3 февраля (21 января ст. ст.) Церковь чтит память преподобного Максима Грека - одного из самых известных святых в старообрядческой среде. Житие преподобного Максима стоит как бы особняком по сравнению с другими житийными повестями: здесь, в отличие от традиционного сказания об аскетических подвигах русских иноков-отшельников и пустынножителей, видим описание непреклонной нравственной борьбы, а также сугубый подвиг терпения в изгнании и суровых лишениях, ради исповедания истины.
Житие преподобного Максима Грека
Преподобный Максим (в миру Михаил Триволис) родился в 1470 году в греческом городе Арте, он был сыном богатого сановника и получил блестящее образование. В юности много путешествовал и изучал языки и науки в европейских странах; побывал в Париже, Венеции, во Флоренции, где испытал сильнейшее впечатление от проповедей доминиканского монаха и настоятеля монастыря Сан-Марко во Флоренции Джироламо Савонаролы, впоследствии жестоко казненного католическими инквизиторами. Светская суета и мирские соблазны не прельщали боголюбивую душу преподобного, после возвращения на родину он, предположительно в 1505 году, уехал на Афон и принял иноческий постриг в Ватопедской обители.
Тихо и безмятежно проводя благочестивое отшельническое житие, преподобный Максим в течение нескольких лет с увлечением изучал древние афонские рукописи, которые оставили после себя принявшие иночество греческими императоры Андроник Палеолог и Иоанн Кантакузен. Но по прошествии некоторого времени в его жизни произошла решительная перемена, навсегда оторвавшая преподобного от родного края и безмолвного пустынножительства.
В 1515 году великий князь Московский Василий Иоаннович (1505-1533) пожелал разобраться в греческих рукописях и книгах своей матери, Софии Палеолог, и обратился к Константинопольскому патриарху с просьбой прислать ему ученого грека. Поначалу выбор пал на афонского инока Саву из той же Ватопедской обители, однако последний был настолько стар, что вместо него решили отправить энергичного и относительно еще молодого Максима Грека.
В 1518 году преподобный прибыл на новое место и был встречен с большою честью. Поселили ученого монаха в знаменитом Чудовом монастыре. Первой большой работой Максима был перевод Толковой Псалтыри вместе с русскими переводчиками и писцами Дмитрием Герасимовым и Власом Игнатовым, который был одобрен русским духовенством и великим князем. Однако уже тогда Максим попросил разрешения возвратиться обратно, в любимую свою обитель. Но великий князь Василий III отклонил его просьбу, и Максим должен был продолжать трудиться над книгами. Он писал также письма против магометан, папизма, язычников. Перевел толкование на книгу Деяний Апостолов, толкования святителя Иоанна Златоуста на Евангелия от Матфея и Иоанна, написал несколько собственных сочинений.
Говоря о церковно-богословских трудах преподобного Максима, нельзя обойти стороной и самого близкого друга и единомышленника его - князя-инока Вассиана Патрикеева. Ученые иноки-сподвижники имели между собою тесное сотрудничество и полное единодушие по многим непростым и злободневным для русского общества вопросам. Вместе работали они над исправлением церковных книг, оба были готовы на то, чтобы, не взирая на лица, обличать людскую неправду, за что и были преданы, каждый в свое время, неправедному суду и суровому заточению.
Митрополит Московский Варлаам (1511-1521), который изначально встретил ученого афонского монаха, высоко ценил его деятельность. Когда же, согласно воле великого князя, он был вынужден оставить кафедру и удалиться на покой, а Московский престол занял митрополит Даниил Рязанец (1522-1539), положение резко изменилось. Причина к общему неудовольствию имела как бы весьма незначительный повод: новый митрополит потребовал, чтобы преподобный Максим переводил на славянский язык церковную историю Феодорита, но он решительно отказался от этого поручения, указывая на то, что «в сию историю включены письма раскольника Ария, а сие может быть опасно для простоты». Это дало повод для митрополита, чтобы упрекать его в «непослушании», однако настоящие противоречия были намного глубже и касались, прежде всего, дискуссионного церковного вопроса относительно монастырского землевладения.
Преподобный Максим был убежденным последователем течения «нестяжателей», духовным лидером которого был в то время князь-инок Вассиан Патрикеев. Опыт Афона имел для идеологов «нестяжания» особое значение. «Вси бо монастыри без имениих, рекше без сел живут, одными своими рукоделии и непрестанными труды и в поте лица своего добывают себе вся житейская», - так писал прп. Максим об уставных порядках афонских иноков. Сопоставив с греческим оригиналом славянский текст Номоканона, Максим обнаружил, что упоминание монастырских сёл появилось на каком-то этапе славянской традиции, в оригинальном греческом тексте оно отсутствовало. По твердому убеждению преподобного, монастыри могли иметь только небольшие участки земли для пропитания собственным трудом, но ни в коем случае не принимать в собственность крестьянские поселения, ибо это было неизбежно связанно с большой мирской суетой и хлопотами к расстройству всего иноческого чина.
Общее идейное направление «нестяжателей» наиболее четко излагается в «Слове ответном», которое принадлежит перу старца Вассиана:
«Господь повелевает: «И даждь я нищим». Мы же единаче сребролюбием и несытостию побежденыи, живущаа братиа наша убогиа в селех наших различным образом оскорбляем их, истязанми неправедными обидяще их, и лесть на лесть и лихву на лихву на них налагающе, милость же нигде же к ним показуем, их же егда не возмогуть отдати лихвы, от имений их обнажихом без милости, коровку их и лошадку отъемше, самех же с женами и детми далече от своих предел, аки скверных, отгнахом; неких же и княжеской власти предаете, истреблению конечному подложихом. И иже повелены есме и свое нищим роздати, даже съвръшении в добродетели будем, мы же, акы своа душа возненавидяще и аки противу заповедей господьских ополчающеся, обидим и грабим, про даваем христианий, наших братии, и бичем их истязуем без милости, аки звери дивии на телеса их скакающе».
Митрополит Даниил, любимый ученик прп. Иосифа Волоцкого, был, напротив, убежденным последователем своего учителя, который много писал в защиту богатых монастырских уделов. Удивительны некоторые факты его биографии. Точная дата его рождения неизвестна, наиболее авторитетные источники указывают на 1492 год. В 1513-14 гг. он был принят в Иосифо-Волоколамский монастырь, и уже в 1515 году, т.е. двадцатитрехлетним юношей, заступил на место почившего прп. Иосифа, по настоянию самого великого князя и согласно завещанию своего учителя. Через семь лет, то есть на тридцатом году своей жизни (по другой версии в тридцать семь лет), Даниил становится всесильным митрополитом московским и правой рукой великого князя, на которого тот мог полностью опереться во всех сложных церковно-нравственных проблемах того времени.
Современники недолюбливали нового митрополита, считая его излишне угодливым перед светскими властями. Так, вопреки церковным правилам и заповедям христианской морали, он согласился выдать подложную «охранную митрополичью грамоту» давнишнему недругу великого князя - Василию Шемячичу, который, однако, по приезде в Москву был тут же схвачен и посажен в тюрьму, где и окончил свои дни. Вся эта история произвела бурю негодования в русском обществе. Следующий случай был еще более показательным относительно нравственных качеств молодого митрополита, который в скором времени стал главным судьей-обвинителем преподобного Максима Грека.
