Миронов евгений я любовью заниматься. Пресса

7. Андрей Миронов Один из величайших актеров советского периода – Андрей Миронов – родился в 1941 году в Москве. Его родители были эстрадными артистами. Увлекался театром с детства и уже в 9 классе поступил в театральную студию. В 1960-м году дебютировал в кино в фильме «А есть

Мой земляк Женя Миронов… Миронов…Должен признаться, что Женя - прежде всего любимый мною человек. Слагаемые этого чувства, вероятно, очень личные. Тут и общность судьбы, если хотите. Миронов - мой земляк, саратовец, сильно напоминающий меня в юности: белобрысый, немного

Андрей Миронов Лето 1987 года было холодным и дождливым. И в один из таких его пасмурных дней, 16 августа, оборвалась жизнь талантливого российского актера Андрея Миронова. Это случилось на гастролях Театра сатиры в Риге. 14 августа Фигаро-Миронов во время спектакля,

«Позвоните родителям» - взывает новый кинопроект Владимира Котта «Карп отмороженный». Съёмки фильма проходили в Петербурге и Ленинградской области. Основой сценария стала одноимённая повесть Андрея Таратухина. Трагикомичную историю о безграничной материнской любви и эгоизме детей разыграли звёзды российского кинематографа - Алиса Фрейндлих, Евгений Миронов, Марина Неёлова. Репортаж со съёмочной площадки.

Марина Неёлова после восьмилетнего перерыва вновь на съемочной площадке. Отказаться от проекта с участием Алисы Фрейндлих и Евгения Миронова, она не могла. Понравились и сценарий, и главная тема - родительская любовь.

«Здесь наивная в хорошем смысле этого слова история про вообще человеческие отношения. Про тепло, про нежность, про близость, про то, что нельзя забывать своих близких. Про те слова, которые мы говорим, когда уже поздно. Мне кажется, это одна из таких историй, когда ты думаешь: "Да нет, это невозможно! Потом думаешь: а, может быть, возможно все-таки?"» - говорит народная артистка России Марина Нееелова.

Рабочий поселок, барак. Здесь живет героиня Неёловой и ждет возвращения блудного сына. Для знаменитых актрис - обстановка непривычная. Так же непривычна для Алисы Фрейндлих и роль, которую она сыграла.

«Алиса Бруновна - подруга главной героини. Делает невозможные для себя вещи - она играет неинтеллигентную женщину - хабалку, матерщинницу. У нее говор!» - описывает режиссер Владимир Котт.

На всё это актриса согласилась без малейшего сомнения. Таких персонажей она не играла со времён студенчества.

«Тогда были Татьяна-скотница в "Осенней скуке" по Некрасову. И Зобунова в спектакле "Егор Булычев и другие". Такие у меня были перспективы, но как-то они не складывались», - вспоминает народная артистка СССР Алиса Фрейндлих.

К слову, жанр этой наивной истории каждый участник проекта определяет по-своему. Для режиссера Владимира Котта это «трагикомедия», для оператора Михаила Аграновича и художника Александра Загоскина - «социальный реализм». Для Алисы Фрейндлих - «притчеобразная комедия». Для Андрея Таратухина - личная история.

«Это как гештальт-терапия, которую я выплеснул на бумагу. Когда-то произошло что-то подобное со мной. Эта история связана с моей двоюродной бабушкой, которая ушла, а я так и не успел сказать, что я чувствую», - объясняет сценарист Андрей Таратухин.

За время съемок теплые отношения установились между всеми участниками проекта. Исключением не стал даже центральный персонаж - карп.

«Я с ним разговариваю, я с ним вступила в отношения, он даже стал меня слушаться и подплывать, когда нужно», - признается Марина Неёлова.

Евгений, 6 апреля состоится премьера фильма «Время первых», где вы играете космонавта Алексея Леонова, а Константин Хабенский - его друга, командира корабля «Восход-2» Павла Беляева. Алексей Архипович вас консультировал и, наверное, уже видел готовую картину. Что он сказал?

Действительно, он ее посмотрел, потом долго молчал и наконец сказал: «Мне только сейчас стало страшно». Потому что тогда, в марте 1965 года, он выполнял задание и все силы были брошены именно на это - не было свободной секунды на то, чтобы бояться.

- Но была масса причин!

Да! Ведь за две недели до старта упал тестовый корабль, и стало понятно, что лететь смертельно опасно. Но Леонов с Беляевым настояли, что откладывать запуск нельзя, и уговорили Сергея Павловича Королева. Леонов стал первым человеком, вышедшим в открытый космос, но выйти-то оказалось самым простым, а вот вернуться на корабль, а потом на Землю… Он же мог семь раз погибнуть! Скафандр в космосе раздуло, и он не сумел протиснуться в шлюз корабля, пока не спустил лишнее давление. У них отказала автоматика, и Беляев сажал корабль вручную. Никто не знал, куда они приземлились, потому что сломалась антенна - их случайно засек радиолюбитель на Камчатке. Для меня это история про веру, которая живет, даже когда вроде бы не осталось шансов на спасение.

У вас с Хабенским была серьезная подготовка. Не было мысли сократить ее, отдать дублерам сцены, которые сложны технически?

Нет, мы захотели пойти другим путем и серьезно занялись физподготовкой, но она скорее была направлена на выносливость, а не на что-то узкоспециальное. Мы стали более подтянутыми, стали меньше курить. Когда начались съемки полета, выяснилось, что такой подготовки недостаточно: там была другого рода нагрузка. Я до сих пор не понимаю, как космонавты в такой кабине помещались - она же крохотная! К рукам и ногам была прикреплена масса тросиков, и находиться в скафандрах в этом маленьком пространстве было сложно психологически. Я никогда не страдал клаустрофобией, однако понял, что это, когда на мне впервые застегнули шлем. Он не всегда сразу отстегивался, иногда что-то заедало, и было ощущение, что никто мне не поможет и я задохнусь, а сам я в огромном неудобном скафандре, весь опутан тросами и не в состоянии ничего расстегнуть… Мы делали 15-минутный перерыв после каждой сцены. Долго вылезали из скафандров, чуть-чуть приходили в себя и снова шли в бой. В сценах выхода в открытый космос было, с одной стороны, проще, потому что просторнее, но, с другой стороны, все снималось в 3D: это чрезвычайно сложно технически, и еще три года назад съемки подобного уровня были в нашей стране невозможны. Режиссер картины Дима Киселев рассчитывал все по миллиметрам, но даже камера 3D, эта огромная махина, иногда зависала, не выдерживала.

