В царствование византийского императора Юстиниана Великого, известного ревнителя православной веры, далеко от Константинополя, в африканской провинции, жил сборщик податей Петр. Он никогда не подавал милостыню нищим и считался очень жестоким человеком по отношению к слабым. Не было в его сердце Бога, поэтому он и жил, как все патриции того времени – наслаждался своим достатком, держал рабов и не думал о смерти, которая в конечном итоге все расставляет на свои места. Петр не думал об этом до тех пор, пока не повстречал на одной из городских улиц одного нищего.Сборщик податей вел осла, навьюченного хлебами, и в это время нищий поспорил со своими друзьями, что он сможет разжалобить немилосердного мытаря.Он подбежал к Петру и начал ему надоедать мольбой о помощи: «Подай, хозяин, ради Христа!» Но хозяин не обращал никакого внимания на калеку, не тронули его душу слезы просителя милостыни. А потом и вовсе разозлился – хотел найти камень и бросить со всей своей злобой в человека.Не имея под рукой ничего другого, Петр взял из мешка буханку хлеба и кинул ею в нищего, а тот ловко поймал, радуясь, что все-таки мытарь подал милостыню.
После такого поступка Петр очень тяжело заболел. Никакие доктора и лекарства не могли ему помочь. Неизвестная болезнь одолела мытаря и он уже лежал при смерти, когда ему явился Ангел-Хранитель и повел за собой на суд Божий. Там были весы, по одну сторону которых стояли Ангелы, по другую – демоны. И началось взвешивание добрых и злых дел Петра. Чаша с грехами была переполнена, потому что этот человек жил без веры Христовой. Но Ангел-Хранитель помог Петру и положил на чашу весов ту самую буханку хлеба, брошенную грешником в лицо нищему.
Тогда демоны исчезли. Одно доброе дело, совершенное неосознанно и поневоле, перевесило все тяжкие грехи. Это был хороший урок для Петра. Услышав слова Ангела о том, что он пока еще не умрет и должен будет наполнить чашу весов добрыми делами, мытарь покаялся, выздоровел и спустя некоторое время изменил свой образ жизни. В душе случился глубокий внутренний перелом – Петр распродал все свое имение, деньги раздал нищим, а сам ушел в добровольное рабство, избегая гордыни и славы.
Конечно, в наше время таких, как Петр, очень мало людей. Можем ли мы измениться подобно Петру и каждый день думать о том, что истинная пища для человека – это благодать Божия? Православные храмы постоянно напоминают нам о грядущей встрече с вечностью, поэтому они для нас – фундамент веры. «Чем больше церквей, тем меньше тюрем», – гласит народная мудрость. «Прииди и виждь». Любой из нас может войти в общение с Богом, освободить свою душу от тюремных уз пороков и страстей, не забывать о правильном пути, ведущим в Небесное Царство. (Мф.18, 20).
В солнечную погоду я наблюдаю благодатную картину. Когда едешь в центр Саранска, на утренней заре можно увидеть, как сияет златом большой купол собора святого праведного воина Феодора Ушакова. Взирая на Божию свечу, человек ощущает живую связь с Господом нашим Иисусом Христом, преображается. «Ты, Господи, светильник мой; Господь просвещает тьму мою», –
восклицает царь Давид (2 Цар. 22, 29). Через храмы человек возжигает свою душу ради добрых дел и спасения.
Совсем скоро во всей своей красе засияют двенадцать куполов храма в честь святых равноапостольных Мефодия и Кирилла. Церковь во славу Божию будет одной из самых красивейших на мордовской земле, но предстоит еще приложить немало труда. В настоящее время бригада строителей готовится к установке армированного пояса для лучшего сопротивления стен постоянным деформирующим нагрузкам. Каменщик Денис Юрьевич Маглатий имеет украинские корни. Два его деда воевали на фронтах Великой Отечественной войны. Один из них погиб, а другой дед вернулся и обосновался в Мордовии. Он восстанавливал народное хозяйство, проработав достаточно долго директором крупнейшего саранского предприятия.
– Без веры жить нельзя, – говорит Денис. – Надо надеяться не только на себя, но и на Господа. Главное, чтобы мы тоже внесли свою лепту в богоугодное дело – строительство храма в честь святых равноапостольных Мефодия и Кирилла. Будущее покажет.
Денис Маглатий мечтает прийти со своим сыном на торжественное открытие церкви, поставить свечи за здравие и за упокой близких.
Ему в детстве дорогу к православной вере помогла найти бабушка Анна Савельева, прожившая 95 лет.
– Я у нее часто отдыхал летом в Ковылкине и видел, как она молилась перед иконой Божией Матери, –
рассказывает Денис. – Хотелось бы строить побольше храмов, чтобы молодежь шла к Богу, а не пропадала от пьянства и других грехов. Да и в школах необходимо больше внимания уделять Православию, а то сейчас светские учителя, не разбирающиеся в Законе Божием, преподают поверхностно совсем другой предмет – «Основы православной культуры». Вера в Бога – это не культура.
