпадает из строгой системы средневековых жанров: слишком ярко отражаются в нем черты такой сильной и творчески одаренной личности, какой был князь Владимир Всеволодович Мономах. Уникальной для древнерусской литературы такого раннего периода является автобиография Мономаха _ первая автобиография частного лица в истории русской литературы в целом.
Не менее уникальным явлением в истории древнерусской литературы является памятник совсем другого рода, возникший во Владимиро-Суздальском княжестве в конце XII _ начале XIII вв. Он существует Под двумя названиями _ "Слово" Даниила Заточника и "Моление" Даниила Заточника.
Являются ли эти два текста двумя редакциями одного и того же сочинения или перед нами два самостоятельных произведения? Кто такой Даниил Заточник и существовал ли он на самом деле? На эти вопросы нет достаточно убедительных ответов. По своей форме и "Слово", и "Моление" написаны в форме послания к князю ("Слово" адресовано новгородскому князю Ярославу Владимировичу; "Моление" - Ярославу Всеволодовичу, князю Переяславля Суздальского). Автор превозносит силу и могущество князя и просит у него защиты и покровительства. Даниил перебирает возможные варианты устройства судьбы своего героя без участия князя _ и это дает ему возможность едко и остроумно высмеять почти все социальные слои общества _ достается и боярам, и монахам, и "злым женам". Даниил признается, что в своей надежде заслужить благорасположение князя он может рассчитывать только на свой ум и мудрость. При этом он подчеркивает, что эта мудрость _ его личная заслуга, результат его собственных усилий. Он не учился у философов, но как пчела собирает мед с разных цветов, так и он собирал отовсюду "сладость словесную". Это совершенно новый взгляд на вещи: впервые в истории русской культуры не сила, не военная доблесть, а разум _ личное достояние человека _ становится мерилом его достоинства. И словно чувствуя, насколько она расходится с общепринятой точкой зрения, Даниил начинает иронизировать над собой, подчеркивать свое ничтожество. Но такое уничижение недаром называли "уничижением паче гордости". И не случайно современный исследователь провел аналогию между личностью автора "Моления" и героем из "Записок из подполья" Ф.М. Достоевского. (См.: Башкиров Д.Л. Феномен "подпольного" сознания в древнерусской литературе и у Достоевского // Достоевский и современность. Старая Русса, 1986. С. 20-28). Удивителен стиль произведения Даниила Заточника. "Слово" и "Моления" используют афоризмы книжного и фольклорного происхождения. Даниил словно стремится поразить князя своей начитанностью. Он затевает интеллектуальную словесную игру, блещет остроумием, каламбурами, меткими сравнениями и уподоблениями. "Вострубим, братие, аки в златокованную трубу, в разум ума своего и начнем бити в серебряные органы во известие мудрости".
Книжные афоризмы для древнерусской литературы не новость, афористическое слово на Руси издавна ценили и любили. Но фольклорные афоризмы, пословицы, поговорки игра слов у Даниила явно восходят к скоморошеским традициям. Такого проникновения в книжный текст скоморошьего балагурства, да еще в сочетании с афоризмами "высокого" происхождения русская древняя литература не знала вплоть до XVII в.
Вот уже несколько раз мы вынуждены констатировать факт: в традиционной, канонической жанровой системе древнерусской литературы то и дело появляются произведения, которые выпадают из общей жанровой традиции, являются уникальными по своим художественным достоинствам. Здесь возможно два объяснения. Во-первых, мы далеко не в полном объеме знаем древнерусскую литературу того времени, мы не знаем, сколько художественных текстов не дошло до нас, погибло в пожарищах монголо-татарского нашествия. А во-вторых, древнерусская литература была еще очень молода, она находилась в процессе брожения, жанрообразования. К сожалению, этот процесс был прерван _ в литературе XIV _ XVI вв. мы не встретим уникальных и своеобразных произведений, они станут больше тяготеть к традиционным жанрам.
Над всеми без исключения письменными источниками историком должна быть полностью проделана работа по критике подготовительной, толкования и достоверности. Но и отдельные группы письменных источников имеют свои особенности, на которых следует останавливаться.
Хроники, летописи и жития святых являются основными источниками при изучении т. наз. средних веков. Громадное большинство из хроник, летописей и житий святых составлены лицами из духовенства, являвшегося в средние века наиболее образованным слоем населения. Это, однако, не значит, что все хроники, летописи и жития святых имеют одно и то же идеологическое направление. Борьба между отдельными группами духовенства отразилась и на произведениях отдельных духовных лиц, и особые политические тенденции, свойственные каждому отдельному произведению, должны быть выяснены историком.