С родителями Виталием Сергеевичем и Тамарой Петровной. Фото: Из личного архива Евгения Миронова

Столько сил вы потратили на эти съемки, не началась ли аллергия на слова «космос», «космонавт», «звезды», «небо»?

Нет, я мечтаю о продолжении.

Большинство ваших ровесников в детстве хотели быть космонавтами, однако вы с самых ранних лет мечтали стать актером и режиссером. Привлекая сестренку, ставили дома спектакли. Были среди них истории про космос?

Мы жили в военном городке Татищево-5, и у нас с Оксаной преобладали спектакли военной тематики. Мы делали из раскладушки палатку, вели бои… Наверное, живи мы недалеко от космодрома, та же самая раскладушка служила бы космическим кораблем. Однако в Татищево-5 ничего, связанного с космосом, не было, поэтому про него ничего и не придумывалось. Но я помню, с каким вниманием мы смотрели по телевизору запуски всех космических ракет, знали все подробности: кто летит, на сколько суток… Хотя это были не 1960-е, а 1970-е годы, все равно каждый полет становился событием и все космонавты были для нас божествами. Фантастические фильмы про космос я просто обожал. Когда учился классе в седьмом, вышла картина «Через тернии к звездам», и я не мог дождаться, когда же ее привезут в наш Дом культуры. Но премьера совпала с моим дежурством по классу: я должен был мыть полы! Страдание мое оказалось безмерно. Мама, видя, в каком я жутком состоянии, нашла выход: она предложила сделать вид, будто я сломал руку. Как следует перебинтовала ее, и я явился в школу с печальным лицом - уже начинал постигать азы актерской профессии. «Спецоперация» прошла успешно: от дежурства меня освободили, и я попал на премьеру этого удивительного фильма.

На следующий день завуч, учителя и одноклассники встретили овациями? Кричали: «Браво, Женя! Ты был великолепен в роли больного»?

Никто не узнал, что я играл роль. Я ходил с имитацией гипса еще целых две недели, рассказывал всем о самочувствии: в один день рука болела сильнее, в другой - почти не беспокоила…

С сестрой Оксаной. Фото: Из личного архива Евгения Миронова

- Поразительно, что эту мистификацию придумала мама! У нее тоже были актерские способности?

И у нее, и у папы. Он однажды придумал авантюру, гораздо более впечатляющую, чем «гипс». Я в раннем детстве ушиб копчик, и из-за этого у меня начало развиваться костное заболевание. В шесть лет стал прихрамывать, потом - хромать все сильнее и сильнее. И в конце концов от боли уже не мог ходить. Меня лечили в больнице в Саратове, там врачи говорили, что в будущем я, скорее всего, смогу передвигаться разве что в инвалидной коляске. Тогда только родилась моя сестра, и мама возила нас обоих в ее детской колясочке: я сидел, держа на коленях Оксану. И это было унизительно! Я взрослый мальчик, но мама возит меня в коляске - и это видят все одноклассники!. Так вот, папа случайно услышал в очереди про детский санаторий Министерства обороны, где болезнь вроде моей могут вылечить за год с помощью ультрафиолетовых лучей, целебной грязи, массажа и всяких эффективных процедур. Только брали туда исключительно детей военных - а папа был водителем на машине, развозившей хлеб.

Но он не растерялся. Одолжил у друга, майора, военную форму, сфотографировался, и я уж не знаю как, но сфабриковал документы! Фактически это уголовное дело, только, не пойди он на этот риск, я бы оказался в восемь лет прикован к постели. Помню то отцовское фото: он абсолютно достоверно сыграл майора. Все получилось, меня взяли в санаторий - и это была не только удача, но и еще одна трагедия. Я был очень привязан к семье и ужасно тяжело переносил разлуку. Когда меня положили в санаторий, сестре исполнилось несколько месяцев, денег не было. Родители продали все, что было в квартире, чтобы мама могла летать навещать меня.

- В санатории вы ни с кем не подружились?

Я рос некоммуникабельным ребенком, мне было комфортно в своем мире мыслей, фантазий, а сообщение с внешним миром давалось сложно. Это касалось и санатория, и школы, и учебы в Москве потом. Но я рано понял, что мой единственный способ преодолеть природную застенчивость - стать артистом.

- Говорили себе: «А сыграю-ка я роль компанейского, веселого пацана»?

Нет, готовил театрализованные представления. В школе постоянно проводили мероприятия ко Дню пограничника, Дню почтальона, и я стал за них отвечать: писал пьесы, сам играл в них, привлекал одноклассников.

Советуют, получая удар судьбы, задавать себе не вопрос «За что?», а вопрос «Зачем это было нужно?» Жизнь ударила вас маленького так больно… Зачем? Чтобы вы глубже других чувствовали, больше знали о душе, о страданиях?

Я не ощущал, что я что-то глубже чувствую, чем ровесники. Но конечно, ничего просто так не дается - это я понял, когда вырос. Никогда не анализировал, почему это случилось, для чего была болезнь, зачем меня оторвали от дома и семьи. Для чего-то, наверное, нужно было, чтобы судьба сплела такой узор. Чтобы внутренняя копилка наполнялась не только радостями, но и печалями.

- Рос я некоммуникабельным ребенком, мне было комфортно в своем мире мыслей, фантазий. Но я рано понял, что мой единственный способ преодолеть застенчивость - стать артистом . Фото: Арсен Меметов

- Вспоминали это детское одиночество, когда приехали в Москву учиться?