Писатель Сергей Нилус в своей книге «На берегу Божьей реки» размышляет о духовном поиске человека: «Помни час смертный и вовек не согрешишь», – взывает к нам святая наша мать Церковь. «Вовек не согрешишь!» Слышишь ли, что говорит она? Забыли мы об этом, для всех неизбежном часе, и во что же грехами своими обратили мы теперь весь окружающий нас мир? Забыли думать о смерти, но она не забыла о нас и с силой ужасающей, все больше и яростнее день ото дня, час от часу все безжалостнее, вырывает она из рядов живых свои намеченные жертвы: война, голод, болезни, землетрясения, страшные и внезапные наводнения, общественные и семейные раздоры, доходящие до кровопролитий, в которых сыновья поднимают руку на отцов и матерей, брат на брата, мужья на жен, жены на мужей; междоусобная брань, в которой общественные отбросы и увлеченная богоборным учением обезумевшая молодежь наша в безумном ослеплении восстает на власть придержащую и на всех, кто живет по заповедям Божиим, а не по стихиям мира. Льется кровь потоками, и коса смерти пожинает такую обильную жатву, что сердце стынет от холодного ужаса. Наступают, по-видимому, времена, о которых верные христиане предупреждены грозным словом Святого Писания, что «до узд конских будет кровь тогда» и «если бы не сократились дни те ради избранных», то не было бы спасения «никакой плоти». И тем не менее, видят все это люди, видят все ужасы смерти, и мало кто думает о смерти; как будто, временно остающиеся в живых, одни они имеют какой-то, им одним известный, залог вечной жизни на земле и только те, которые умирали, предназначены к смерти. Нет, друг мой читатель, и тебе, и мне, и всему живущему на земле определено «единою умрети, а затем – суд». Не обманывает тебя Богом в тебя заложенное предчувствие вечной жизни: она тебе дана, но только по смерти, как семени, которое «аще не умрет, не оживет». Весь вопрос заключен в том, как умереть и как ожить? Умереть ли для вечной жизни в грехе и в муке греха или же для нескончаемой радости в блаженстве для правды, в вечном созерцании Источника всякой правды. Отца светов, Бога истинного?»
Как умереть и как ожить – все это подводит нас к очень важному осмыслению жизни. И именно через храм душа дает плоды, она приближается к Богу. А если не будет плодов, как это случилось с Петром на суде, тогда не оживем для вечной жизни, превратившись в ту самую смоковницу, которая по воле Спасителя засохла в назидание грешным людям. «И увидев при дороге одну смоковницу, подошел к ней и, ничего не найдя на ней, кроме одних листьев, говорит ей: да не будет же впредь от тебя плода вовек. И смоковница тотчас засохла» (Мф. 21, 19).
Неделя 6 по Пятидесятнице.
Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Есть разные типы единства людей. Толпу – случайное объединение в случайном месте некоторого количества человеческих душ – даже и нельзя назвать объединением. Толпа похожа на гору картофелин, ссыпанных в погреб: каждая картофелина и хороша видом, и приятна на вкус, но ничего, кроме видовой общности, их не соединяет. Коллектив, который по понятным причинам обожествлялся служителями не так давно рухнувшего в нашей стране нового безбожного культа, – это уже иной вид единства. В коллективе человеческие единицы объединены общностью своих эгоистических интересов, и хоть им нет в общем дела друг до друга, однако они держатся друг за друга, потому что так проще зарабатывать себе хлеб насущный, так проще – и дешевле – отдыхать, обучаться, защищаться от врагов. Но стоит исчезнуть общей цели, стоит кануть в лету тому, что прежде объединяло, как коллектив распадается, оставляя в душе лишь воспоминания, из которых ничего уже нельзя построить.
Церковь – не толпа и не коллектив. Здесь единство другого рода – это по сути дела единство органическое, то есть, в полном смысле слова, единство организма, когда каждый член, каждый орган связан с другими естественно-необходимым образом: умри листья, не выживут и корни; засохни корни, погибнет и ствол. В Церкви целое не может обойтись без частей, а части не могут существовать без целого, потому Христос и говорит Своим ученикам: «Я есмь лоза, а вы ветви; кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего. Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают» (Ин.15.5,6). Христос – Глава Церкви, отсюда ясно, что без Сына Человеческого, без Сына Божия Церковь существовать не может и немедленно вырождается в коллектив или просто толпу, а в таком качестве, она, конечно, не смогла бы простоять на земле неколебимо две тысячи лет, «врата ада» (Мф.16.18) давно бы одолели её!
Однако для того, чтобы Церковь жила, мало даже Божественной Воли Сына Человеческого, потому что Бог не может спасти человека насильно, против его воли, потому что Всемогущество Божие исключает насилие, потому что оно основано на Свободе. И для того, чтобы люди образовали не просто толпу, не некий коллектив, а чтобы «собралась Церковь» (1 Кор.11.18), нужно благой и святой Воле Божьей соединиться с волей человеческой. Чтобы Сын Божий мог действовать в «роде сем прелюбодейном и грешном» (Мк.8.38), нужно, чтобы люди собрались вместе не для решения задач практической жизни, а для того, чтобы быть со своим Богом. «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18.20), – говорит нам наш Спаситель.
Там Церковь, где Бог посреди людей, собранных во имя Божие. Если же человек с человеком сходится для иных целей, то пусть они хоть все стены увешают иконами, пусть хоть через слово, к месту и не к месту, поминают имя Божие, а всё они останутся группой честолюбцев, всё у них будет получаться из этого собрания то политическая партия, то редколлегия иллюстрированного журнала. И эти сообщества собранных «во имя своё», понятно, не способны не то что спасти кого-нибудь, они и существуют-то всего лишь в продолжение исторического мгновения, «и память их погибнет» (Прем.4.19).
Друзья расслабленного, которые принесли несчастного больного к ногам Иисусовым, сам этот больной и Врач душ и телес – все вкупе волей Божией и волей человеческой собрались в единство Церкви, которая одна способна творить чудеса исцеления и прощения грехов. Собрались не как толпа, объединенные общностью сиюминутных интересов, или, скажем, производственный коллектив. Все они были собраны воедино любовью. С Сыном Божиим всё понятно без объяснений: Он есть Любовь по определению, потому что только по любви к страдающему и заблудившемуся человеку Бог благоволил Сам стать человеком и принять на Себя «зрак раба» (Флп.2.7). Но и те, кто принёс несчастного больного к ногам Иисуса, и они сделали это из жалости, из сочувствия к его страданиям, а стало быть, из любви к нему. Ибо «любовь милосердствует»! И страдающий тяжким недугом принял этот самоотверженный в полном смысле слова труд своих друзей по любви. Ибо «любовь долготерпит… всему верит, всего надеется» (1Кор.13.4,7)!