В 1525 году великий князь, ввиду неплодства первой совей супруги - Саломонии Сабуровой, решился на расторжение этого брака с тем, чтобы жениться вторично на молодой красавице - литовской княжне Елене Глинской, будущей матери царя Иоанна Грозного. Митрополит Даниил, вопреки мнению всех прочих патриархов, дал свое благословение на развод и повторное венчание. Тогда отважный исповедник Максим прислал князю «Главы поучительные к начальствующим правоверных», в которых он убедительно доказал, что положение обязывает князя не покоряться животным страстям. Великий князь не стерпел столь резких обличений и велел собрать Поместный собор, чтобы подробно исследовать церковные писания преподобного Максима. Главным поводом для осуждения в «ереси» явились некоторые неточности первых его переводов, связанных в то время с еще недостаточным знанием русского языка. Никакие аргументы и возражения к оправданию не принимались, Максима признали виновным и сослали в монастырскую темницу Иосифо-Волоколамского монастыря. Шесть лет провел там страдалец в невероятно тяжелых условиях: его заперли в сырой, тесной и смрадной келье, где он претерпел многочисленные мучения от дыма, холода и голода. Это были самые трудные годы в его жизни. Его отлучили от церковной службы и причащения, запретили иметь какие-либо контакты и писать книги. Но Сам Господь не оставлял невинного страдальца: однажды к нему явился светоносный Ангел и сказал: «Терпи, старец! Этими муками избавишься вечных мук». Заключенный в темничной келье, преподобный старец написал здесь углем на стене канон Святому Духу, который и ныне читается в Церкви: «Иже манною препитавый Израиля в пустыни древле, и душу мою, Владыко, Духа наполни Всесвятаго, яко да о Нем благоугодно служу Ти выну…»
В 1531 году был созван вторичный собор для осуждения «нестяжателей». На этот раз более суровое наказание получил старец Вассиан Патрикеев: его также признали виновным в некоторых ересях и отправили в монастырскую темницу, на место преподобного Максима. Но сам преподобный, благодаря заступничеству восточных патриархов, получил некоторую ослабу: его отправили в Тверской Отроч монастырь под надзор Тверского епископа Акакия, который весьма уважал его и предоставил возможность читать и писать. Тем не менее церковное прещение оставалось в прежней силе. Тщетно умолял преподобный старец (в то время Максиму шел уже седьмой десяток лет) простить его невольные ошибки и отпустить обратно на Афон, или хотя бы снять отлучение от причастия. Последовавшая в 1534 году смерть великого князя нисколько не изменила его положения, поскольку митрополит Даниил оставался непреклонен в своем решении. В это время преподобный составил автобиографическое произведение «Мысли, какими инок скорбный, заключенный в темницу, утешал и укреплял себя в терпении». Здесь он писал в частности: «Не тужи, не скорби, ниже тоскуй, любезная душа, о том, что страждешь без правды, от коих подобало бы тебе приять все благое, ибо ты пользовала их духовно, предложив им трапезу, исполненную Святаго Духа…»
В 1538 году внезапно скончалась высокая покровительница митрополита Даниила - тридцатилетняя вдова великого князя Елена Глинская, и в 1539 году он был низложен князьями Шуйскими и удален в Иосифо-Волоколамский монастырь, где провел последние свои годы в полной безвестности. Характеризуя в целом деятельность митрополита Даниила, профессор Е. Голубинский, писал следующее:
«Митрополит Даниил как нравственная личность представляет из себя далеко не светлого человека. Но тот же митрополит Даниил занимает совершенно выдающееся положение среди других наших митрополитов в качестве учителя не делом, а письменным словом. Он написал не два-три поучения, как другие митрополиты, а целую большую книгу учительных слов и такую же книгу учительных посланий». Известно, в частности, что он переработал ряд входивших в древнерусскую литературную традицию текстов философского и филологического характера, в том числе Пролог Иоанна экзарха, Определение философии Константина-Кирила, а также «Точное изложение православной веры», или Богословие Иоанна Дамаскина.
В 1551 или 1547 году, после неоднократных обращений восточных патриархов и митрополита Макария, Максима Грека перевели на покой в Троице-Сергиев монастырь и сняли с него церковное запрещение. Святитель Макарий, еще при жизни глубоко почитавший святого старца, внёс часть его поучений в Великие Четьи-Минеи. Преподобный Максим Грек оставил после себя многочисленные сочинения разнообразного характера: богословские, апологетические, духовно-нравственные; кроме того от Максима сохранились послания и письма к частным лицам. Уже начиная с XVI века его труды распространяются в многочисленных рукописных списках, некоторые из них хранятся в библиотеке Троице-Сергиевой лавры; всего перу преподобного принадлежит до 365 текстов.
В XVII веке, в период Церковной реформы, вокруг богословских писаний Максима Грека разгорелись споры между сторонниками и противниками нововведений: в целях очернения древних чинов, реформаторы объявили подложными два сочинения преподобного, где он писал о двоеперстии и сугубой аллилуии. Историки Голубинский и Каптерев доказательно опровергли эту точку зрения, но в дореволюционные в печатные издания по цензурным соображениям эти два сочинения Максима не включали.
Чудеса и почитание преподобного Максима Грека
Преставился преподобный Максим Грек в день памяти своего небесного покровителя - преподобного Максима Исповедника. Был погребён в Троицком монастыре, у северо-западной стены храма во имя сошествия Святого Духа на апостолов (Свято-Духовского). В 1561 году у гробницы преподобного свершились первые чудеса - духовное прозрение некоего богомольца и келейника соборного старца Вассиана Иоанна. Оно вошло в предания Троице-Сергиевой Лавры. Засвидетельствовано также и еще немало благодатных проявлений, свершившихся у гробницы преподобного, на которой написаны тропарь и кондак ему. Преподобный Максим Грек почитается святым также в Константинопольской и Элладской Церквях. Лик преподобного Максима часто изображается на иконе Собора Радонежских святых.
У старообрядцев прп. Максим Грек всегда пользовался широким авторитетом, как ученый инок, богословски утверждающий истинность древлеправославных обрядов: двоеперстие, сугубую аллилуию и пр. На его труды указывают, в частности, такие выдающиеся деятели старообрядчества, как св. свщмч. Аввакум и знаменитый писатель-апологет («апостол белокриницкой иерархии») Ф. Е. Мельников. Местное почитание преподобного последовало практически сразу же за его преставлением. Святые мощи его прославлены нетлением и чудесами и ныне открыты для поклонения в Успенском соборе Свято-Троицкой Лавры.
Преподобный Максим Грек. Иконография
В многочисленных списках сочинений и переводов Максима Грека XVI, XVII и XVIII вв. нередко встречаются его изображения. Обычно это миниатюры, представляющие пожилого человека в монашеской одежде, с широкой и длинной бородой, чаще всего в профиль оплечно, иногда по пояс, впрямь, иногда же и в рост, порою с письменными принадлежностями, за перепиской книг. Однако эти условные «портреты» Максима Грек не остались единственными его изображениями. Трудно назвать какого-либо другого деятеля древнерусской письменности и литературы, изображению которого было бы уделено столько же внимания в XVI - XVIII вв. Здесь и миниатюры в рукописных книгах, и многочисленные иконы, отличающиеся разнообразием иконографических прототипов, и, наконец, фрески, украшающие стены соборов и церквей. При всем богатстве этого материала легко заметить различие между теми изображениями Максима Грека, в которых он представлен как писатель, публицист, мыслитель, и другими, в которых ему придавали значение святого, подчеркивая это не только нимбом вокруг его головы, но и надписью «Преподобный Максим Грек».
Несомненно, самыми ранними из всех дошедших до нас его изображений являются три рисунка в списках его сочинений Соловецкого собрания. Обычно их датируют концом XVI - началом XVII в. Если это и не прижизненные изображения Максима Грека, то во всяком случае они восходят к какому-то неизвестному устойчивому прототипу, который передает не только вообще монашеский облик Максима Грека, в профиль, с бородой, в клобуке, но и индивидуальные его черты: загнутый книзу крючковатый нос, резкие складки на щеках, пониже скул, пышно растущую бороду.
О том же, что современники Максима Грека смотрели на него прежде всего как на писателя и мыслителя, позволяет судить уже упоминавшееся изображение его на фресках 1564 г., всего лишь через 8 лет после его смерти, в галерее Благовещенского собора московского Кремля. Таким образом, первый этап в истории изображения Максима Грека составляют его условные «портреты» как автора многочисленных сочинений и переводов, созданных им во время его почти сорокалетнего (1518-1556) пребывания на Руси.
Чрезвычайно интересно, что многие из его требований, выраженных им в различных литературных произведениях, были приняты еще на Стоглавом Соборе. Все это рисует нам Максима Грека как умного, смелого и резкого в суждениях писателя и публициста, который с твердым убеждением отстаивал свои взгляды, слагавшиеся в борьбе «нестяжателей» и «иосифлян». Обладая недюжинным темпераментом публициста, Максим Грек представлял собой яркую, хотя и несколько трагичную фигуру в русской культуре XVI в.