Москва к тому времени не была мне совсем уж чужим городом. После восьмого класса я, чтобы не терять времени, поступил в Саратовское театральное училище. Став студентом, на каждые каникулы приезжал в Москву с сестрой. Мы обходили с ней все театры. Пускали по студенческому удостоверению, без мест. Не знаю, почему по студенческому пропускали и маленькую девочку, - наверное, вид у нас был трогательный. Мы посмотрели «Оптимистическую трагедию» и «Три девушки в голубом» в «Ленкоме», «Чайку» во МХАТе, много других спектаклей. Возвращаясь в Саратов, я рассказывал своему мастеру Ермаковой и однокурсникам о своих впечатлениях и мечтал, что, закончив учиться в Саратове, обязательно по­еду в Москву, в Школу-студию МХАТ, на курс Табакова! Но расставание с семьей снова было ужасно тяжелым. Когда меня провожали на станции Татищево, маму не могли отлепить от меня - так она меня схватила. Когда поезд тронулся, я стрельнул и выкурил в тамбуре первую свою сигарету… Я понимал, что наступила новая жизнь.
Вначале было трудно - во-первых, приспосабливаться к большому городу, во-вторых, учиться. Я должен был досдать экзамены за весь год, сдавать текущие экзамены - от количества­ учебы находился в бессознательном состоянии, и не все учителя шли мне на помощь. Однако главной была другая проблема: я понял, какая у меня тяжелая, сложная профессия! Табаков видел насквозь каждую секунду твоего существования и мог сказать, просмотрев этюд, который длился десять минут: «Пять секунд у тебя было правильных, я в них тебе верил, а все остальное время была лажа». Я будто заново учился дышать и ходить. Вдобавок на меня косились однокурсники: я был чей-то конкурент. Олег Павлович взял меня сразу на второй курс, с испытательным сроком, и в случае, если он меня оставлял, должен был в конце года отчислить кого-то другого. И все это знали. Психологически было очень сложно! Я даже не мог найти напарника для отрывка: долгое время все отказывались со мной играть.

Но почему мастер ничего не предпринял? Он ведь мог просто сказать кому-то из студентов, чтобы тот побыл напарником новенького…

Мастер в это даже не влезает. Студент должен сам наладить отношения. Выживет так выживет, выплывет так выплывет, а нет так нет…

- И какой выход вы с вашим бурлящим творческим умом придумали?

Знаете, в такие моменты ничего не бурлит, наоборот, замыкаешься в себе, чтобы выжить. Когда заваливает в шахте или обломками здания после землетрясения, необходимо не тратить силы и энергию на резкие рывки, а постараться приспособиться к этому состоянию - медленно, тихонечко и максимально спокойно дышать. Вот и я тогда закрылся всеми своими лапами и просто стал работать: нашел партнера, сделал отрывочек, потом еще один отрывочек… Шел маленькими-премаленькими шажками. И дошел: когда окончил институт, меня пригласили сразу в два театра - во МХАТ и в Театр-студию под руководством Табакова. Конечно, я пошел к учителю.

- Лишь когда я увидел карьер вместо здания театра и понял, что абсолютно все придется начинать с нуля, мне стало ясно, во что я вляпался . Фото: Арсен Меметов

Сейчас вы сами руководите театром, в прошлом году у вас был двойной юбилей: вам исполнилось 50 лет, а как художественному руководителю Театра Наций - 10. Когда вам в 2006 году предложили его возглавить, долго думали, соглашаться ли?

Минуту. Потому что я был внутренне готов. Я уже занимался фестивальной деятельностью, мы открыли фестиваль-школу «Территория», я как продюсер делал «Figaro. События одного дня», и мне стало интересно попробовать другие механизмы театрального дела. Но это было хлестаковское решение. Лишь когда я увидел карьер вместо здания театра и понял, что абсолютно все действительно придется начинать с нуля, мне стало ясно, во что я вляпался. Первые пять лет, до открытия собственного здания, было совсем тяжело. Не имея помещения для работы, мы, как цыгане, таскались по разным площадкам и в таких условиях выпустили «Рассказы Шукшина» - один из брендов нашего театра. И параллельно решали вопросы со строительством, добывали деньги…

- Бывали дни, когда вы думали: «Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса»?

Все 10 лет каждое утро себе это говорю. Секунду, но думаю: «Господи, был бы я сейчас просто артист, репетировал бы себе роли и горя не знал!» Мои коллеги меня берегут, потому что я же еще и актер. Вот сегодня у меня спектакль «Иванов», где я играю непростую роль. Но я бы и не смог ничего сделать один, со мной мои единомышленники, моя команда. Без партнеров театра мы не смогли бы поднять такую амбициозную программу. С нами Фонд Михаила Прохорова, Сбербанк, СИБУР и Breguet. У нас же не только серьезный театр с репертуаром, которым может похвастаться любая европейская столица, но и целая организация по возделыванию мечт: молодые режиссеры и актеры могут прийти сюда со своей мечтой и реализовать ее. И выстраивание этой системы требовало огромных сил и терпения. Мы проводим в регионах Фестиваль театров малых городов России, ведем социальную деятельность, многие наши актеры возглавляют благотворительные фонды - это Чулпан Хаматова, Ингеборга Дапкунайте, Юля Пересильд, Маша Миронова.

- Я не страдал клаустрофобией, однако понял, что это, когда на мне впервые застегнули шлем. Кадр из фильма

Лия Ахеджакова в интервью говорила, как ее папа, когда ему исполнилось 95 лет, с гордостью сказал: «Чета Мироновых из фонда «Артист» меня сегодня поздравила!» Кому первому пришла в голову мысль открыть этот фонд?