Всё это видели книжники, исследователи и почитатели Закона, которые так и не смогли стать единством в вере, надежде и любви ни со своим страждущим соплеменником, ни с теми добрыми людьми, которых чувство человеческой солидарности заставило отложить свои важные дела, пожертвовать своим временем и послужить ближнему, соединившись с ним в любви и сострадании. Книжники видели всё, но увидели только богохульство, точно так же как и посторонние наблюдатели видят в нашей церкви всё, но усматривают только грех, только слабости структуры, только человеческие немощи. Ты им про спасение души, а они тебе – про жирных попов, обманывающих простодушный народ.
Для того, чтобы понять, где мы – в Церкви или «на стране далече» (Лк.15.13), чтобы определить с кем мы – с расслабленным и его друзьями или с книжниками, бросившими упрёк в богохульстве Самому Сыну Божию, нужно попытаться понять, что мы видим в Церкви, что открылось нам в этой удивительной, превосходящей разум человеческий реальности, – Ковчег спасения или всего лишь сообщество очарованных честолюбцев. Аминь.
В чем разница между Вселенскими Соборами и нашими собраниями, кроме масштабов обсуждаемых вопросов? Размышляет священник Константин Камышанов.
Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного, ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них.
Где это место? Во-первых, в храме. Все участвуют в службе. Дьякон и священник возглашают, певчие - воспевают, народ молится, и Господь приходит. А еще где? Да, пожалуй, нигде. Разве что там, где праведники кладут жизнь друг за друга, Христа ради надрываются волонтеры, трудятся мирные герои автобуса «Милосердие». Разве только там, где иноки постом и молитвой ищут Бога.
После службы прихожане любят поговорить. Как они говорят? Обмениваются монологами, терпят и ждут своей очереди высказаться сполна. В таких беседах даже священнику трудно вставить слово. Это когда уже успокоятся, сядут за стол, начнут пить чай, то тогда только можно священнику начать речь, а так - молчи. Монолог - вообще, профболезнь «православных». Никто никого не слушает.
Все говорят. В миру народ еще как-то тормозит, потому что устает, потому что нет охоты пересказывать вранье газет и телевидения. А вот мы уверены, что наша правда коренится в основах мироздания, и поэтому глухи ко всему, что не является собственным мнением. У нас железная непробиваемость, и все мы «на нервах»
Сражаются одни «православные» издания с другими, журналисты с журналистами. Сражается профессура. И получается, что там, где собираются якобы «во имя Христа», сплошь шум и драка.
Умение слушать или, что еще реже, принимать речь ближнего - редкая вещь. Настолько редкая, что люди готовы ехать через всю страну к человеку, умеющему слушать. К такому, как Иоанн (Крестьянкин), который умел слушать Бога и людей. И это умение превращало его самого в счастливого человека, а тех, кто умел слушать его советы - в счастливых людей
Революция сожгла почти весь духовный слой, накопленный Россией за тысячу лет. Она вылущила из культуры голое зерно первородного греха. Он заключается в крайнем ожесточенном эгоцентризме. Неважно, мал человек или велик, он как вселенский волдырь или нарыв очень болезненно воспринимает любое сомнение в своем достоинстве, во всем видит покушения на права и свободу.
В советском человеке преднамеренно уничтожали личность и воспитывали, как говорили коммунисты, «трудящуюся массу». И вот результат - болезненная реакция на любое прикосновение к любимому «Я». На волдырь можно только нежно дуть, мазать его дермаколом или вареньем.
Понятно, почему политическим идеалом этой суммы эгоистов на сегодня, является новая Запорожская Сечь или анархия батьки Махно, где каждый сам за себя, без руля и без ветрил. Подспудная, безбрежная и древняя мечта о дикой вольнице захватила умы новых революционеров сполна, словно и не бывало тысячи лет государства, словно наши учителя-греки приснились нам. «Супер-Я»пост-советского человека готово облаком покрыть весь мир.
О празднике памяти отцов шести Вселенских соборов писалось много. Есть краткие характеристики их деяний. Но сегодня хотелось бы обратить внимание на удивительный феномен - умение коллективом обретать Истину. И обратить внимание на важный прикладной вывод о том, что непогрешимы только Соборы. А все остальные владеют истинной отчасти.
Даже харизматичные сельские батюшки, даже герои «православных» блогов и профессура, даже простой начитанный прихожанин или прихожанка «вся на чудесах», могут ошибаться. Ошибку изнутри невозможно заметить. Тонкий человек может уловить отшествие благодати при ошибке. А простой христианин может, при хорошем воспитании, догадаться об ошибке из мнения собеседника.
Беседа людей, собранных во имя Бога, - важная часть настройки внутреннего компаса правды. Если уметь слушать. Если уметь помолчать, когда не спрашивают. Если уметь делать паузу. Если разрешать Богу вставить Свое слово. Если уметь наслаждаться словом Божиим
У нас не то, что собор, в семье нет мира. Пишут статьи «Семья - школа терпения», «Семья - искусство договариваться», где описываются рецепты закоренелым эгоистам. Зайдем на любой «православный» блог или форум. Кажется, поубивали друг друга или сожгли бы дотла, измельчили бы в молекулы без права воскресения. Первородный грех обманывает людей в том, что они абсолютно правы везде и всегда. Ну а если мы всегда правы, то почему мы не поступаем так, как святые отцы?
У нас нет духа поступить как свт. Спиридон Тримифунтский. Не ученого философии мужа не хотели выпускать на форум. Он прорвался и, чтобы доказать троичность Бога, сжал кирпич в ладони. Из кирпича вышел огонь, вода и глина.
У нас нет смелость заушить Ария, как это сделал другой святитель - Николай Мир-Ликийский.