Хронист и летописец использовали в своих произведениях труды своих предшественников, подвергая их переделкам, дополнениям, поправкам и искажениям. Часто события за несколько столетий выдумывались или искажались в целях доказательства событий или стремлений сегодняшнего дня. В дальнейшем другие летописцы и историки принимали выдуманные и искаженные события за историческую действительность. Наконец, участниками и наблюдателями одних исторических событий были сами хронисты и летописцы, другие исторические события они описывали по непроверенным слухам и третьи - „по внушению сверху“, т.-е. по фантазии, снам и т. п. Все это заставляет быть особенно требовательным при критике сообщений летописей и хроник.
Еще больше фантазии, вымысла и лжи встречается в житиях святых. Очень часто они просто выдумывались, чтобы дать монастырю святого с мощами, житием, и это было главное, с доходом с богомольцев, желающих поклониться новому святому. В других случаях верующий монах писал житие, по своей фантазии, искренне веруя, что все, что приходит ему в голову и что он записывает, соответствует действительности, так как внушается ему богом или самим святым. В редких случаях жития святых составлялись при жизни самих святых их учениками и давали, по крайней мере, более или менее точные биографические сведения о святом. Все жития святых, естественно, переполнены всякими чудесами и сверхъестественными явлениями. От этих чудес, наконец, самим монахам стало тошно, тем более, что число верующих в подобные чудеса все более уменьшалось, и в последние столетия католическое и православное духовенства начали пересмотр житий своих святых, чтобы сделать их более приемлемыми. Такой пересмотр иезуиты начали в 1643 г. и эта работа, ведущаяся болландистами (по имени И. Болланда, которому в 1643 г. была поручена эта работа), продолжается и в настоящее время. Результатом ее является: „Acta sanctorum quot - quot orbe coluntur“. Такая же работа была проделана частично и в России в отношении православных святых.
Несмотря на ложь и выдумку, встречающиеся в житиях святых на каждом шагу, они могут быть использованы, как источники, освещающие общественные отношения в так назыв. средние века. Сообщения житий святых о монастырской колонизации, торговой деятельности, системе хозяйства, ремеслах и т. п. являются весьма ценными при изучении истории средних веков. При использовании сообщений житий святых нии необходимо, конечно, предварительно установить время их составления, а также все изменения, внесенные в последующие издания исправителями, переписчиками и издателями.
ЛИТЕРАТУРА:
В. Ключевский Древнерусские жития святых, как исторический источник. 1871 г. Орлов. Liber Pontificalis как источник для истории римского папства и полемики против него, 1899 г. M. H. Покровский. Борьба классов и русская историческая литература. 1927 г. Полное собрание русских летописей, издав. Академией Наук СССР (выходит отдельными выпусками в новом издании). С h. de S m e d t. Introductio generalis ad historiam ecclesiasticam critice tractandam. 1876 г (интересна, как работа главы болландистов. излагающая взгляды болландистов на задачи критики при пересмотре житий святых). Н. К. Никольский Повесть временных лет, как источник для истории начального периода русской письменности и культуры. К вопросу о древнейшем русском летописании Вып. I, 1930 г.
Первые произведения оригинальной древнерусской литературы, дошедшие до нас, относятся к середине XI столетия. Их создание обусловлено ростом политического, патриотического сознания раннефеодального общества, стремящегося упрочить новые формы государственности, утвердить суверенность Русской земли. Обосновывая идеи политической и религиозной самостоятельности Руси, литература стремится закрепить новые формы христианской этики, авторитет власти светской и духовной, показать незыблемость, “вечность” феодальных отношений, норм правопорядка.
Основные жанры литературы этого времени исторические: предание, сказание, повесть – и религиозно-дидактические: торжественные слова, поучения, жития, хождения. Исторические жанры, опираясь в своем развитии на соответствующие жанры фольклора, вырабатывают специфические книжные формы повествования “по былинам сего времени”. Ведущим жанром становится историческая повесть, основывающаяся на достоверном изображении событий. В зависимости от характера отражаемых в повестях событий они могут быть “воинскими”, повестями о княжеских преступлениях и т. д. Каждый вид исторических повестей приобретает свои специфические стилистические особенности. Центральным героем исторических повестей и сказаний является князь-воин, защитник рубежей споен страны, строитель храмов, ревнитель просвещения, праведный судия своих подданных.