Маша пришла ко мне в кабинет, я уже был худруком, и рассказала, что хочет сделать ужин с пожилыми артистами в Доме актера. Она знала печальные истории про актеров в возрасте и про условия, в которых они живут, я тоже. Посидели мы, подумали и решили ужином не ограничиваться, а постараться бережно, не раня достоинства, помогать им более масштабно. Артисты - гордые люди, несмотря на то что после определенного возраста они никому не нужны. Если они не возглавляют какое-то учреждение, то практически выбрасываются - такова советская система, действующая, к сожалению, до сих пор. Они не получают проценты от проката своих фильмов, хотя картины могут показывать круглосуточно. У людей других профессий, связанных с кино и театром, дела обстоят не лучше… На картине «Идиот» меня гримировал потрясающий питерский мастер, он помог мне найти образ князя Мышкина. Знаете, тут важна любая деталь, и, приклей он другие усы, может, у меня бы получился другой Мышкин. Гример тогда вгляделся в мое лицо, решительно схватил усы, подскочил ко мне и с размаху их прилепил! Как скульптор создал лицо Мышкина, как Роден! Недавно я узнал, что этот мастер после инсульта влачит нищенское существование - конечно, мы ему помогли. Мы стараемся заботиться не только о московских и питерских актерах, но и о ветеранах сцены из маленьких городов.

Семья: мать - Тамара Петровна, билетер в театре; сестра - Оксана Миронова, балерина, художественный руководитель детской балетной студии «Шене»

Образование: окончил Школу-студию МХАТ

Карьера: снялся в фильмах и сериалах: «Любовь», «Анкор, еще анкор!», «Утомленные солнцем», «Мусульманин», «Ревизор», «Мама», «Идиот», «На Верхней Масловке», «Космос как предчувствие», «В круге первом», «Охота на пиранью», «Достоевский», «Синдром Петрушки», «Время первых». В 2006 году возглавил Государственный Театр Наций. Народный артист России, дважды лауреат Государственной премии РФ.

Актер и чиновник, руководитель и лицедей – Евгению Миронову, похоже, занятно играть диссонансами его нынешнего положения. Приехать на «мерседесе» с тонированными стеклами – и надеть небрежно расстегнутую майку и металлическую цепь на шею. «Держать лицо» ответственного работника – и тут же заливисто, по-мальчишески расхохотаться. Одинаково искренне общаться с президентом страны и актрисой самодеятельного театра. Войти во власть – и остаться всенародно обожаемым артистом. Изменить ситуацию вокруг, но не изменить себе – вот, по большому счету, дилемма, с которой он засыпает и просыпается едва ли не каждый день.

Он приходит на съемку в черных очках, держится напряженно. Незаметно сканирует взглядом лица, позы, обстановку, словно пытаясь почувствовать окружающих, выстроить адекватную систему координат, систему поведения. Вопреки всем своим титулам и званиям он кажется беззащитным и – словно оголенный провод – недопустимо открытым миру. Но наш разговор не таит подвоха, и его напряжение спадает. Появляются азарт, желание слушать и рассказывать. У Миронова мягкий, завораживающий голос и легкий смех, а каждый свой ответ он продумывает с такой серьезностью, словно заново анализирует всю жизнь. Он не перестает извиняться за то, что упоминает о «высокопарных» вещах, читая о которых кто-то может подумать: «Вот выпендрился!» Например, о своих встречах с Солженицыным или о том, что открыл вчера томик Пушкина… А когда рассказывает о своей новой роли в спектакле «Рассказы Шукшина», он начинает буквально светиться: «Играть Шукшина – такая радость! Это как хлеб очень вкусный, домашний, который мало кто может себе сегодня позволить: все худеют. Герои наши – люди открытые и простые. Из тех, что все воспринимают сердцем».

Psychologies: Долгое время вы боялись амплуа «простого парня». И вот теперь Шукшин…

Теперь я уже не боюсь. Просто в какой-то момент мне было важно расширить рамки своих ролей, мне скучно все время быть в одном качестве. А мир, описанный Шукшиным, я знаю, потому что сам из такого же городка – Татищево-5 Саратовской области. Вокруг меня в детстве тоже были очень простые, доверчивые люди, и двери в домах не закрывались. Но я не могу сказать, что мое – только это: князь Мышкин тоже мой!

Способность кардинально меняться в ролях помогает вам в жизни?

Е. М.: Иногда важно, наоборот, не меняться. Вот Нержину (герою телесериала «В круге первом» по роману А. Солженицына. – Прим. ред.) пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы вопреки обстоятельствам не изменить себе. Для меня это была абсолютно фантастическая история – сама роль и общение с Солженицыным, человеком, который изменил мир в результате какого-то очень серьезного отношения к самому себе. Я был невероятно поражен этим человеком и очень горд тем, что мне довелось быть знакомым с ним, общаться… В последние месяцы при полной физической немощи его лицо и глаза оставались абсолютно живыми – и радостными оттого, что еще живут. Могут жить. Счастье, которое длилось для него до последней секунды, – оттого, что он умел ценить жизнь и ему было чем ей ответить. Мне кажется, такое счастливое ощущение рождается от глубокой внутренней цельности и гармонии. (Грустно-иронично.) Вот

Что, вы думаете, мешает вам?

Е. М.: Борьба с самим собой. Ведь у каждого из нас есть свой крест. Даже талант – это тоже крест. Который часто отбирается, если человек не соответствовал тому, что на него возложили. Знаете, там внутри какая-то дырочка образуется, трещина, из которой незаметно начинает вытекать энергия. Червоточина – это соблазн, потакание соблазну, когда пелена падает человеку на глаза и кажется, что именно этот соблазн – настоящее, главное. Я очень боюсь таких изменений – ввиду последних, административных перемен в моей жизни. Боюсь за количеством дел и информации не расслышать свой камертон – сердце.

Вам не хватает состояния внутреннего покоя, созерцания?