Нравственные поучения преподобного Максима Грека
Зачем, любезная моя душа, неприлично предаем забвению славу и блаженство небесных венцов, которыми Христос, всех Царь, обещает увенчать тех, кои мужественно сопротивляются бесплотным врагам? Почему не содержим в уме той божественной цели, ради которой мы были созданы Богом по образу Его, но как животные, чуждые разума, препровождаем все время нашей жизни в угождении чреву? Почему, будучи созданы для наследования небесных благ, бессмысленно, о, душа, держимся земных? Я - образ Божий: соответственно сему мы должны и мудрствовать, чтобы приобрести первообразную доброту. Но знай, что ты тогда поступаешь сообразно своему Первообразу, с которым надлежит тебе иметь и действительное сходство, когда прилежно, даже до последнего своего издыхания, направляешь свою жизнь по его Божественным заповедям; когда далеко устранишь себя от подчинения страстным пожеланиям плоти; когда всякую ложь, и льстивый нрав и губительную зависть с корнем исторгнешь из своего сердца; возлюбим же во всем истину, правый разум, святое незлобие и святолепное житие. В противном случае никто пусть не называет себя образом Божиим, если не приобрел в себе всех красот Первообраза.
Мы созданы на земле, чтобы быть радетелями бессмертной красоты и участниками тайных Божиих бесед. Познаем же, душа, высоту своей славы и не уподобим бессмысленно себя бессловесным животным. Не один и тот же конец будет нам и им, о душа, равно как и образ не один и тот же у обоих. Им свойственно всегда наклоняться к низу и постоянно наполнять свои утробы земными произрастаниями; у нас же, душа, и самый вид тела прекрасно устроен прямо премудрым Художником. О прочих же боговидных красотах твоих, которыми ты весьма боголепно украшена, я не буду говорить: они достаточно убеждают нас в том, что отечество наше есть небо, и что мы можем хвалиться, что Отцом имеем самого Вышнего Бога. Поэтому и будем стараться всегда устремлять ум горе, где наш Отец и наше жительство. Вышний называет нас Своими сынами: то почему же мы, как человеки, бесчестно изгоняемся из этой (божественной) жизни (Пс.81:6–7)? Вышнего прославим на земле, чтобы и Он украсил нас венцами небесными. Прославим Вышнего от всего сердца правым и непорочным хранением Его заповедей; возьмемся крепко за вечную жизнь. Возненавидим от всего сердца все низкое и отбросим от себя ярмо порабощения страстям. Станем на тверди высокой свободы, на тверди свободы богоподобной, которою ты обогащена была прежде того, как попала во власть губительного беса, когда, лишившись бессмертной своей славы, уподобилась скотам бессмысленным (Пс.48:21). Ты лицом к лицу с дерзновением наслаждалась божественных бесед своего Создателя: в эту славу старайся опять войти боголепными нравами истинного благоверия (Слово 1-е, весьма душеполезное для внимающих ему. Беседует ум к душе; здесь же и против лихоимства).
Святые и преподобные Отцы составили много различных молитв, и все они имеют одно содержание и одну цель: ими мы исповедуемся Владыке всех в преждесодеянных нами грехах и просим в них прощения себе и, чтобы нам отстать от них, и на будущее время утвердиться страхом Господним, и жить благоугодно пред Ним, по Его святым заповедям, а которые достигли совершенства, и пришли в меру возраста Христова, как говорит Апостол: «дондеже достигнем вси в соединение веры и познания Сына Божия, в мужа совершенна, в меру возраста исполнения Христова» (Еф.4:13), - те просят получить силу и просвещение Божественного разума. Да будет же известно нам, благочестивым, что пока мы пребываем во грехе, то есть в преступлении божественных заповедей Христа-Бога, то, хотя бы и все молитвы преподобных, и тропари, и кондаки, и молебные каноны ежедневно и во все часы прочитывали, - мы этим ничего не достигли. Ибо Сам Владыка Христос, как бы укоряя нас и поношая, говорит нам: «что же Мя зовете, Господи Господи, и не творите, яже глаголю?» (Лк. 6:46), то есть: пока живете в преступлении Моих заповедей, до тех пор вы напрасно призываете Меня многими и продолжительными молитвами. Одна только есть благоприятная Ему и благоугодная молитва, это молитва деятельная, заключающаяся в том, чтобы всею душою отстать навсегда от всякого нарушенья святых Его заповедей и утверждаться затем в страхе Его, творя всякую правду, с радостию духовною и нелицемерною любовью (Слово 10, к тем, которые живут во грехах неисправимо, но ежедневно исполняют каноны и молитвы, установленные святыми отцами, и этим надеются спастись).
Не тужи, не скорби, не тоскуй, любезная душа моя, о том, что страдаешь без вины от тех, от которых следовало бы тебе принять все блага, так как ты питала их духовною трапезою, исполненною дарований Святого Духа, то есть святоотеческими толкованиями боговдохновенных песнопений Давыда, переведенными тобою с греческого на славный русский язык! Также и другие многие душеполезные книги, из которых одни переведены тобою, а другие, в которые вкралось много неправильных чужих слов, надлежащим образом исправлены. Напротив, благодари Владыку твоего, хвали и славь Его сознательно, что Он сподобил тебя в настоящей жизни временными скорбями воздать с избытком весь долг свой и те значительные таланты, какие ты была Ему должна. Смотри же, не считай это время - временем сетования, а напротив - временем божественной радости, чтобы тебе, окаянной, не потерпеть двойного лишения, страдая от неблагодарности. Напротив, веселись и радуйся благоразумно, стараясь проводить всегда жизнь смиренную, с благодарением, с благою надеждою и честностью, чем удобно восхищается Царство Небесное, с которым не может сравниться ничто из существующего. Если так будешь всегда себя располагать и таким образом будешь стараться вселить в себя Владыку своего, то радуйся и веселись, как повелевает Господь твой, ибо мзда твоя многа на небесах (Слово 49-е, исписанное составителем этой книги на утешение себе и утверждение в терпении, когда был заключен в темницу и находился в скорби).
Преподобный Максим Грек (в миру Михаил Триволис) родился в Албании в г. Арте около 1480 года, в греческой семье. Он получил хорошее образование в Италии, куда после падения Константинополя переселилось множество греков и где тогда процветали науки. Михаил посещал уроки лучших учителей во Флоренции, Венеции, Падуе, Милане и Ферраре, ведя жизнь странствующего студента. В Венеции он работал в типографии, выполняя корректуру изданий греческих отцов, затем был учителем греческого языка и переписчиком трудов отцов Церкви, слушал лекции известного ученого Иоанна Ласкариса, преподававшего в парижской Сорбонне. Вскоре молодой Михаил превратился в ревностного католика. Он был восхищен проповедями Иеронима Савонаролы, страстно обличавшего распущенные нравы тогдашнего Ватикана. Мученическая кончина знаменитого проповедника потрясла Михаила, и он устремился в монастырь св. Марка, настоятелем которого прежде был Савонарола. Но приняв постриг, он и года не прожил в католическом монастыре. Оставаясь верным своему желанию посвятить себя ученым и иноческим трудам, Максим в 1507 году прибыл на Афон, принял Православие и поступил в Ватопедский монастырь, имевший богатую библиотеку. На протяжении 10 лет он с увлечением изучал древние рукописи, оставленные на Афоне греческими императорами.
В это время Великий князь Московский Василий III, решив разобраться в книгах своей матери Софии Палеолог, обратился на Афон с просьбой прислать ученого монаха. Выбор старцев пал на преподобного Максима.
В марте 1518 года Максим прибыл в Москву. Его встретили с почетом и поместили в придворном Чудовом монастыре и поручили перевести на славянский язык Толковую Псалтирь. Перевод огромной книги был успешно завершен через год и пять месяцев. Не только государь, но и бояре, вельможи уважали Максима, к нему обращались за советом в делах церковных, прибегали к его ходатайству. Однако вскоре положение изменилось.