У нас нет внутри глаголов Бога, как у святителя Иоанна Златоуста, чтобы к ним начали прислушиваться.
Даже на греческих форумах и ареопагах босоногие греки, не христиане, умели выслушать (!!!) друг друга и принять общее решение. А мы в собраниях принимаем интриги и обиды.
Этих слов когда-то не было в природе. Они родились на первом Вселенском соборе:
Веруем во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всех видимых и невидимых. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия единородного, рожденного от Отца, то есть из сущности Отца, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, не сотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша, яже на небеси и на земли; нас ради человек и нашего ради спасения сшедшего, и воплотившася и вочеловечшася, страдавша и воскресшего в третий день, и восшедшего на небеса, и паки грядущего судити живым и мертвым. И во Святого Духа.
Сегодня невозможно представить чтобы «православные», собравшись вместе, могли обсуждать подобное, не уничтожив друг друга.
Дело не только в культуре общения, осознании важности умения договариваться или в презрении к шумным варварским собраниям. Это на вече или в дикарских демократиях прав тот, кто сильнее буянит на площади. Все-таки культура диалога, принятая в Европе, это не только некий этический феномен или условность. Это еще и базис надстройки культуры христианства.
Чертеж, по которому эта надстройка созидается, дается верующим во Христа Святым Духом. Святым Духом была водима рука апостолов. Святой Дух восприняли отцы Вселенских Соборов. Решения соборов богодухновенны. Вот цитата из деяний Превого Собора:
Сообщаемый Христом истинный γνώσις не есть только «учение ο нетлении», но и самый факт нетления. Он Свою плоть через смерть привел к нетлению и для верующих в это спасительное значение Его смерти и воскресения преподал Евхаристию как «лекарство бессмертия». Евхаристия - это «лечебное средство, чтобы не умереть»!
Такие слова не могли возникнуть в голове человека замкнутого на себе, своей логике и опыте. Это слова человека видящего и слышащего Бога. Вот как благодаря умению слышать, реалистически понимается искупление и спасение - это новое миротворение!
Деформация христианских сообществ произошла не только на личностном уровне. После раскола католики провели четырнадцать соборов. Последний из них, привнесший огромное количество фундаментальный изменений, прошел в 1965 году. Православный мир говорит о грядущем Восьмом Вселенском соборе - как о попытке восстановить соборную жизнь Ойкумены. Мы ощущаем нехватку воздуха при решении проблем современности в одиночку.
«Константинопольский патриарх Варфоломей, который в семье православных народов является первым среди равных, настроен на то, чтобы провести этот собор в ближайшие годы. Когда недавно он был в Москве, то сказал, что хотел бы созвать собор в течение одного года или двух, максимум трех лет», - сказал глава Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополит Волоколамский Иларион в беседе с журналистами в Варшаве.
В конце мая патриарх Константинопольский Варфоломей, посещая Россию, заявил, что принято решение ускорить процесс подготовки Всеправославного собора, отметив, что итоги этого исторического мероприятия «будут иметь величайшее значение для всего православного мира», сообщает сайт ОВЦС.
Но и здесь разномыслие. Многие пастыри боятся и предупреждают о не нужности этого собора. Однако Дух Святой все устроит к лучшему. Что не от Бога, то распадется, а что Ему угодно, то все равно будет.
Человеку не в силах умерить собственный эгоизм своими внутренними силами. Только внешняя благодать Бога позволяет нам любить друг друга и находить истину. Пытаясь, найди истину в недрах своего Я, мы увядаем и удаляемся от людей и Бога.
Вместо собора в семье, в миру мы везде творим кафедру своему монологу. Мы обкрадываем себя, беспрестанно поучая в том, чего не познали жизнью и сердцем. Если развит ум, но атрофировано «сердце» и нет практики, то у такого человека голова стремится вперед, а ноги заплетаются, и он падает. Соединение равного развития ума, сердца и жизни приносит истинную мудрость. Без этого человек похож на урода с большой головой и недоразвитыми ногами и телом.
Мы не только окрадываем себя, но и травмируем наших близких этой «кривой» мудростью. И вместо того, чтобы стяжать близость Христа, собираем злость и обиды. Не имея Божией правды, мы все время обижаемся. Это верный симптом закупоренности.
Мы не только окрадываем и раним людей, мы захлопываемся для Бога. Таким образом, наш крестик мы превращаем из свидетельства общности со Христом просто в кусок металла. Печать Дара Духа Святого была положена на каждого из нас, христиан, а мы пытаемся закрыться эгоизмом как зонтиком от Духа, безумствуя на форумах и постоянно извергая потоки никому не нужных слов. Мы взяли Божий дар - Слово - и используем его себе на корысть.
Пусть память святых Отцов Шести Вселенских Соборов выразится у нас не дежурным приветствием
Здрасте, с праздничком!
Соборы со Второго по Шестой были христологическими. Церковь уясняла для себя природу личности Христа. То есть, узнавала Его и понимала степень близости. Поэтому этот день пусть станет и для нас нашей попыткой услышать Христа, услышать друг друга и увидеть друг в друге отражение Бога. Попробовать престать искать себя в каждом зеркале. Попробовать осознать слова Бога:
Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них.
Попробовать узнать, а как это - Христос посреди нас?
Однажды к Силуану Афонскому пришли «великие» кавказские старцы с модным тогда учением и стали агитировать «простеца». А он спросил:
Ты это говоришь в Духе или от себя?
А что это? - отвечал кавказский подвижник. Спросил, задумался, замолчал и отошел. У него хватило духовной культуры для того, чтобы замолчать и задуматься.