Е. М.: Может быть. Созерцания мне точно пока не хватает. Я очень редко получаю от этого удовольствие – разве только если заставлю себя. Вот вчера – вы будете смеяться – открыл я «Евгения Онегина». Просто заставил себя. Начал читать, и время для меня остановилось. Я вдруг увидел, насколько великий русский поэт не был уверен в себе: останусь я в веках или нет? Нет, не буду об этом думать, пусть об этом думают критики, толпа… Нет, но так бы хотелось хоть строчкой войти в историю, чтобы потом сказали: вот был такой… Это открытие меня потрясло вчера. Да, я понимаю, что какие-то вещи проходят мимо меня. Но пока чувствую, что могу работать, остановиться – выше моих сил. Меня пугает ситуация, когда человека в жизни все устраивает. Для меня недовольство (собой и происходящим) – это двигатель: я хочу что-то сделать, изменить!

Но есть моменты, когда вам удается прийти к согласию с собой?

Е. М.: Я в поиске. Пока не заслужил. Нет.

Вам никогда не приходила мысль пообщаться с психологом?

Е. М.: Нет. Это как найти своего духовника – посредника между тобой и Богом. Невообразимо сложно. А потом – я лечусь своими ролями. Я и препарирую себя ими же, и лечусь.

Лет десять лет назад на вопрос «Кто вы?» вы отвечали: «Я – счастливый артист». А сегодня?

Е. М.: (Смеется.) Ну теперь я уже не только артист, есть и другие задачи. Хотя цель на самом деле всегда одна – по возможности вести себя достойно. Я очень долго жил в этаком прекрасном замкнутом мире. И вдруг стал понимать, что рядом есть люди – тоже, предположим, артисты, – которым очень плохо. Имею ли я право быть просто счастливым артистом? Нет, не имею. Потому что я заработал себе имя и могу что-то предпринять, чтобы изменить такое положение вещей. Или мне не нравится всеобщая «антрепризация», которая происходит сегодня в российском театре. Имею ли я возможность что-то сделать? Имею. Я не говорю, что я обязательно изменю ситуацию, но попытаться-то надо!

И как у вас получается?

Е. М.: Гордость свою я уже смирил: мне было очень тяжело ходить по чиновникам. Ведь они восторгаются тобой на приемах, целуют и говорят: «Ты мой кумир!», но, как только я попадаю к ним в кабинет, они обо всем этом забывают. Очень многое поменялось в моих взглядах на людей, когда я в 18 лет оторвался от семьи, приехал в Москву. И я не думал, что спустя столько лет смогу еще раз так основательно пересмотреть свои взгляды. Столько негатива я испытал в отношении себя и дела, которым занимаюсь последние полтора года! Предательство, непрофессионализм – что для меня гораздо хуже, ибо предательство зачастую – это просто слабость, а непрофессионализм уже не лечится. Мне пришлось искать в себе качества, благодаря которым только и можно быть лидером. Научиться принимать решения, какими бы сложными они ни были. И самое главное – я пересмотрел свой жизненный круг. Раньше я знал только людей искусства. Это прекрасные дети по сравнению с чудовищами, которые называются чиновниками. Они – за редким исключением – врут, не держат слова. А я не могу к этому привыкнуть, потому что всегда верил людям. Сначала я очень мучился, но потом сказал себе: «Ты это делаешь не для себя». Но даже в этом мире я нашел сочувствующих людей.

И вы не говорите себе: «Кой черт понес меня на эту галеру»?

Е. М.: (Смеется.) Каждый день. Я не хочу быть администратором. Вот организатором театрального дела, строителем мне быть интересно. Отойти чуть-чуть от актерской деятельности – но недалеко. Чтобы успеть прыгнуть с уходящего корабля на актерский остров и остаться там. Потому что это моя суть – счастливый артист.

Ваша мама, признаваясь, что сама мечтала быть актрисой, говорила вам в детстве: «Я не дошла – ты дойди». Вы ее мечту осуществили. Что чувствуете?

Е. М.: Я не чувствую, что дошел. Это вечная дорога – актерство. И не знаю: мама-то сама довольна ли, что я воплотил ее мечту? Ведь она сколько гордится мною, столько и расстраивается. Она меня совсем не видит: ритм жизни бешеный. Безусловно, задаю его я: запрягаю и скачу, а весь мой обоз со мной. Когда-то на сцене Саратовского драматического театра мы играли дипломный спектакль. Мой однокурсник заглянул в щель занавеса и говорит мне: «Весь твой обоз на месте». Это значит мои мама, папа, сестра, братья, тетя. Они приезжали на каждый спектакль. Так и скачут за мной по жизни, и я понимаю, насколько им это некомфортно...

Такая плотная семейная опека вас не тяготит? Подростком вам не хотелось «уйти в отрыв», противопоставить себя родителям?

Е. М.: У меня так и получилось – само собой, когда я поехал учиться в Москву. Расставание было страшно тяжелым: рыдали все. Я висел на заборе в аэропорту Быково, родители улетали домой, и мама рыдала в салоне самолета так, что вокруг нее бегали все стюардессы, а папа держал перед ней вентилятор. Но через час, когда я сел в электричку и закурил в вонючем тамбуре сигарету (а до этого не курил), я посмотрел на будничные лица людей – и слезы высохли сами собой. Я вдруг почувствовал этот свежий воздух свободы: могу делать все, что хочу, и никто меня за это ругать не будет! А через четыре года мы объединились снова, здесь, в Москве, когда я уже работал в театре. Вообще, дом и театр для меня неотделимы. Может, потому, что сестра моя Оксана – балерина и мы с ней варимся в одном соку… И мама приходит на все премьеры. Мои близкие знают о каждом дне моем, все проблемы решаются у них на глазах.

И все-таки: гиперопека кажется вам подходящим методом воспитания?

Е. М.: И да, и нет. Я сейчас смотрю на свою сестру, у нее уже двое детей. И она ведет себя абсолютно как наша мама: ни о какой свободе там и речи нет, это даже не учитывается. Но я безумно благодарен родителям за то, что семья и родные люди для меня святое – это я сам, мы вместе – одна жизнь. Мне кажется, быть отдельно очень тяжело и плохо. Но в то же время надо четко понимать: когда ты родил ребенка, это уже не твое. Может, я так говорю потому, что у меня пока своих детей нет? По-моему, задача родителя – провести, показать, помочь. Но ребенок – не твое личное. За материнский эгоизм дети расплачиваются инфантильностью.