Главным делом, порученным Максиму, было исправление богослужебных книг. В списках этих книг он обнаружил множество ошибок, подчас еретических. Максим порицал русских за их заблуждения и много недоброжелателей сумел нажить, обличая московских бояр в показном благочестии, разврате, неправом суде. Это вызвало немалый ропот, в отместку его оклеветали перед Великим князем, и в 1525 году Максима перевели из Чудова в Симонов монастырь под строгий надзор, а затем отправили в Иосифо-Волоцкий монастырь в темничное заключение «обращения ради, и покаяния, и исправления», с запретом, как нераскаянному еретику, ходить в храм и причащаться Святых Таин, учить, сочинять, вести переписку.
В Волоколамском монастыре Максим не мог ожидать никакого снисхождения здесь ему пришлось претерпеть, по его собственным словам, «различные озлобления и томления и от голода, и от холода, и от дыма, от чего иногда делался как бы мертвым». Но он был утешен явлением Ангела, сказавшего: «Терпи, старец, этими муками избавишься мук вечных». В благодарность за столь дивное посещение преподобный Максим на стенах своей келии углем написал канон Святому Духу. Спустя шесть лет его перевели в Тверской Отроч монастырь. Здесь его положение было существенно легче, ему разрешили работать.
После кончины великого князя Василия Максим сделал новую попытку добиться оправдания. По благословению митрополита Иоасафа с него сняли церковное запрещение, но оставили под надзором. И лишь спустя 20 лет ему разрешили перебраться из Твери в обитель преподобного Сергия.
Скончался преподобный Максим Грек в 1556 году и был погребен у церкви Сошествия Святого Духа в Троице Сергиевом монастыре. В 1591 году после освидетельствования мощей Патриарх Иов благословил составить ему службу, написать икону и праздновать память в день преподобного Максима Исповедника 21 января.
Сегодня, дорогие наши посетители, Церковь вспоминает славную память русского подвижника, преподобного Максима Грека!
Предлагаем Вам к прочтению подробное и назидательное жизнеописание этого дивного святого, составленное святителем Димитрием Ростовским.
В греческом городе Арта в 1470 году родился преп. Максим Грек. Его родители, Эммануил и Ирина, принадлежали к хорошо известной в свое время семье Триволис, из которой происходил один из Константинопольских Патриархов. И отец, и мать получили философское образование, отец служил военным советником при дворе Императора. Будучи благочестивыми православными христианами, они воспитали сына в вере. В крещении он получил имя Михаил.
В 1480 году родители отправили его на остров Корфу (бывшем в то время под властью венецианцев) для изучения классических наук под руководством философа и учителя Иоанна Мосхоса. В 1492 году, через 40 лет после падения Константинополя под ударами турок, он поехал в Италию, ставшую (что особенно касается юга Италии) центром греческого образования и схоластики. Он много путешествовал по стране, ездил в Падую, Феррару, Болонью, Флоренцию, Рим и Милан, а также, согласно некоторым источникам, в Германию и Париж. Имея богатые возможности и интеллектуальный опыт, он увлекся гуманистическими теориями, наводнявшими в те годы Европу с ее схоластикой и пробуждавшими живой интерес к классической римской и греческой литературе и философии. С 1498 по 1502 год он работал в Венеции в качестве протеже (а, возможно, и секретаря) Джованни Пико де ла Мирандола, преподавая греческий язык и переписывая труды святых Отцов. Когда в Венецию вторглись французы, Мирандола уехал в Баварию, а Михаил - во Флоренцию, где и принял постриг в доминиканском монастыре св. Марка. В прошлом в этом монастыре жил Савонарола, чьи проповеди он до того слушал много раз.
В агиографических источниках нет сведений, объясняющих причины этого недолгого по времени пребывания в лоне католицизма. Известно лишь, что снова обратить взор к Востоку юноше Михаилу помог учитель и схоласт Иоанн Ласкарис, привезший из Афин во Флоренцию на хранение ранние греческие рукописи. В 1504 году Ласкарис посоветовал Михаилу отправиться на Гору Афон в Ватопедский монастырь, славившийся своей обширной библиотекой. Здесь и произошло его возвращение в Православие. Он был пострижен в 1505 году с именем Максим в честь преп. Максима Исповедника. В библиотеке Ватопедского монастыря его увлекли труды преп. Иоанна Дамаскина. Именно в этот период он написал канон св. Иоанну Предтече. Основным же его послушанием был сбор милостыни для афонских монастырей, и это послушание он исполнял в течение десяти лет.
В 1515 году, когда отцу Максиму было сорок пять лет, на Афон прибыли посланники от Великого князя Василия Московского с просьбой прислать в Москву опытного переводчика, который смог бы откорректировать ранние греко-славянские церковные тексты, а также сделать новые переводы. В 1518 году в ответ на просьбу Великого князя в Москву был послан отец Максим, хорошо знавший Писание, латынь и греческий, и с ним еще двое монахов-переписчиков. В Москве их поселили в Кремле в Чудовом монастыре. Первой работой отца Максима была Псалтирь с комментариями, переведенная им с греческого языка на латинский. Этот перевод он передал двум русским специалистам, а они изложили латинский вариант на церковно-славянском языке. Остается загадкой, для чего потребовалось идти таким сложным путем, чтобы получить славянский вариант этих текстов. Возможно, в данном случае следует принять самое простое объяснение: вполне -вероятно, что у Великого князя не было людей, которые могли бы успешно справиться с греко-славянским письменным переводом. Максим и сам не знал славянского, а славянские переводчики, по всей видимости, хорошо владели только латынью, отчего и возникла необходимость использования латыни в качестве языка-посредника. Славянское издание появилось спустя полтора года. Введением к нему служило письмо Максима Великому князю Василию. И Великий князь, и митрополит московский Варлаам остались довольны переводом. Великий князь щедро заплатил монахам и отослал обоих переписчиков обратно на Афон, а Максима оставил делать новый перевод книги Деяний Апостолов. Эта работа была окончена в 1521 году. Наряду с собственными исследованиями славянских текстов, он начал трудиться над переводом отдельных частей Номоканона (Сборник церковных канонов и установлений); комментариями свят. Иоанна Златоуста к Евангелию от Матфея и Иоанна; третьей и четвертой главами второй книги Ездры; отрывками (с комментариями) из книг Даниила, Есфири и малых пророков; работами Симеона Метафраста. В тот же период он исправил славянское Евангелие с комментариями и несколько богослужебных книг - Часослов, праздничные Минеи, Послания и Триодь. Кроме того, он писал трактаты по грамматике и структуре языка, называя это “вратами в философию”.
Его труды и идеи привлекали многих образованных и влиятельных русских людей из числа придворных Великого князя. С их помощью он близко познакомился с русской жизнью и очень ярко описал любовь русских к православной церковной службе и обрядам. Писал он и полемические работы - против астрологии и ереси жидовствующих, против мусульманских и латинских верований, а также против различных суеверий, включая толкование снов, гадание и сомнительные апокрифические учения. Однако его деятельность вскоре начала вызывать недовольство. Сделанные им исправления встречали с недоверием, зачастую лишь на том основании, что святые служили по неисправленным книгам, и, несмотря на это, угодили Богу. Многие русские обиделись на критику Максима, говорившего о том, что они как следует не знают своей веры и часто довольствуются внешним. Он навлек на себя еще больше неприятностей, вступив в полемику между преп. Нилом Сорским и преп. Иосифом Волоцким о том, следует ли монастырям собирать богатства и владеть собственностью. Как и митрополит московский Варлаам, преп. Максим встал на сторону преп. Нила и нестяжателей. Однако в 1521 году митрополита Варлаама сменил митрополит Даниил, ученик незадолго до того почившего преп. Иосифа Волоцкого. Новому Митрополиту давно не нравилась оппозиционная деятельность образованного, владевшего искусством красноречия греческого монаха. Следующим ударом, внезапным и неожиданным для преп. Максима, стало враждебное отношение к нему Великого князя Василия. Невинная беседа с турецким послом привела к обвинению в сотрудничестве с турками с целью ввода турецких войск в Россию. И хотя эти обвинения исходили от придворных из числа известных завистников преп. Максима, были арестованы по подозрению в государственной измене, подвергнуты пыткам и казнены несколько человек, тесно связанных с Максимом. Самого преп. Максима до суда отправили в заключение в московский Симонов монастырь. 15 апреля 1525 года состоялось заседание церковного суда, на котором греческий монах был осужден не только за якобы имевшую место государственную измену, - помимо этого митрополит Даниил обвинил его в ереси. Из-за несовершенного знания славянского и русского языков, он допустил ошибки в поздних прямых переводах, и эти ошибки враги использовали в своих целях. Вынужденный оправдываться, преп. Максим сказал, что не замечает разницы в значении между той грамматической формой, что использовал он, и той, которая получилась после внесения исправлений. Это его заявление было расценено как отказ от покаяния. Его объявили еретиком, отлучили от Церкви и отправили в заточение в Волоколамский монастырь.