И наконец, преподобный Серафим Саровский дает урок того, как Бог бывает между людьми:
«Что же чувствуете Вы теперь?» - спросил меня о. Серафим. - Я отвечал: «Необыкновенно хорошо». - «Да как же хорошо-то?» - спросил он, - Что же именно-то?» Я отвечал: «Такую тишину и мир в душе моей, что никаким словом то выразить Вам не могу». - «Это, Ваше Боголюбие, тот мир,- сказал о. Серафим,- про который Господь сказал ученикам: Мир мой даю вам, не яко же мир дает, Аз даю вам. Аще бы от мира были бысте, мир убо свое любил бы; но якоже избрах вы от мира сего, сего ради ненавидит вас мир. Обаче дерзайте, яко Аз победих мир (Иоан. 14, 27; 15, 19; 15, 33). Вот этим-то людям, ненавидимым от мира сего, избранным же от Господа, и дает Господь тот мир, который в себе теперь Вы чувствуете.
Ну уж теперь нечего более, кажется, спрашивать Вам, Ваше Боголюбие, каким образом бывают люди в благодати Духа Святаго; а будете ли Вы помнить теперешнее явление неизреченной милости Божией, посетившей нас?
Не знаю, Батюшка,- сказал я ему,- удостоит ли меня Господь Бог навсегда помнить - и так живо и явственно, как я теперь это чувствую.
И он сказал:
А я мню, что Господь поможет Вам навсегда удержать в памяти Вашей.
Вот какой плод должна приносить встреча христиан между собой, потому что: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них.
Обычно мы вырываем из контекста 20-й стих и полагаем, что здесь говорится о церковных службах. Но здесь имеется в виду совершенно другое. Стихи 19 и 20 нельзя разделять. Стих 20 говорит о том, что, когда два человека договариваются и встречаются, чтобы помолиться о чем-то, Иисус приходит к ним, чтобы проследить за исполнением их просьбы. Иисус здесь говорит не о службе в церкви, хотя, конечно, Он там присутствует.
Если двое договорятся вместе молиться за исцеление, свое или своих близких, во имя Иисуса, Бог обязан ответить на такую молитву, потому что Он следит за тем, чтобы Его Слово исполнялось (см. Иер. 1:12).
В стихе 19 сказано «двое из вас на земле». Не двое на небесах. Всего два человека соглашаются «просить о всяком деле». Не правда ли, исцеление снова не исключается из списка?
Двое могут быть семейной парой. У нас с женой получались великолепные молитвы в согласии. Но все равно ко мне приходили люди и говорили:
Брат Хейгин, мы попробовали, и ничего не получилось.
Не надо пробовать, надо делать. Иисус не говорил, что двое будут пробовать соглашаться. Нет, Он сказал делать это.
Иногда мы начинаем думать так: «Вот если бы собрать побольше людей, хотя бы тысячу, и чтобы все они молились об одном, тогда, наверное, будет результат». Но это человеческое рассуждение. Бог сказал, что даже двое могут все сделать! Двое - и больше не надо! Он не сказал, что к соглашению должна прийти вся церковь (попробуйте уговорить всех молиться за ваше здоровье!). Двоих вполне достаточно для результата.
Иисус сказал: «Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле... будет им». Он не сказал, что может получиться или, скорее всего, получится. Он сказал: «Будет им от Отца Моего Небесного».
Часто меня просят присоединиться в молитве за финансовое, физическое или духовное благополучие. Я беру людей за руки и говорю:
Мы держим друг друга за руки в знак нашего духовного единения. Мы соглашаемся, что наша просьба услышана. Мы не загадываем на будущее, потому что это будет не вера, это будет надежда. Мы соглашаемся с тем, что наша молитва услышана и наша просьба выполнена уже сейчас. Мы славим Господа за это. Верой нашей свершилось то, о чем мы просим.
После такой молитвы я спрашиваю человека:
Получилось ли то, о чем мы просили?
Восемь раз из десяти я получаю примерно такой ответ:
Брат Хейгин, я надеюсь, что получилось...
Нет, не получилось. Я верю, а ты надеешься. Нет согласия, нет результата» - вот что я вынужден говорить им в ответ.
Если на молитву нет ответа, не нужно бранить Бога или бросать косые взгляды на Библию. Друзья, если молитва не сработала, виноваты мы с вами, потому что Иисус Христос не может лгать! Мы должны признать, что не получилось у нас, и исправить свои ошибки.
Добавь прославления в свои молитвы и получи результат!
Когда я говорю, что не нужно молиться за свое исцеление, люди смотрят на меня с непониманием. Многие не получили исцеления, потому что верят не в Слово Божье, а в свою молитву. Они считают, что молитва сделает для них то, что должен сделать Бог. Но молитва действительна только тогда, когда она основана на обетованиях Слова Божьего.
Кажется, что большая часть наших молитв - это просьбы или обращение к Богу со своими желаниями и нуждами. Это, безусловно, соответствует духу Писания, но не стоит забывать и о молитвах восхваления. Добавьте прославления Господу в каждую вашу молитву и она станет более приятна Богу.
Один евангелист-пятидесятник рассказал мне, как пришел к пониманию этого. Еще в молодости, в 1930-е годы, он болел туберкулезом и был при смерти.
Он не вставал с постели, болезнь поразила оба легких, которые сильно кровоточили. Его семья была вынуждена переехать на ферму родителей жены.
Однажды, когда его тесть был в поле, а жена и теща стирали белье на заднем дворе, он попросил у Бога сил, чтобы добраться до небольшой рощицы, которая была примерно в четверти мили от дома. Он решил, что будет молиться, пока Бог не пошлет ему исцеление, или пока не умрет, - одно из двух.
Он добрался до деревьев и упал без сил. Он даже не смог бы позвать на помощь, потому что лишился голоса. Никто не знал, где он.
Тебя найдут только тогда, когда сюда слетятся стервятники, - сказал ему сатана.
Отлично, - ответил евангелист, - за этим я сюда и пришел. Я немного отдохну и начну молиться об исцелении или умру прямо здесь.