Такой инфантильности вы в себе не чувствуете?

Е. М.: Сейчас – нет, я уже тертый калач, а когда приехал в Москву – безусловно. Это было полное незнание людей и жизни! Но знаете, может быть, благодаря этому я и сыграл Мышкина: раскопал и вытащил из себя эту детскость. Ведь ее просто так не сыграешь, это – в глазах. Но для жизни такой человек не приспособлен.

Каким видите себя лет через 20?

Е. М.: Я так не умею – смотреть вперед, как говорила моя тетя Валя, «не загадамши». Могу только представить, как буду выглядеть физически. Потому что фигурой я в папу пошел. Он был поджарым, худеньким, энергичным. Таким себя и вижу. А другое…

То есть вы об этом не заботитесь?

Е. М.: Все, чем я занимаюсь, – так или иначе это забота о себе. Если бы я выступал на корпоративах за деньги или пошел бы в какой-нибудь стосерийный телефильм, я бы себе навредил – ведь это сродни наркотику. Мой выбор и есть забота. А как еще заботиться? Конечно, я не сумасшедший, как обо мне пишет желтая пресса, я сплю по восемь часов в сутки, иногда отдыхаю, катаюсь на лыжах и получаю от этого удовольствие, два раза в неделю хожу в фитнес-клуб. Но я не хочу становиться заложником своего внешнего вида – это ведь тоже страсть. И потом, я чувствую себя идиотом, стоя перед зеркалом с этой штангой! (Хохочет.)

Быть счастливым – входит в число ваших задач, желаний?

Е. М.: Трудно сказать. Счастливым может быть артист, но может ли при этом быть счастливым человек? Сомневаюсь. Слишком много ран – твоих собственных – требует эта профессия. За актерское счастье приходится платить. Но я бы хотел найти себя и в другом качестве – организатор нового дела. А если не найду, желаю честно себе в этом признаться. Либо найти людей, которые мне честно об этом скажут. Желаю, чтобы Бог не отказал мне во внятности чувствования правды о себе. Иначе я наврежу себе и людям, чего допустить никак нельзя.

Личное дело

• 1966 29 ноября родился в военном городке Татищево-5 Саратовской области в семье рабочих Виталия и Тамары Мироновых. Через шесть лет родилась его сестра Оксана.
• 1986 После Саратовского театрального училища принят на второй курс Школы-студии МХАТ.
• 1988 Дебютирует в фильме Александра Кайдановского «Жена керосинщика».
• 1990 Актер Театра-студии под руководством Олега Табакова.
• 1991 Главная роль в фильме Валерия Тодоровского «Любовь» (несколько кинопремий).
• 1994 Премия «Ника» за роль в «Лимите» Дениса Евстигнеева.
• 1995 Главная роль в фильме Владимира Хотиненко «Мусульманин»; роль Ивана Карамазова в спектакле Валерия Фокина «Карамазовы и ад» («Современник»).
• 1998 Гамлет в спектакле Петера Штайна (Международная конфедерация театральных союзов).
• 2003 Лопахин в спектакле Эймунтаса Някрошюса «Вишневый сад» (Фонд Станиславского).
• 2004 Роль Мышкина в телесериале Владимира Бортко «Идиот» (премия «ТЭФИ», «Золотой орел», премия Александра Солженицына); удостоен звания народный артист России. Организовал с коллегами Акцию по поддержке театральных инициатив; избран членом Совета по культуре и искусству при президенте Российской Федерации.
• 2005 Стал одним из учредителей международного фестиваля-школы ТЕRRITORIЯ.
• 2006 Создал Театральную компанию Евгения Миронова, спродюсировал спектакль «Фигаро» в постановке Кирилла Серебренникова и сыграл заглавную роль; с декабря – художественный руководитель Театра Наций. Роль Нержина в телесериале Глеба Панфилова «В круге первом». Роль Порфирия Головлева («Господа Головлевы», МХТ).
• 2007 Главная роль в телесериале «Апостол» (вышел в 2008 году). Съемки в «Утомленных солнцем-2» Никиты Михалкова.
• 2008 Роль в спектакле Театра Наций «Рассказы Шукшина» (режиссер Алвис Херманис, премьера 22–24 ноября).

(Интервью, Антенна-Телесемь, 02.11.2015, на русском)

«У меня такое впервые. Дружбу с женщиной с трудом мог себе представить. Прямо дрожу над этими отношениями. Хочется быть той стеной, которая оградит ее от жизненных невзгод», - признается Миронов.

Евгений Миронов и Чулпан Хаматова не только друзья, но и сработанный творческий тандем. Они не раз играли вместе в театре и кино. 5 ноября в прокат выходит их новый совместный фильм «Синдром Петрушки» по роману Дины Рубиной. Актеры играют супругов Петю и Лизу, гениального кукольника и его музу. Одержимый желанием полностью подчинить себе любимую, герой создает ее кукольную копию…

- Евгений, помимо того, что вы играете в картине, это ваш продюсерский проект. Как родилась его идея?

Евгений Миронов: Ко мне пришла режиссер Елена Хазанова и спросила, не хочу ли я как продюсер снять картину по роману «Синдром Петрушки» и сыграть в ней главную роль. Я сразу подскочил, потому что очень люблю Дину Рубину, уже снимался в фильме по ее роману «На Верхней Масловке», и мне давно хотелось снова поработать в ее экранизации, тем более что я читал этот роман. Дина Рубина не возражала против моей кандидатуры. И мы решили: «Почему бы нет?» Что же касается Чулпан, другие актрисы даже не рассматривались.