Преподобный Максим шесть лет прожил в заточении в Волоколамске в тесной, темной и сырой келье. Его страдания усугублялись тем, что келья не проветривалась, из-за чего в ней скапливался дым и запах гнили. Не обладая хорошим здоровьем, он не раз был близок к смерти: отвратительная пища, холод и постоянная изоляция делали свое дело. Больше всего его печалило отлучение от Святого Причастия. Ему не дозволялось посещать церковь, но из его собственных рассказов известно, что по крайней мере один раз за время заточения его посетил ангел. Ангел сказал, что -посредством этих временных страданий он избежит вечной муки. Видение наполнило преп. Максима духовной радостью, и он составил канон Святому Духу. Этот канон впоследствии обнаружили в келье. Он был написан на стенах углем. В 1531 году его вторично судили, и снова митрополит Даниил предъявил ему обвинение в ереси. На этот раз ситуация выглядела еще абсурднее, так как помимо измены его теперь обвинили в колдовстве. К тому времени он уже хорошо владел русским языком и смог ответить на предъявленное ему обвинение. Он сказал, что перевод, приписываемый ему, является “ересью жидовствующих, и я не переводил так и никому не говорил так написать”. Он держался на суде с великим смирением, с плачем кланялся судьям и просил о прощении.
После суда его перевели в Тверской Отрочь монастырь под надзор епископа Акакия, брата покойного Иосифа Волоцкого. Епископ Акакий просил у Великого князя позволения снять с преп. Максима железные кандалы и разрешения предоставить ему самые необходимые удобства и условия. Епископ Акакий питал большое уважение к своему узнику, приглашал его к себе на трапезу, отпускал в церковь и разрешал иметь у себя книги, бумагу и письменные принадлежности. Святой снова начал писать. В Тверском монастыре он написал комментарии к Книге Бытия, к псалмам, книгам пророков, Евангелию и Посланиям. Свои работы он отдавал переписчикам и сам переписывал их для друзей. В 1533 году умер Великий князь Василий. Преп. Максим написал “Исповедание Православной веры”, с надеждой на то, что новая власть признает его православные убеждения и вернет ему свободу. К сожалению, этого не произошло.
Тем временем его трагическое положение привлекло внимание Константинопольского Патриарха Дионисия и Иерусалимского Патриарха Германа. В 1544 году они послали прошение о том, чтобы ему разрешили уехать в Афины. В 1545 году о его освобождении ходатайствовал Александрийский Патриарх Иоаким, но ни одно из этих прошений не было удовлетворено. В 1547 году преп. Максим написал о своем положении митрополиту Макарию, который тогда начинал приобретать влияние среди церковных иерархов, но тот ответил: “Мы чтим Вас как одного из святых, но не можем помочь Вам, пока жив митрополит Даниил”. Митрополит Даниил провозгласил отлучение, и до его кончины никто, кроме него не мог снять этот приговор. Тогда преп. Максим попросил самого митрополита Даниила позволить ему принять Святое Причастие. Не желая каяться публично, Даниил посоветовал ему притвориться умирающим и принять Святые Таины как часть службы елеоосвящения. Но преп. Максим ответил, что не станет добиваться Святого Причащения обманом.
Позже он снова писал митрополиту Даниилу, умоляя разрешить ему причаститься. В конце концов, разрешение было даровано. В 1551 году, после двадцати шести лет заточения, он все-таки получил свободу. Его отправили жить в Троице-Сергиеву лавру, где вместе со своим другом, монахом по имени Нил, он сделал новый перевод Псалтири. В 1553 году после успешного завершения похода на Казань против татар Царь Иоанн IV (Грозный), перенесший серьезную болезнь, отправился в Кириллов монастырь для исполнения данного им обета. На пути он сделал остановку в Лавре, чтобы поговорить с преп. Максимом. Святой уговаривал его отказаться от паломничества, остаться дома и позаботиться о вдовах и сиротах тех, кто погиб в походе на Казань. “Бог - везде,” - сказал он царю. “Останься дома, и Он поможет тебе. Твоя жена и ребенок будут в здравии”. Царь настаивал на продолжении паломничества, хотя преп. Максим и предупредил его, сказав: “Твой сын умрет в пути”. Царь отправился дальше, и его, сын Царевич Димитрий, умер, как предсказывал Святой, восьми месяцев от роду. Преп. Максим отошел ко Господу 21 января 1556 года в Троице-Сергиевой лавре. Похоронили его у северо-восточной стены церкви Святого Духа. В конце шестнадцатого века отец Максим был канонизирован как местночтимый святой после чудесного спасения им Царя Феодора Иоанновича. Царь находился в Юрьеве, сражаясь со шведами. Преп. Максим явился ему во сне и сказал, что в сторону его штаба развернута шведская артиллерия, и что ему надо скорее уходить, пока не начался обстрел. Царь так и сделал - и избежал гибели. В благодарность он прислал в Троице-Сергиеву лавру дары и приказал поместить в Успенском соборе Кремля икону преп. Максима. В 1591 году, при патриархе Иове, в ходе подготовки к канонизации Максима в качестве местночтимого святого, были открыты его мощи. Они оказались нетленными и издавали благоухание; даже часть мантии святого была не тронута тлением.
Из тех, кто молился тогда у его могилки, шестнадцать человек чудесным образом сразу же получили исцеление. За этим последовали и другие чудеса, и в 1796 году была построена красивая гробница. В 1833 году архиепископ Троице-Сергиевой лавры Антоний построил над могилкой часовню.
Канонизация Максима как святого всей Церкви состоялась в 1998 году. Память его празднуется 6 июля (день всех Радонежских святых), в первое воскресенье после дня святых апостолов Петра и Павла (день собора Тверских святых) и 21 января, в день его кончины.
В 1997 году Московский Патриархат Русской Православной Церкви передал частицу мощей преп. Максима Грека храму св. Георгия в городе Арта. В будущем планируется строительство храма в честь преп. Максима.
Преподобне отче Максиме, моли Бога о нас!
Ранние годы
Сочинения
Максим оставил после себя многочисленные сочинения разнообразного характера: богословские, апологетические, духовно-нравственные; кроме того от Максима сохранились послания и письма к частным лицам. Уже, начиная с XVI века, его труды распространяются в многочисленных рукописных списках, например, в Библиотеке Троицко-Сергиевской лавры имеются такие рукописи: ,
Отрывок, характеризующий Максим Грек
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.
17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.
– Или, может, это утешает ваше сиятельство? – сказал Яков Алпатыч с степенным видом, не заложенной за пазуху рукой указывая на стариков.
– Нет, тут утешенья мало, – сказал Ростов и отъехал. – В чем дело? – спросил он.
– Осмелюсь доложить вашему сиятельству, что грубый народ здешний не желает выпустить госпожу из имения и угрожает отпречь лошадей, так что с утра все уложено и ее сиятельство не могут выехать.
– Не может быть! – вскрикнул Ростов.
– Имею честь докладывать вам сущую правду, – повторил Алпатыч.