Его антипод – князь-крамольник, нарушающий феодальный правопорядок подчинения пассата своему сюзерену, старшему в роде, ведущий кровопролитные междоусобные воины, стремящийся добыть себе власть силой. Повествование о добрых и злых деяниях князей опирается на свидетельства очевидцев, участников событий, устные предания, бытовавшие в дружинной среде. Исторические понести и сказания не допускают художественного вымысла н современном значении этого слова. Факты, изложенные и них, документированы, прикреплены к точным датам, соотнесены с другими событиями. Исторические жанры древнерусской литературы, как правило, бытуют не отдельно, а в составе летописей, где принцип погодного изложения давил возможность включать в нее разнообразный материал: погодную запись, сказание, повесть. Эти исторические жанры были посвящены важнейшим событиям, связанным с военными походами, борьбой против внешних врагов Руси, строительной деятельностью князя, усобицами, необычными явлениями природы-небесными знамениями. В то же время летопись включала и церковную легенду, элементы жития и даже целые жития, юридические документы.
Одним из древнейших дошедших до нас величайших исторических и литературных памятников второй половины XI – начала XII столетия является “Повесть временных лет”.
(No Ratings Yet)
Основные жанры древнерусской литературы: летопись, житие, слово
Другие сочинения по теме:
- Протопоп Аввакум был самым известным и значительным писателем в XVII веке. Да и по сегодняшний день в стиле и пафосности...
- Лекция. Обучение конспектированию Древнерусская литература возникла в XI веке и развивалась в течение семи веков, до Петровской эпохи. Киевскую Русь...
- Жанры средневековой русской литературы были тесно связаны с их употреблением в быту – светском и церковном. В этом их отличие...
- Прежде всего историзм органически связан с открытием ценности отдельной человеческой личности и с особым интересом к историческому прошлому. Представление об...
- Проходят времена, исчезают в безвестности государства, рассыпаются величественные здания и памятники, высыхают деревья и реки, а написанное слово остается, чтобы...
- Легендарно-исторические сказания, получившие широкое распространение в XIV-первой половине XV в.; в жанровом отношении стоят на грани жития и повести. Реальные...
- ЖИТИЯ БОРИСА И ГЛЕБА. Борис и Глеб – одни из первых святых, канонизированных русской православной церковью, младшие сыновья Владимира Святославича....
- Эпоха просвещения – это значимая часть развития культуры Европы 18 века. Европейское просвещение, с одной стороны, имело общие черты в...
- Описание нашествия Батыя на Рязань носит сюжетный характер. Читатель с напряженным вниманием следит за развитием событий. Он сопереживает трагичности происходящего...
- Характерной чертой агиографии было стремление соблюсти в житийных произведениях требования жанровых канонов, выработанных многовековой историей агиографического жанра. Эти каноны придавали...
- Предвозрождение (переходный период и жанры) Предвозрождение (или Проторенессанс) – переходный период между средними веками и эпохой Возрождения. А. Ф. Лосев,...
- Основные черты поэтики художественного времени в древнерусской литературе подробно исследованы Д. С. Лихачевым в его фундаментальном труде “Поэтика древнерусской литературы”....
- На уроке литературы я познакомился с “Повестью временных лет” – величественным произведением о прошлом нашего народа времен Киевской Руси. Читая...
- “Волынская летопись” была составлена как цельное единое произведение в 90-х гг. XIII в. В ней, как и в “Летописце Даниила...
- Ярким выражением критицизма общественного сознания эпохи является возникновение разнообразной, по преимуществу демократической, сатирической литературы. Она бичует типичные для того времени...
- Подведем некоторые итоги развития русской литературы в первой половине XIII века Благодаря переписке с болгарских оригиналов и непосредственным переводам с...
- Идея преемственности Русской землей и русским князем византийского церковного и политического наследства в связи с событиями Флорентийской унии и завоеванием...
Летопись как жанр
Согласно Словарю литературоведческих терминов «Летопись» - это жанр русской литературы, содержащий описание легендарных и реальных событий, мифологических представлений и проч. Летописи создавались, чтобы сохранить память о событиях прошлого: о том, чему свидетелем был сам летописец (составитель летописи) или о чем он услышал, или прочел в других летописях. Яркий пример летописи – «Повесть временных лет». [Шк.литведч. словарь, с.26].
Летопись – это повествование об исторических событиях. Это самый древний жанр древнерусской литературы. В Древней Руси летопись играла очень важную роль, т. к. не только сообщала об исторических событиях прошлого, но и была своего рода политическим и юридическим документом, свидетельствовала о том, как необходимо поступать в определенных ситуациях.
Летописи были двух типов: собственно погодные записи – сообщения о событиях, и летописные рассказы – описания событий, с конкретными деталями, диалогами. Вторые, в свою очередь представлены двумя типами: одни рассказы повествуют о событиях современных летописцу, они обычно литературно обработаны и более реалистичны; другие о событиях давно прошедших: обычно это эпические предания, легенды, лишь впоследствии внесенные в летописи; их отличают эпическая лаконичность описания, обобщенность образов героев, сюжетная занимательность и эффект неожиданности.