Чулпан Хаматова: «Синдром Петрушки» я прочитала несколько лет назад, роман мне очень понравился. Я понимала, насколько это кинематографичная история, как много в ней заложено всевозможных смыслов, которые транслируются не напрямую, а косвенно, спрятанно. Даже думала найти Дину Рубину и выкупить у нее права на экранизацию. И когда мне позвонила Лена Хазанова и спросила, читала ли я «Синдром Петрушки», у меня затряслись поджилки. Я очень надеялась, что мне предложат роль Лизы, хотя понимала, что я не такая крохотная, какой героиня описана в романе, да и рыжих волос у меня нет… И тем не менее я это услышала!

- Кстати, вам понравилось быть рыжеволосой?

Чулпан Хаматова: Конечно, кому не понравятся длинные кудрявые рыжие волосы?

Евгений Миронов: Первое, что Петя увидел в этой девочке, когда она была еще маленькой, это именно цвет волос, цвет огня. А потом, когда она расцвела… Он понял, что она идеальна. Но она человек и, к сожалению для моего героя, полностью ему не подчиняется. Значит, он не может с ней работать, а это для него самое важное. Тогда он идет на безумный шаг - создает свою Галатею, которая полностью ему подвластна. Что делать, законы творчества очень жесткие…

- Посмотрев фильм, трудно понять, кто играет куклу - сама Чулпан или ее искусственный двойник…

Чулпан Хаматова: Я не должна была ее играть. Для съемок сделали силиконовую куклу, но она не получилась, оказалась тяжелая, страшная… Я даже расстроилась, что мое лицо было так слеплено. В итоге везде, кроме некоторых эпизодов, снималась сама.

- Евгений, знаю, что для роли вы учились работать с марионетками…

Евгений Миронов:Да, занимался с главным режиссером Театра кукол им. Образцова. Наблюдал, ходил на спектакли. Видел, как делают куклы, как с ними обращаются. И открыл для себя абсолютно другой мир. Раньше мне казалось, что это та же профессия. Ничего подобного. Артист кукол даже внешне выглядит по-другому - менее заметно. Для него рука - самое главное, а то, что на ней, - его кумир, он полностью свою душу отдает туда. Меня потрясло такое поклонение кукле. Думал: как же надо верить в одушевление неодушевленного предмета! Но они верят абсолютно. И еще в этом деле важен темп и ритм. В руке профессионала кукла оживает очень медленно, как будто она долго спала, а потом начинает поворачиваться, и ты вдруг понимаешь, что она что-то увидела, о чем-то задумалась… Волшебство! И оно требует несуетливости. Конечно, научиться всему этому у меня не получилось бы, люди годами учатся, но какие-то вещи я подглядел.

- Чулпан, а вы в детстве любили играть в куклы?

Чулпан Хаматова:Очень! Помню, мама подарила мне немецкую куклу, видимо, очень дорогую, и я играла в больницу. Она у меня болела не желтухой, а синькой, потому что желтый фломастер на ней не был заметен. А синий почему-то вообще не оттирался. Мама плакала, когда увидела эту изуродованную куклу в синем фломастере, а я ее успокаивала: «Мама, мама, не плачь, она на самом деле выздоровела, это просто последствия от лечения». В куклы я играла долго, до 9 класса. У меня были две подружки такие же… странные (смеется), и мы рисовали в тетрадках целые кукольные дома, приводя в ужас своих родителей. Первая страница - прихожая и так далее. Куклы дружили, ходили в гости. У них были домашние животные, аквариумы - все, что нам самим было непозволительно иметь, потому что жилплощадь не позволяла. Куклы люблю до сих пор, мне нравится их дарить. У меня много знакомых художников, которые их изготавливают. Я и сама делала кукол-ангелов для аукциона.

- У вас три дочки. В какие куклы играют они?

Чулпан Хаматова: Мы прошли все, что только можно купить в магазине. Кстати, психологи рассказали мне про интересную закономерность: у детей, которые играют в куклы, лучше развиваются математические способности. У средней дочери были проблемы с математикой, и мы пошли к психологам и докторам выяснить причину. А она не любила играть в куклы. И оказалось, что это взаимосвязано: у девочек, которые играют в куклы и понимают, что их нужно одеть, раздеть, умыть, накормить, цепочка причинно-следственных связей выстраивается намного легче, чем у детей, которые в куклы не играют.

В фильме звучит фраза: «Мы идеальная пара. Мы никогда не ссоримся». Судя по всему, вы можете сказать это и про себя…

Евгений Миронов: Абсолютно точно! Я даже не могу ничего придумать, чтобы сказать, что у нас какие-то проблемы. Мне с Чулпан очень комфортно. Сцена - то же, что бытовая жизнь, на ней всегда много неудобств. Нередко, играя с другими партнершами, испытываю дискомфорт. С Чулпан - никогда. При этом она бывает очень незапрограммированной. Не знаю, как она себя поведет, и в этом главный интерес. Может быть, кто-то к такому не готов, но я это принимаю, потому что это наши с ней правила игры.

- Сколько лет вашей дружбе?

Евгений Миронов:Лет 7. Все началось с того, что Чулпан пришла ко мне в кабинет (я уже был художественным руководителем Театра Наций) с хореографом Аллой Сигаловой. Они сказали, что хотели бы репетировать спектакль «Бедная Лиза», чисто танцевальную постановку. Я ответил: «Давайте», мы поговорили. А потом Чулпан узнала, что у нас режиссер Алвис Херманис будет ставить «Рассказы Шукшина», и сказала, что хотела бы принять участие. Я удивился, потому что внешне, мне казалось, она не совсем подходила. Но я забыл, что это Хаматова. Она может сыграть все. Что она и делает в этом спектакле. Она играет реку, комара, корову, я уже не говорю про всевозможные женские образы, от девочек до деревенских бабок.

- Часто люди, которые долго общаются, становятся похожи друг на друга. Замечаете это у себя?

Евгений Миронов: Мы с самого начала были очень похожи. Прежде всего это было заметно по отношению к работе, мы оба трудяги. Например, на съемках «Синдрома Петрушки» я видел Чулпан в перерывах только с сигаретой - к сожалению - и с книгой, первоисточником. Она все время что-то выписывала, добавляла в сценарий. Постоянно. И я не должен был с ней ни о чем другом говорить. Кроме того, Чулпан абсолютно бесстрашна, не боится быть некрасивой. Приносит на репетиции свои идеи - то какие-то утолщения для фигуры придумает, то еще что-то, ей это интересно. Она клоунесса, и это меня с ней роднит. Мы как брат с сестрой.