Ростов слез с лошади и, передав ее вестовому, пошел с Алпатычем к дому, расспрашивая его о подробностях дела. Действительно, вчерашнее предложение княжны мужикам хлеба, ее объяснение с Дроном и с сходкою так испортили дело, что Дрон окончательно сдал ключи, присоединился к мужикам и не являлся по требованию Алпатыча и что поутру, когда княжна велела закладывать, чтобы ехать, мужики вышли большой толпой к амбару и выслали сказать, что они не выпустят княжны из деревни, что есть приказ, чтобы не вывозиться, и они выпрягут лошадей. Алпатыч выходил к ним, усовещивая их, но ему отвечали (больше всех говорил Карп; Дрон не показывался из толпы), что княжну нельзя выпустить, что на то приказ есть; а что пускай княжна остается, и они по старому будут служить ей и во всем повиноваться.
В ту минуту, когда Ростов и Ильин проскакали по дороге, княжна Марья, несмотря на отговариванье Алпатыча, няни и девушек, велела закладывать и хотела ехать; но, увидав проскакавших кавалеристов, их приняли за французов, кучера разбежались, и в доме поднялся плач женщин.
– Батюшка! отец родной! бог тебя послал, – говорили умиленные голоса, в то время как Ростов проходил через переднюю.
Княжна Марья, потерянная и бессильная, сидела в зале, в то время как к ней ввели Ростова. Она не понимала, кто он, и зачем он, и что с нею будет. Увидав его русское лицо и по входу его и первым сказанным словам признав его за человека своего круга, она взглянула на него своим глубоким и лучистым взглядом и начала говорить обрывавшимся и дрожавшим от волнения голосом. Ростову тотчас же представилось что то романическое в этой встрече. «Беззащитная, убитая горем девушка, одна, оставленная на произвол грубых, бунтующих мужиков! И какая то странная судьба натолкнула меня сюда! – думал Ростов, слушяя ее и глядя на нее. – И какая кротость, благородство в ее чертах и в выражении! – думал он, слушая ее робкий рассказ.
Когда она заговорила о том, что все это случилось на другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
– Не могу выразить, княжна, как я счастлив тем, что я случайно заехал сюда и буду в состоянии показать вам свою готовность, – сказал Ростов, вставая. – Извольте ехать, и я отвечаю вам своей честью, что ни один человек не посмеет сделать вам неприятность, ежели вы мне только позволите конвоировать вас, – и, почтительно поклонившись, как кланяются дамам царской крови, он направился к двери.
Почтительностью своего тона Ростов как будто показывал, что, несмотря на то, что он за счастье бы счел свое знакомство с нею, он не хотел пользоваться случаем ее несчастия для сближения с нею.
Княжна Марья поняла и оценила этот тон.
– Я очень, очень благодарна вам, – сказала ему княжна по французски, – но надеюсь, что все это было только недоразуменье и что никто не виноват в том. – Княжна вдруг заплакала. – Извините меня, – сказала она.
Ростов, нахмурившись, еще раз низко поклонился и вышел из комнаты.
– Ну что, мила? Нет, брат, розовая моя прелесть, и Дуняшей зовут… – Но, взглянув на лицо Ростова, Ильин замолк. Он видел, что его герой и командир находился совсем в другом строе мыслей.
Ростов злобно оглянулся на Ильина и, не отвечая ему, быстрыми шагами направился к деревне.
– Я им покажу, я им задам, разбойникам! – говорил он про себя.
Алпатыч плывущим шагом, чтобы только не бежать, рысью едва догнал Ростова.
– Какое решение изволили принять? – сказал он, догнав его.
Ростов остановился и, сжав кулаки, вдруг грозно подвинулся на Алпатыча.
– Решенье? Какое решенье? Старый хрыч! – крикнул он на него. – Ты чего смотрел? А? Мужики бунтуют, а ты не умеешь справиться? Ты сам изменник. Знаю я вас, шкуру спущу со всех… – И, как будто боясь растратить понапрасну запас своей горячности, он оставил Алпатыча и быстро пошел вперед. Алпатыч, подавив чувство оскорбления, плывущим шагом поспевал за Ростовым и продолжал сообщать ему свои соображения. Он говорил, что мужики находились в закоснелости, что в настоящую минуту было неблагоразумно противуборствовать им, не имея военной команды, что не лучше ли бы было послать прежде за командой.
– Я им дам воинскую команду… Я их попротивоборствую, – бессмысленно приговаривал Николай, задыхаясь от неразумной животной злобы и потребности излить эту злобу. Не соображая того, что будет делать, бессознательно, быстрым, решительным шагом он подвигался к толпе. И чем ближе он подвигался к ней, тем больше чувствовал Алпатыч, что неблагоразумный поступок его может произвести хорошие результаты. То же чувствовали и мужики толпы, глядя на его быструю и твердую походку и решительное, нахмуренное лицо.
После того как гусары въехали в деревню и Ростов прошел к княжне, в толпе произошло замешательство и раздор. Некоторые мужики стали говорить, что эти приехавшие были русские и как бы они не обиделись тем, что не выпускают барышню. Дрон был того же мнения; но как только он выразил его, так Карп и другие мужики напали на бывшего старосту.
– Ты мир то поедом ел сколько годов? – кричал на него Карп. – Тебе все одно! Ты кубышку выроешь, увезешь, тебе что, разори наши дома али нет?
– Сказано, порядок чтоб был, не езди никто из домов, чтобы ни синь пороха не вывозить, – вот она и вся! – кричал другой.
– Очередь на твоего сына была, а ты небось гладуха своего пожалел, – вдруг быстро заговорил маленький старичок, нападая на Дрона, – а моего Ваньку забрил. Эх, умирать будем!
– То то умирать будем!
– Я от миру не отказчик, – говорил Дрон.
– То то не отказчик, брюхо отрастил!..
Два длинные мужика говорили свое. Как только Ростов, сопутствуемый Ильиным, Лаврушкой и Алпатычем, подошел к толпе, Карп, заложив пальцы за кушак, слегка улыбаясь, вышел вперед. Дрон, напротив, зашел в задние ряды, и толпа сдвинулась плотнее.
– Эй! кто у вас староста тут? – крикнул Ростов, быстрым шагом подойдя к толпе.
– Староста то? На что вам?.. – спросил Карп. Но не успел он договорить, как шапка слетела с него и голова мотнулась набок от сильного удара.
– Шапки долой, изменники! – крикнул полнокровный голос Ростова. – Где староста? – неистовым голосом кричал он.
– Старосту, старосту кличет… Дрон Захарыч, вас, – послышались кое где торопливо покорные голоса, и шапки стали сниматься с голов.
Максим Грек (в миру Михаил Триволис) родился в 1470 году в Албании, в древнем городе Арта, в семье греческого сановника. Он происходил из старинного и знатного византийского рода Триволисов. Один из его предков занимал престол Константинопольских патриархов. Его дядя, Димитрий Триволис, был другом Фомы Палеолога, брата последнего византийского императора Константина XI и деда великого князя Московского Василия II. Родители святого, Мануил и Ирина, были людьми образованными и отличались благочестием и преданностью православной вере, которую воспитали и в сыне. Состоятельные родители дали ему прекрасное образование.
Святой преподобный Максим Грек
Около 1480 года Михаил попадает на остров Корфу (Керкира), принадлежавший Венеции; здесь он проходит обучение классическим наукам у Иоанна Мосхоса. Законив школу на острове Корфу, он в 20-летнем возрасте уже баллотировался в совет этой самоупровляемой территории, но потерпел неудачу. В 1492 году юный Михаил отправляется для продолжения образования в Италию, которая после падения Константинополя стала средоточием греческой образованности. Михаил Триволис много путешествовал: жил и учился в Венеции, в существовавшей здесь издавна греческой школе, в Падуе, славившейся своим университетом, в друтих городах. Позднее об этом времени своей жизни преподобный Максим писал: «Если бы Господь, пекущийся о спасении всех, не помиловал меня и… не озарил светом Своим мысль мою, то давно погиб бы и я с находящимися там проповедниками нечестия ».