Он лежал под деревьями и размышлял, набираясь сил для молитвы. Он вспомнил, как путешествовал по стране и всегда оставлял молитвенные просьбы. За него молились сотни людей. Может быть, тысячи. Молились все его знакомые, все церкви, в которых его знали. Те, кто обладал даром исцеления, возлагали на него руки. Все.
Если собрать все молитвы вместе, получатся сотни часов. Добавьте к этому лучших целителей, которые возлагали на него руки. Но он продолжал болеть. Что-то было не так.
Я решил не молиться вообще, - сказал мне этот человек, - я увидел, почему мои молитвы не помогали. Мне были совершенно не нужны все эти молитвенные просьбы. Я собрал целую толпу, которая за меня молилась. А получается, что я просил у Бога то, что Он мне уже и так подарил!
В Библии сказано, что я уже исцелен. Поэтому, Господи, я буду лежать здесь и прославлять Тебя, пока мое исцеление не проявит себя.
Я начал шепотом повторять: «Слава Господу. Слава Богу. Аллилуйя! Благодарю Тебя, Иисус». Через десять минут я уже смог немного приподняться, опершись на локти. Силы возвращались ко мне. Вскоре я смог поднять руки, и мой голос стал громче. Через два часа я твердо стоял на ногах, а мои возгласы «Слава Господу» были слышны за несколько миль!
Так этот человек получил результат, но только после того, как пришел в согласие со Словом Божьим.
"где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них" Библия, Евангелие от Матфея, 18:20
Глава из книги "Отец Арсений"
В одну из зим поступил с этапа в барак юноша лет двадцати трех, студент, осужденный на 20 лет по 58-й статье. Лагерной житейской премудрости еще в полной мере не набрался, так как сразу после приговора попал из Бутырок в "особый".
Молодой, зеленый еще, плохо понимавший, что с ним произошло, попав в "особый", сразу столкнулся с уголовниками. Одет парень был хорошо, не износился еще по этапам, увидели его уголовники во главе с Иваном Карим и решили раздеть. Сели в карты играть на одежду парня. Все видят, что разденут его, а сказать никто ничего не может, даже Сазиков не смел нарушить лагерную традицию. Закон - на "кон" парня поставили - молчи, не вмешивайся. Вмешался - прирежут.
Те из заключенных, кто долго по лагерям скитался, знали, что если на их барахло играют, сопротивляться нельзя - смерть.
Иван Карий всю одежду с парня выиграл, подошел к нему и сказал: "Снимай, дружок, барахлишко-то".
Ну и началось. Парня Алексеем звали, не понял сперва ничего, думал, смеются, не отдает одежду. Иван Карий решил для барака "комедию" поставить, стал с усмешкой ласково уговаривать, а потом бить начал. Алексей сопротивлялся, но уже теперь барак знал, что парень будет избит до полусмерти, а может быть, и забит насмерть, но "концерт" большой будет.
Затаились, молчат все, а Иван Карий бьет и распаляется. Алексей пытается отбиться, да где там, кровь ручьем по лицу течет. Уголовники для смеха на две партии разделились, и одна Алексея подбадривает.
Отец Арсений во время "концерта" этого дрова около печей укладывал в другом конце барака и начала не видел, а тут подошел к крайней печке и увидел, как Карий студента Алешку насмерть забивает. Алексей уже только руками закрывается, в крови весь, а Карий озверел и бьет и бьет. Конец парню.
Отец Арсений дрова молча положил перед печью и спокойно пошел к месту драки и на глазах изумленного барака схватил Карего за руку, тот удивленно взглянул и потом от радости даже взвизгнул. Поп традицию нарушил, в драку ввязался. Да, за это полагалось прирезать. Ненавидел Карий о.Арсения, но не трогал, барака боялся, а тут законный случай сам в руки идет.
Бросил Карий Алешку бить и проговорил: "Ну, поп, обоим вам конец, сперва студента, а потом тебя".
Заключенные растерялись. Вступись, все уголовники, как один, поднимутся. Карий нож откуда-то достал и бросился к Алешке.
Что случилось? Никто толком понять не мог, но вдруг всегда тихий, ласковый и слабый о. Арсений выпрямился, шагнул вперед к Карему и ударил его по руке, да с такой силой, что у того нож выпал из руки, а потом оттолкнул Карего от Алексея. Качнулся Карий, упал и об угол нар разбил лицо, и в этот момент многие засмеялись, а о.Арсений подошел к Алексею и сказал: "Пойди, Алеша, умойся, не тронет тебя больше никто", - и, будто бы ничего не случилось, пошел укладывать дрова.
Опешили все. Карий встал. Уголовники молчат, поняли, что Карий свое "лицо потерял" перед всем бараком.
Кто-то кровь по полу ногой растер, нож поднял. У Алешки лицо разбито, ухо надорвано, один глаз совсем закрылся, другой багровый. Молчат все. Не сдобровать теперь о.Арсению и Алексею, прирежут уголовники. Обязательно прирежут.
Случилось, однако, иначе. Уголовники поступок о.Арсения расценили по-своему, увидев в нем человека смелого и, главное, необыкновенного. Не побоялся Карего с ножом в руках, которого боялся весь барак. Смелость уважали и за смелость по-своему любили. Доброту и необыкновенность о.Арсения давно знали. Карий к своему лежаку ушел, с ребятами шепчется, но чувствует, что его не поддерживают, раз сразу не поддержали.
Прошла ночь. Утром на работу пошли, а о.Арсений делами по бараку занялся: топит печи, убирает, грязь скребет.
Вечером заключенные пришли с работы, и вдруг перед самым закрытием барака влетел с несколькими надзирателями начальник по режиму.
"Встать в шеренгу", - заорал сразу. Вскочили, стоят, а начальник пошел вдоль шеренги, дошел до о.Арсения и начал бить, а Алексея надзиратели из шеренги выволокли.