- Если бы вы определили главное человеческое качество друг друга, что бы назвали?

Евгений Миронов:Неравнодушие. По тому количеству просьб, на которые Чулпан откликается (и в связи с фондом «Подари жизнь», и просто), у нее «бычье» сердце, у этой маленькой девочки. Притом, что она еще и Жанна д’Арк по своей сути, она боец. Ей бы надо сыграть эту роль…

Чулпан Хаматова:Сложный вопрос… Наверное, Женина доброта и талант, не могу их разделить.

- Может быть, у вас появилось общее хобби? Ходите вместе куда-нибудь…

Чулпан Хаматова: Куда? (Смеется.) С таким графиком это невозможно.

Евгений Миронов: У Чулпан все связано с зарабатыванием денег для фонда. Если это может принести какие-то средства, она пойдет и днем, и ночью. Времени на хобби у нее нет совершенно. Единственное (чему я очень рад!), недавно у Чулпан появилась собака породы чихуахуа. Мы были на гастролях в Екатеринбурге, играли «Фрекен Жюли». В этом спектакле задействована собака, и каждый раз, когда мы куда-то приезжаем, находим пса на месте. И вот в Екатеринбурге Чуплан просто влюбилась в эту собачку. А оказалось, что у нее есть кутята. Я счастлив, что теперь один кутенок живет у нее, потому что это действительно отдушина.

Вы ведь тоже любите собак и даже состоите в партии защитников животных. А сейчас у вас есть домашний питомец? И, может быть, консультируете Чулпан по уходу за собаками?

Евгений Миронов: У меня есть той-терьер Чапа. Правда, теперь она больше похожа на беспородную, потому что мама ее раскормила (смеется). Мама в основном Чапой и занимается, поэтому себя особо компетентным в этих вопросах назвать не могу.

- Семьями общаетесь? Вы, Евгений, наверняка знакомы с дочками Чулпан…

Евгений Миронов: Конечно. Они росли в театре, за кулисами. Сидели, смотрели как мы играем.

- На правах старшего пытаетесь их воспитывать, учить чему-то?

Евгений Миронов: Я не могу их учить, потому что у них есть родители. Просто девочки видят, как мы с Чулпан общаемся. И делают выводы: как нужно любить свое дело, как надо вместе работать, как мужчина должен относиться к женщине. Все видно со стороны невооруженным глазом, и, думаю, это важнее, чем мои слова.

Чулпан Хаматова: Девочки Женю обожают! Его вообще любят дети, не только мои. Дочки называют его Женечкой. Я говорю: «Кто вам дал право так его называть?» Но бесполезно. Кстати, собаку, о которой Женя рассказывал, мы назвали Пина Миронова. Дети держат его в курсе всех ее дел. Первое купание? Надо срочно отправить ему фотографию! Или вот она уснула, он тоже должен видеть. Как будто это единственное, чем он живет и дышит (смеется).

Как вы сами объясняете феномен ваших отношений? Что должно сложиться между мужчиной и женщиной, чтобы получилась такая дружба, как у вас?

Евгений Миронов: Не знаю, у меня такое впервые. Я в отношении женщин слово «дружба» до этого с трудом мог себе представить. Все равно в какой-то момент это перерастает в нечто другое. А тут… Я не могу назвать это дружбой, это какая-то влюбленность, в эту женщину, человека, актрису. Вечная. Так долго не может продолжаться, это уже клиника (смеется). Нельзя так долго быть влюбленным, но каждый раз, когда ее вижу, у меня загорается глаз - и все. Я прямо дрожу над этими отношениями, я на нее не дышу. И мне хочется быть той стеной, которая оградит ее от этой часто холодной и неприятной жизни. Мне кажется, ей этого не хватает.

Чулпан Хаматова: У нас дружба «высокого полета», очень чуткая и бережная. Такое отношение появилось не сразу, а складывалось постепенно впечатлениями от его поступков, мыслей. Что происходит и до сих пор, когда я вижу, как Женя справляется с тяжелейшими ситуациями, с каким вниманием выслушивает каждую просьбу, как он всегда деликатен, чуток, отзывчив, как кидается на амбразуру всем помочь. Когда понимаю, какой он друг - не только мой, а вообще. И, конечно, все это помножено на мой не поддающийся никакому описанию словами восторг от того, каков Женя в профессии. Это абсолютно монашеское служение. У Жени такой объем личности, что он обволакивает тебя как сфера, и ты сидишь и не веришь собственному счастью. Такое ощущение, что он появляется, и я приподнимаюсь на цыпочки от желания быть лучше.

Нередко дружба мужчины и женщины помогает им лучше понять противоположный пол. Друг может рассказать то, чего не услышишь от любимого человека. Насколько вы откровенны друг с другом? Есть ли что-то, что держите в тайне?

Евгений Миронов: У нас нет друг от друга секретов, абсолютно. Обычно откровенничаем в самолете, но не для того, чтобы выведать какие-то тайны мужской и женской психологии. Просто иногда нужно кому-то выплакаться, а рядом-то бывает и нет никого…

А нет ли у вас мистической связи на расстоянии? Например, одновременно тянетесь за телефоном, чтобы позвонить друг другу…

Чулпан Хаматова: Не могу назвать это мистической связью, но когда ему плохо и я узнаю об этом, я тоже умираю.

Евгений Миронов:Знаете, даже когда у меня есть желание позвонить Чулпан, я этого не делаю. То же и она. По одной простой причине - мы бережем друг друга. Я понимаю, что у нее «сумасшедший дом», масса дел. Она понимает, что-то же у меня. Поэтому лишний раз стараемся не беспокоить. Но всегда знаем, что мы друг у друга есть.