Древнейшей летописью является «Повесть временных лет», которая дошла до нас в списках Лаврентьевской летописи 14 века и Ипатьевской летописи 15 века. Летопись рассказывает о происхождении русских, о генеалогии киевских князей и о возникновении древнерусского государства. Летописи относятся к числу «объединяющих жанров» (термин Д.С. Лихачева), подчиняющих себе жанры своих компонентов: исторической, преимущественно, воинской повести, жития святого, поучения, похвального слова, различных документов. В составе летописей дошли до нас многие произведения древнерусской литературы: «Поучения» Владимира Мономаха, «Хождение за три моря» Афанасия Никитина и др. Новые летописи составлялись обычно как своды и компиляции предшествующих летописей и заключались записями о современных событиях. Продолжая труды своих предшественников, летописцы дополняли или сокращали их, стремясь создать единое повествование, подчиняя его определенной исторической концепции и политическим установкам.[ Д.С.Лихачев].
Последним русским летописцем можно по праву назвать Н.М Карамзина, русского историка, писателя, поэта. Для Оптиной пустыни дорого другое имя летописца -о.В.Рослякова, который исполнял послушание летописца.
Летопись как жанр отличается от жанра жития
Согласно Словарю литературоведческих терминов «Житие» - в русской средневековой литературе художественная биография легендарной исторической личности, причисленной церковью к лику святых; например, «Житие Александра невского» [Шк.литведч. словарь, с.18].
Житие как жанр близко к жанру современного романа: образ святого - в его развитии, с самого момента его рождения и до самой смерти, то есть перехода в Вечность. Житие характеризуется ярко выраженной рефлексией как показатель анализа собственного состояния святого: его поступков, чувств, мировосприятия, и этому подвижник подвергает себя добровольно и сознательно. Прекрасным примером рефлексии являются горячие молитвы подвижника, его внутренние монологи, обращения к братии и проповеди. Лексика повествования включает в себя старославянизмы, устаревшие и специальные слова, употребляемые во время молитвы или во время богослужения. Житие включает сведения исторического, географического, био- и библиографического характера. Помогает читателю посмотреть на мир другими глазами, учит жить с пользой не только для себя, но и для других, способствует патриотическому настрою, духовному росту и внутренней гармонии, впечатляет пропитанностью православного духа. Единственным недостатком является краткость, вследствие чего многие подробности из жизни святого опущены.
Вывод: летопись отличается от жития.
Летопись
Да, «…не житие, но летопись событий…»
В летописи проглядывают живые человеческие отношения!Книга Нины Павловой «Пасха красная» есть яркий пример
…не жития…, но летописи событий.
Жизнь трех Оптинских новомучеников была краткой и по-монашески тайной. «Подвиг их сокрыт от людей, - писал нам один из прозорливых отцов, - но они предстательствуют за нас пред Престолом Господа». И чтобы хотя бы отчасти понять этот подвиг, надо снова, как ни больно, вернуться в ту залитую кровью Оптину, где на Пасху умолкли колокола. Но начать лучше с событий перед Пасхой.
Три креста, как три родные брата,
Тишиной овеяны стоят.
Во гробах, за Господа распяты,
Три монаха Оптинских лежат .
Вот что пишет автор книги «Пасха красная» Н. Павлова, член Союза писателей России о том, как она работала над книгой: «…Пиши, как писала прежде», - так благословил меня на труд архимандрит Кирилл (Павлов), подсказав тем самым жанр этой книги: не житие - я никогда не писала их, но летописъ событий. А складывалась летописъ так - в 1998 году Господъ привел меня паломницей в Оптину пустынъ, и с тех пор я живу здесъ, став очевидцем тех событий, о которых и попыталасъ рассказатъ на основе дневников этих лет. Такую Оптинскую летопись вел век назад православный писателъ Сергей Нилус, и жанр этот достаточно традиционен. Еще одно пояснение. В православной литературе принято по смирению скрыватъ свое имя, но в маргтирологии особый чин свидетеля. В первые века христианстпва, мучеников пострадавших за Христа, причисляли к лику свяпгых без канонизации - по свидетельским показаниям. очевидцев, позже нередко становившихся мучениками. В мартирологии отсутствует свидетель аноним или свидетелъ боязливый. Вот почему в книге присутствуют имена очевидцев жизни и подвига трех Оптинских новомучеников. По благословению духовного отца я тоже поставила под рукописъю свое имя, хотя все это не мое, и я лишъ собиратель воспоминаний о новомучениках и рукописей, оставшихся от них. Помню, какую радость пережила я вместе с оптинской братией, когда удалосъ найти и вернутъ в монастыръ дневник убиенного иеромонаха Василия. К сожалению, рукописи новомучеников разошлисъ после убийства по рукам, и до сих пор не найден дневник инока Ферапонта…»