"За нарушение лагерного режима, за драку попа 18376 и Р281 в холодный карцер N 1, на двое суток без жратвы и воды", - крикнул начальник.
Донес, наклепал Карий, а это среди уголовников считалось самым последним, позорным делом.
Карцер 1 - небольшой домик, стоящий у входа в лагерь. В домике было несколько камер-одиночек и одна камера на двоих с одним узким лежаком, вернее - доской шириною сантиметров сорок. Пол, стены лежака были сплошь обиты листовым железом. Сама камера была шириной не более трех четвертей метра, длиной два метра.
Мороз на улице тридцать градусов, ветер, дышать трудно. На улицу выйдешь, так сразу коченеешь. Поняли заключенные барака - смерть это верная. Замерзнут в карцере часа через два. Наверняка замерзнут. При таком морозе в этот карцер не посылали, при пяти-шести градусах, бывало, посылали на одни сутки. Живыми оставались лишь те, кто все двадцать четыре часа прыгал на одном месте. Перестанешь двигаться - замерзнешь, а сейчас минус тридцать. Отец Арсений старик, Лешка избит, оба истощены.
Потащили обоих надзиратели. Авсеенков и Сазиков из строя вышли и обратились к начальнику: "Гражданин начальник! Замерзнут на таком морозе, нельзя их в этот карцер, умрут там". Надзиратели наподдали обоим так, что от одного барака до другого очумелыми летели.
Иван Карий голову в плечи вобрал и чувствует, что не жилец он в бараке, свои же за донос пришьют.
Привели о.Арсения и Алексея в карцер, втолкнули. Упали оба, разбились, кто обо что. Остались в темноте. Поднялся о.Арсений и проговорил: "Ну! Вот и привел Господь вдвоем жить. Холодно, холодно, Алеша. Железо кругом".
За дверью громыхал засов, щелкал замок, смолкли голоса и шаги, и в наступившей тишине холод схватил, сжал обоих. Сквозь узкое решетчатое окно светила луна, и ее молочный свет слабо освещал карцер.
"Замерзнем о.Арсений, - простонал Алексей. - Из-за меня замерзнем. Обоим смерть, надо двигаться, прыгать, и все двое суток. Сил нет, весь разбит, холод уже сейчас забирает. Ноги окоченели. Так тесно, что и двигаться нельзя. Смерть нам, о.Арсений. Это не люди! правда? Люди не могут сделать того, что сделали с нами. Лучше расстрел!"
Отец Арсений молчал. Алексей пробовал прыгать на одном месте, но это не согревало. Сопротивляться холоду было бессмысленно. Смерть должна была наступить часа через два-три, для этого их и послали сюда.
"Что Вы молчите? Что Вы молчите,о.Арсений?" - почти кричал Алексей, и, как будто пробиваясь сквозь дремоту, откуда-то издалека прозвучал ответ:
"Молюсь Богу, Алексей!" "О чем тут можно молиться, когда мы замерзаем?" - проговорил Алексей и замолчал.
"Одни мы с тобой, Алеша! Двое суток никто не придет. Будем молиться. Первый раз допустил Господь молиться в лагере в полный голос. Будем молиться, а там воля Господня".
Холод забирал Алексея, но он отчетливо понял, что сходит с ума о.Арсений, тот, стоя в молочной полосе лунного света, крестился и вполголоса что-то произносил.
Руки и ноги окоченели полностью, сил двигаться не было. Замерзал. Алексею все стало безразлично.
Отец Арсений замолк, и вдруг Алексей услышал отчетливо произносимые отцом Арсением слова и понял - это молитва. В церкви Алексей был один раз из любопытства. Бабка когда-то его крестила. Семья неверующая, или, вернее сказать, абсолютно безразличная к вопросам религии, не знающая, что такое вера. Алексей - комсомолец, студент. Какая могла быть здесь вера?
Сквозь оцепенение, сознание наступающей смерти, боль от побоев и холода сперва смутно, но через несколько мгновений отчетливо стали доходить до Алексея слова: "Господи Боже! Помилуй нас, грешных. Многомилостиве и Всемилостиве Боже наш, Господи Иисусе Христе, многия ради любве сшел и воплотился еси, яко да спасеши всех. По неизреченной Твоей милости спаси и помилуй нас и отведи от лютыя смерти, ибо веруем в Тя, яко Ты еси Бог наш и Создатель наш…" И полились слова молитвы, в каждом слове, произносимом о. Арсением, лежала глубочайшая любовь, надежда, упование на милость Божию и незыблемая вера.
Алексей стал вслушиваться в слова молитвы. Вначале смысл их смутно доходил до него, было что-то непонятное, но чем больше холод охватывал его, тем отчетливее осознавал он значение слов и фраз. Молитва охватывала душу спокойствием, уводила от леденящего сердце страха и соединяла со стоящим с ним рядом стариком - о.Арсением.
"Господи Боже наш Иисусе Христе! Ты рекл еси пречистыми устами Твоими, когда двое или трое на земле согласятся просить о всяком деле, дано будет Отцом Моим Небесным, ибо где двое или трое собраны во Имя Мое, там и Я посреди них…" И Алексей повторял: "… дано будет Отцом Моим Небесным, ибо где двое или трое собраны во Имя Мое, там и Я посреди них…"Холод полностью охватил Алексея, все застыло в нем. Лежал ли, сидел на полу, или стоял, он не сознавал. Вдруг наступил какой-то момент, когда карцер, холод, оцепенение тела, боль от побоев, страх исчезли. Голос о.Арсения наполнял карцер. Да карцер ли? "Там Я посреди них…" Кто же может быть здесь? Посреди нас. Кто? Алексей обернулся к о.Арсению и удивился. Все кругом изменилось, преобразилось. Пришла мучительная мысль: "Брежу, конец, замерзаю".