С 1498 по 1502 год Михаил Триволис находился на службе у Джованни Франческо Пикко делла Мирандолы; здесь он обучал детей и взрослых греческому языку, а также переписывал труды греческих отцов Церкви и античных классиков. При наступлении войск французского короля Франциска и Джованни Франческо удалился в Баварию, а Михаил Триволис вернулся во Флоренцию и постригся в доминиканском монастыре Св. Марка, где незадолго до этого жил Иероним Савонаролла, проповеди которого не раз доводилось слушать Михаилу.
Пострижение в монахи на Афоне
Но духовно вскормленный Православной Церковью грек Михаил в поисках подлинной спасительной мудрости тянется мысленно к Востоку. От одного из своих учителей, Иоанна Ласкариса, который вывез с Афона во Флоренцию до 200 древних книг, Михаил слышал об изобилии книжных сокровищ, хранящихся в монастырских библиотеках, самой богатой из которых была библиотека Ватопедского монастыря: ей оставили свои рукописные кодексы два спасавшихся в Ватопеде императора — Андроник Палеолог и Иоанн Кантакузен. Слышал он и о великих богомудрых старцах, подвизавшихся в святогорских обителях. В 1504 году Михаил оставляет свой монастырь, покидает Италию и в 1505 году принимает постриг с именем Максим, в честь Максима Исповедника, в Благовещенском Афонском Ватопедском монастыре .
На Афоне инок Максим предался чтению сочинений святых отцов. Любимой его книгой стало «Точное изложение православной веры» св. Иоанна Дамаскина, о котором преподобный Максим писал впоследствии, что он «достиг высшего познания философии и богословия».
В эти годы инок Максим пишет свои первые труды и составляет канон Иоанну Крестителю; однако основным его послушанием становится сбор пожертвований в пользу афонских монастырей, которые он собирал в поездках по городам и селениям Греции. Преподобный Максим пользовался на Святой Горе высоким духовным авторитетом.
Отправка на Русь
Но вдруг в его судьбе неожиданно происходит резкий поворот. В 1515 году князь Василий III и Митрополит Варлаам обратились на Афон с просьбой прислать им переводчика с греческого языка . Афонский протат благословил направиться в Москву старцу Савве, но тот, ссылаясь на преклонный возраст, не смог. Тогда был послан из Ватопедского монастыря инок Максим (Триволис). С Афона отправилось на Русь целое посольство (Максим Грек вместе с двумя монахами Неофитом и Лаврентием), которое прибыло в Москву 4 марта 1518 году .
Василий III принял афонцев с великой честью и назначил местом их пребывания кремлевский Чудов монастырь.
Первой книгой, над переводом которой инок Максим трудился 1,5 года была Толковая Псалтирь . Для этого к нему, ещё не знавшему русского языка, приставили двух латинских толмачей: Дмитрия Герасимова и Власа, которые служили при дворе переводчиками с латинского и немецкого языков, а также двух переписчиков-иноков Троице-Сергиева монастыря Силуана и Михаила Медоварцева, записывавших церковнославянский текст перевода.. Преподобный Максим диктовал, переводя с греческого на латинский, а Димитрий Герасимов и Влас — с латинского на славянский. Так осуществлялся опосредственный перевод.
После перевода Псалтири преподобный Максим Грек обратился к великому князю Василию III с тем, чтобы его отпустили обратно на Афон. Но отпустили только его спутников, а ученого инока оставили, нагрузив его другими заданиями по исправлению богослужебных книг. Видя нужду в исправлении книг на Руси, Максим Грек смирился со своим оставлением.
Иноку Максиму поручили перевод толкования святых отцов на Деяния. Ученый грек перевел беседы святого Иоанна Златоуста на Евангелие от Матфея и Иоанна . Выполнил и другие переводы: ряд отрывков и глав из книг Ветхого Завета, а также три сочинения Симеона Метафраста. Одновременно Максим Грек занимался просмотром и исправлением Толкового Евангелия и богослужебных книг: Часослова, Минеи праздничной, Апостола и Триоди .
Переводческие труды убедили его в важности хорошего знания грамматики - греческой и славянской. Грамматику он называет «началом входа в философию» и пишет два сочинения: «О грамматике» и «Беседование о пользе грамматики».
Келия ученого инока становится притягательным местом для образованных русских вельмож. Для беседы с ученым греком приходят влиятельные при дворе люди: инок Вассиан (князь Патрикеев), князья Петр Шуйский и Андрей Холмский, бояре Иван Токмаков, Василий Тучков, Иван Сабуров, Федор Карпов. В общении с ними Максим Грек знакомится с русской церковностью, государственной и общественной жизнью.
Впадение в немилость
В своих богословских трудах Максим Грек пишет о приверженности русских к обрядовой стороне веры; его беспокоит и увлечение великокняжеского двора астрологией. Несколько сочинений он составляет против все еще не отжившей ереси жидовствующих. Из-под его пера выходят и полемические сочинения против магометан и латинян.
В своих словах и посланиях Максим Грек вел также борьбу против всякого рода местных суеверий, например, веры в сны, приметы, гадания. Строгому разбору подверг он и апокрифические книги, которые занесены были на Русь главным образом из Болгарии и которыми увлекались даже при великокняжеском дворе.
С недоверием отнеслись в Москве к исправлениям, которые он внес в богослужебные книги. За обиду принимали и его укоризны, касавшиеся незнания русскими людьми истин веры и несоблюдения заповедей Христовых, исполнения одного внешнего обряда, без духовного подвига, в суетной надежде на спасение через одно только внешнее благочестие .
Негодование на преподобного Максима при дворе было не опасно для него до тех пор, пока митрополичью кафедру занимал благоволивший к нему святитель Варлаам, последователь преподобного Нила Сорского, по своим воззрениям близкий к заволжским старцам. Положение инока изменилось после оставления престола Митрополитом Варлаамом. В 1521 году Варлаам попал в немилость у великого князя, был низвергнут с первосвятительского престола и удален в северный Спасо-Каменный монастырь. Его сменил митрополит Даниил , ученик преподобного Иосифа Волоцкого.
Ссылка в Иосифо-Волоколамский монастырь
При новом Митрополите Данииле (1522 – 1539; † 1547) он был дважды, в 1525 и 1531 годах, соборно осуждён. В начале декабря 1524 года преподобный Максим был взят под стражу и 24 мая он 1525 года предстал перед церковным судом. Главным обвинителем выступил митрополит Даниил, обвинивший святого в ереси. Среди обвинений рассматривался его отказ переводить Церковную историю Феодорита . Между тем, первоначальная редакция Церковной истории Феодорита Кирского, содержит сведения в пользу троеперстия. Митрополит Даниил же был сторонником двоеперстия и поместил отредактированный текст «Феодоритова слова» в своем сборнике. Максим Грек решительно отказался от этого поручения, указывая на то, что «в сию историю включены письма раскольника Ария, а сие может быть опасно для простоты».
Одной из причин опалы преподобного Максима явились также связи его с соотечественником — Искандером, послом турецкого султана Сулеймана I в Москве. Иными словами в осуждении преподобного Максима Грека имел место элемент политики. Московская Русь завязывала в то время отношения с Турецкой империей. Москва была в этом заинтересована, чтобы с её помощью сориентировать внешнюю политику ее вассала, Крымское ханство, против Литовской Руси. Между тем, турецкая дипломатическая практика предполагала в то время в сношениях с христианскими государствами использовать подданных греческого происхождения. Но греки имели личные национальные интересы: добиться возрождения Византии и военной составляющей в этом должна быть Россия. Для этой цели греки натравливали турецкую политику против России.
По приговору собора преподобный был сослан в Иосифо-Волоколамский монастырь . 6 лет провел страдалец в сырой, тесной, смрадной и утарной келии: терпел мучения от дыма, холода и голода. Это были самые трудные годы в его жизни. Из всех лишений самым скорбным было отлучение от принятия Святых Таин.
Иосифо-Волоцкий монастырь
Но однажды Господь изнемогающему узнику явился в образе Ангела Божия со словами: «Терпи, старец, этими временными страданиями ты избавишься от вечных мучений ». Исполнившись духовной радости, узник воспел Святому Духу Утешителю канон, который нашли потом написанным на стенах его темничной келии.