Карцер раздвинулся, полоса лунного света исчезла, было светло, ярко горел свет, и о.Арсений, одетый в сверкающие белые одежды, воздев руки вверх, громко молился. Одежды о.Арсения были именно те, которые Алексей видел на священнике в церкви.
Слова молитв, читаемые о.Арсением, сейчас были понятны, близки, родственны - проникали в душу. Тревоги, страдания, опасения ушли, было желание слиться с этими словами, познать их, запомнить на всю жизнь.
Карцера не было, была церковь. Но как они сюда попали, и почему еще кто-то здесь, рядом с ними? Алексей с удивлением увидел, что помогали еще два человека, и эти двое тоже были в сверкающих одеждах и горели необъяснимым белым светом. Лиц этих людей Алексей не видел, но чувствовал, что они прекрасны.
Молитва заполнила все существо Алексея, он поднялся, встал с о.Арсением и стал молиться. Было тепло, дышалось легко, ощущение радости жило в душе. Все, что произносил о.Арсений, повторял Алексей, и не просто повторял, а молился с ним вместе.
Казалось, что о.Арсений слился воедино со словами молитв, но Алексей понимал, что он не забывал его, а все время был с ним, и помогал ему молиться.
Ощущение, что Бог есть, что Он сейчас с ними, пришло к Алексею, и он чувствовал, видел своей душой Бога, и эти двое были Его слуги, посланные Им помогать о.Арсению.
Иногда приходила мысль, что они оба уже умерли или умирают, а сейчас бредят, но голос о.Арсения и его присутствие возвращали к действительности.
Сколько прошло времени, Алексей не знал, но о.Арсений обернулся и сказал: "Пойди, Алеша! Ложись, ты устал, я буду молиться, ты услышишь". Алексей лег на пол, обитый железом, закрыл глаза, продолжая молиться. Слова молитвы заполнили все его существо: "…согласятся просить о всяком деле, дано будет Отцом Моим Небесным…" На тысячи ладов откликалось его сердце словам:"… Собраны во Имя Мое…" "Да, да! Мы не одни!" - временами думал Алексей, продолжая молиться.
Было спокойно, тепло, и вдруг откуда-то пришла мать и, как это было еще год тому назад, закрыла его чем-то теплым. Руки сжали ему голову, и она прижала его к своей груди. Он хотел сказать:
"Мама, ты слышишь, как молится о.Арсений? Я узнал, что есть Бог. Я верю в Него".
Хотел ли он сказать или сказал, но мать ответила: "Алешенька! Когда тебя взяли, я тоже нашла Бога, и это дало мне силы жить".
Было хорошо, ужасное исчезло. Мать и о.Арсений были рядом. Прежде незнакомые слова молитв сейчас обновили, согрели душу, вели к прекрасному. Необходимо было сделать все, чтобы не забыть эти слова, запомнить на всю жизнь. Надо не расставаться с о.Арсением, всегда быть с ним.
Лежа на полу у ног о.Арсения, Алексей слышал сквозь легкое состояние полузабытья прекрасные слова молитв. Было беспредельно хорошо. О.Арсений молился, а двое в светлых одеждах молились и прислуживали ему и, казалось, удивлялись, как молится этот человек.
Сейчас он уже ничего не просил у Господа, а славил Его и благодарил. Сколько времени продолжалась молитва о.Арсения и сколько времени лежал в полузабытьи Алексей, никто из них не помнил.
В памяти Алексея осталось только одно - слова молитв, согревающий и радостный свет, молящийся о.Арсений, двое служащих в одеждах из света и огромное, ни с чем не сравнимое чувство внутреннего обновляющего тепла.
Били по дверному засову, визжал замерзший замок, раздавались голоса. Алексей открыл глаза. Отец Арсений еще молился. Двое в светлых одеждах благословили его и Алексея и медленно вышли. Ослепительный свет постепенно исчезал, и наконец карцер стал темным и по-прежнему холодным и мрачным.
"Вставайте, Алексей! Пришли", - сказал о.Арсений. Алексей встал. Входили начальник лагеря, главный врач, начальник по режиму и начальник "особого отдела" Абросимов. Кто-то из лагерной администрации говорил за дверью: "Это недопустимо, могут сообщить в Москву. Кто знает, как на это посмотрят. Мороженые и трупы - несовременно".
В карцере стояли: старик в телогрейке, парень в разорванной одежде и с кровоподтеками и синяками на лице. Выражение лиц того и другого было спокойным, одежда покрылась толстым слоем инея.
"Живы? - с удивлением спросил начальник лагеря. - Как вы тут прожили двое суток?"
"Живы, гражданин начальник лагеря", - ответил о.Арсений.
Стоящие удивленно переглянулись. "Обыскать", - бросил начлага.
"Выходи", - крикнул один из пришедших надзирателей.
Отец Арсений и Алексей вышли из карцера. Сняв перчатки, стали обыскивать. Врач также снял перчатку, засунул руку под одежду о.Арсения и Алексея и задумчиво, ни к кому не обращаясь, сказал: "Удивительно! Как могли выжить! Действительно, теплые".
Войдя в камеру и внимательно осмотрев ее, врач спросил:
"Чем согревались?" И о.Арсений ответил: "Верой в Бога и молитвой".
"Фанатики. Быстро в барак", - раздраженно сказал кто-то из начальства. Уходя, Алексей слышал спор, возникший между пришедшими. Последняя фраза, дошедшая до его слуха, была: "Поразительно! Необычный случай, они должны были прожить при таком морозе не более четырех часов. Это поразительно, невероятно, учитывая 30-градусный мороз. Вам повезло, товарищ начальник лагеря по режиму! Могли быть крупные неприятности».
Барак встретил о.Арсения и Алексея, как воскресших из мертвых, и только спрашивали:
"Чем спасались?" - на что оба отвечали: "Бог спас".
ВОРОБЬЕВ Владимир, протоиерей