Ссылка в Тверской Отрочь-Успенский монастырь
В 1531 году преподобный Максим опять предстал перед соборным судом. На этот раз митрополит Даниил выступил с обвинениями в измене, в колдовстве и хульных выражениях , якобы обнаруженных в сделанных им за 10 лет до суда переводах. Ко времени суда преподобный уже хорошо владел русским языком и отмел все измышления.
Отроч Успенский монастырь
Преподобного Максима перевели из Иосифа монастыря в Тверской Отроч под наблюдение епископа Акакия, известного своей подвижнической жизнью. Здесь он провёл более 15 лет . Тверской епископ Акакий был человек добрый. К преподобному Максиму он относился милостиво и сострадательно. Будучи в Москве, упросил великого князя оказать милость заключенному ради новорожденного наследника престола Ивана - снять с него оковы. Преосвященный Акакий приглашал преподобного в архиерейский дом и делил с ним трапезу, разрешал ему приходить в церковь, что вызвало недовольство в Москве. Епископ дозволил осужденному держать при себе книги, перо, бумагу и чернила.
В Отрочем монастыре преподобный составил толкования на книгу Бытия, Псалмы, книги Пророков, на Евангелие и Апостол.
Перевод в Троице-Сергиеву Лавру
За время пребывания преподобного Максима Грека в Твери в Москве произошла смена Предстоятелей Русской Церкви: после Митрополита Даниила в 1539 году был поставлен Митрополит Иоасаф (1539 – 1542), а через три года — святитель Макарий .
После кончины великого князя Василия III отлучение от Святых Таин было снято с преподобного, но свободу ему не вернули. Однако благодаря хлопотам митрополита Макария, близкого в ту пору к Ивану ІV, в Москве стало складываться благоприятное отношение к преподобному узнику.
Митрополит Макарий высоко ценил сочинения ученого грека. Влиятельные лица вновь стали обращаться к преподобному Максиму, желая знать его мнение по разным вопросам - богословским и церковно-обрядовым.
Готовился Стоглавый собор, и к суждениям ученого богослова прислушивались митрополит с иерархами, царь и его окружение. Влияние сочинений преподобного Максима сказалось на деяниях и постановлениях Стоглавого собора.
В 1551 году по ходатайству игумена Троице-Сергиева монастыря Артемия преподобный узник был переведен из Твери в эту обитель. Здесь он духовно сблизился с беззаконно сведенным с первосвятительского престола митрополитом Иоасафом и монахом Нилом (из опального княжеского рода Курлятевых), вместе с которым, после того как научил его греческому языку, выполнил новый перевод Псалтири.
В 1553 году преподобный Максим беседовал с Иваном ІV, посетившим обитель проездом на богомолье в Кириллов монастырь. Поездка царя совершалась по обету, в благодарность Господу за выздоровление после тяжелой болезни, поразившей царя вскоре по возвращении из Казанского похода. Богомудрый старец посоветовал царю не ездить так далеко, а устроить и утешить матерей, вдов и сирот христианских воинов, павших во время осады Казани, и предупредил, что если царь послушает совета, то будет здрав и многолетен с женою и сыном, а если не послушает, так сын его «умрет на дороге». Царь не внял словам старца и продолжил путь «с упрямством». Пророчество святого сбылось: царевич Димитрий скончался в возрасте 8 месяцев от роду.
Кончина преподобного Максима Грека
Вид на Троице-Сергиеву Лавру (1890-е гг.)
Последние годы своей жизни старец Максим Грек провёл в Троице-Сергиевой Лавре.
21 января 1556 года , в день памяти своего небесного покровителя преподобного Максима Исповедника, преподобный Максим скончался , проведя 38 лет в подвижнических трудах и страданиях на благо Русской Церкви и Вселенского Православия. Умирая, преподобный страдалец трижды осенил себя крестным знамением. Честные останки старца были погребены у северо-западной стены церкви Сошествия Св. Духа Троице-Сергиевой Лавры. Еще в конце XVI века над могилой была установлена часовенка, которая в 1930 году была полностью разрушена.
По преставлении Максима Грека началось поклонение ему как великому богослову и учителю.
В 1561 году у гробницы преподобного свершились первые чудеса - духовного прозрения некоего богомольца и келейника соборного старца Вассиана Иоанна, вошедших в предания Троице-Сергиевой Лавры.
В 1591 году в день освидетельствования мощей преподобного у его гроба получили исцеление 16 человек.
Канонизация и обретение мощей
Пpeпoдoбный Maкcим Гpeк пpичислен к ликy Cвятыx на Поместном Соборе Русской Православной Церкви в 1988 году . Однако оставался открытым вопрос о местонахождении его святых мощей.
После сноса часовни в 30-х годах XX века над могилой преподобного не осталось никаких видимых следов. На момент принятия соборного решения о канонизации место могилы преподобного Максима на поверхности земли никак отмечено не было, поэтому возникла необходимость в археологических раскопках.
Открытие его святых мощей произошло в Лавре в 1996 году . Перед началом раскопок 24 июня 1996 года духовник Лавры архимандрит Кирилл (Павлов) совершил молебен преподобному Максиму в Свято-Духовской церкви Лавры. За богослужением молились братия Лавры, воспитанники Московских Духовных школ и участники раскопок. Около полуночи 30 июня из южной части раскопа почувствовалось благоухание (которое ощущалось еще несколько дней после), и через некоторое время показалась честна́я глава преподобного Максима. Работа продолжалась почти до 2 часов ночи. Во вторник 1 июля о результатах проведенных работ и об обнаружении честных останков преподобного Максима Грека был сделан подробный доклад Святейшему Патриарху. Отмечалось, что исторические и археологические данные, а также явно ощущаемое благоухание надежно свидетельствуют о принадлежности мощей преподобному Максиму. Его Святейшество дал благословение на антропологическое освидетельствование, которое ведущие специалисты Российской Академии наук и произвели 2 июля. При сопоставлении честно́й главы с древними изображениями преподобного Максима выявились черты сходства. Заключение антропологов в тот же день довели до сведения Святейшего Патриарха, который благословил поднять честны́е останки 3 июля 1996 года. Мощи преподобного Максима были переложены во временную раку, приспособленную для переноса, и покрыты монашеской мантией. Раку внесли в Свято-Духовскую церковь и установили на специально приготовленном месте посредине храма.
Обретение святых мощей преподобного Максима Грека стало большим событием для всего Православия, ведь преподобный Максим Грек почитается святым также в Константинопольской и Элладской Церквах.
Мощи святого находятся в Успенском соборе Троице-Сергиевой Лавры.
Рака с мощами Максима Грека. Успенский Собор Троице Сергиевой Лавры
Преподобный Максим Грек — талантливый высокообразованный человек, врожденный публицист-обличитель. В его лице мы встречаемся с греком по происхождению, славянином по духу и подлинно русским человеком по своему беззаветному служению русскому народу. В России он был не проводником возрожденческих веяний, а столпом Православия.
Тропарь преподобному Максиму Греку, глас 8
Зарею Духа облистаем, / витийствующих богомудренно сподобился еси разумения, / неведением омраченная сердца человеков светом благочестия просвещая, / пресветел явился еси Православия светильник, Максиме преподобне, / отонудуже ревности ради Всевидящаго / отечества чужд и странен, Российския страны был еси пресельник, / страдания темниц и заточения от самодержавнаго претерпев, / десницею Вышняго венчаешися и чудодействуеши преславная. / И о нас ходатай буди непреложен, // чтущих любовию святую памятъ твою
.
Кондак преподобному Максиму Греку, глас 8
Богодухновенным Писанием и богословия проповеданием / неверствующих суемудрие обличил еси, всебогате, / паче же, в Православии исправляя, на стезю истиннаго познания наставил еси, / якоже свирель богогласная, услаждая слышащих разумы, / непрестанно веселиши, Максиме досточудне, / сего ради молим Тя: моли Христа Бога грехов оставление низпослати // верою поющим всесвятое твое успение, Максиме, отче наш
.