Как защищен манхеттен от войны. Главные тайны Манхэттенского проекта (3 фото)

Основные сведения

К секретному проекту, стартовавшему в 1939 году, были подключены многие крупные учёные, эмигрировавшие в 1933 году из Германии (Фриш , Бете , Силард , Фукс , Теллер , Блох и другие), а также Нильс Бор , вывезенный из оккупированной Германией Дании. В рамках проекта его сотрудники работали на европейском театре военных действий , проводя сбор ценной информации о немецкой ядерной программе (см. Миссия «Алсос»).

К лету 1945 года военное ведомство США сумело получить атомное оружие, действие которого было основано на использовании двух видов делящегося материала - изотопа урана-235 («урановая бомба»), либо изотопа плутония-239 («плутониевая бомба»). Главная сложность при создании взрывного устройства на основе урана-235 заключалась в обогащении урана - то есть в повышении массовой доли изотопа 235 U в материале (в природном уране основным изотопом является 238 U , доля изотопа 235 U примерно равна 0,7 %), чтобы сделать возможной цепную ядерную реакцию (в природном и низкообогащённом уране изотоп 238 U препятствует развитию цепной реакции). Получение плутония-239 для плутониевого заряда не было связано напрямую со сложностями в получении урана-235, так как в этом случае используется уран-238 и специальный ядерный реактор .

Тринити » на основе плутония-239 (в ходе испытания тестировалась именно плутониевая бомба имплозивного типа) было проведено в штате Нью-Мексико 16 июля 1945 года (полигон Аламогордо). После этого взрыва Гровс очень показательно ответил на слова Оппенгеймера: «Война кончена», - он сказал: «Да, но после того, как мы сбросим ещё две бомбы на Японию».

Манхэттенский проект объединил учёных из Великобритании, Европы, Канады, США, в единый международный коллектив, решивший задачу в кратчайшие сроки. Тем не менее, Манхэттенский проект сопровождался напряжённостью в отношениях США и Великобритании . Великобритания считала себя обиженной стороной, так как США воспользовались знаниями учёных из Великобритании (комитет «Мауд Комитти »), но отказались делиться с Великобританией получаемыми результатами.

Разработка урановой бомбы

Природный уран на 99,3 % состоит из урана-238 и 0,7 % урана-235 , но лишь последний является расщепляемым. Химически идентичный уран-235 должен быть физически отделен от более распространённого изотопа. Были рассмотрены различные методы обогащения урана , большинство из которых были проведены в Национальной лаборатории Ок-Ридж .

Применение наиболее очевидной технологии, центрифуги, провалилось, однако электромагнитное разделение, газовая диффузия и термодиффузия успешно применялись в проекте.

Разделение изотопов

Центрифуги Электромагнитное разделение Газовая диффузия

Первое испытание ядерного взрывного устройства «Тринити » на основе плутония-239 было проведено в штате Нью-Мексико 16 июля 1945 года (полигон Аламогордо).

См. также

Британская ядерная программа: М.С.Фэктори Валей , Ураган (ядерное испытание)

Напишите отзыв о статье "Манхэттенский проект"

Примечания

Литература

Л. Гровс

Ссылки

Манхэттенский проект

Места

Лос-Аламос





Места испытаний

Отдельные центры

Оружие

Испытания

Руководители

Учёные

Статьи
по теме

Отрывок, характеризующий Манхэттенский проект

– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.

Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

В 1930-х годах вместе с приближением мира к началу Второй мировой войны шёл и невидимый для большинства революционный процесс в теоретической физике. Учёные разных стран всё дальше продвигались в изучении физики ядра. В самом конце 1938 года немецкие физики Отто Ган и Фриц Штрассман установили, что атомное ядро урана находится в состоянии неустойчивости. Оно способно расщепляться, то есть делиться на две части, выделяя при этом огромное количество энергии. Опираясь на открытие Гана и Штрассмана, физики ряда стран независимо друг от друга предсказали возможность самоподдерживающейся цепной реакции в определённой массе урана.

Не только обывателям, но и политикам вся эта суета учёных казалась несерьёзной и неспособной повлиять на мировые процессы.

А между тем физики заговорили о возможности создания на основе новых открытий оружия, которого ещё не знало человечество. Речь шла о бомбе, один заряд которой мог уничтожить целый город, бомбе, обладание которой позволяло бы стране, владеющей ею, диктовать миру свою волю.

Подобное открытие всерьёз встревожило учёных. Нацистский режим в Германии не скрывал своих растущих аппетитов, и если в руки Гитлера попало бы новое сверхмощное оружие, то о последствиях страшно было даже подумать.

Эйнштейн пишет президенту

Научный потенциал Германии был существенно ослаблен изгнанием из страны физиков «неарийского происхождения», в числе которых оказался и самый известный учёный в мире Альберт Эйнштейн.

Тем не менее на фюрера продолжали трудиться многие маститые учёные, включая Гана и Штрассмана, чьи исследования так взбудоражили научный мир.

Среди большинства физиков мира преобладали антифашистские настроения. Летом 1939 года Лео Силард и Юджин Вигнер обратились к Альберту Эйнштейну с просьбой написать письмо президенту США Франклину Рузвельту , в котором ознакомить политика с новой опасностью.

Эйнштейн согласился, и 2 августа письмо, в котором физик знакомил американского лидера с опасными исследованиями, ведущимися в нацистской Германии, было отправлено.

Обращение к Эйнштейну было связано с тем, что только он на тот момент обладал достаточным авторитетом, способным заставить прислушаться сильных мира сего.

С большим трудом лишь в октябре 1939 года инициаторам письма удалось передать его Рузвельту. Несмотря на авторство Эйнштейна, президент отнёсся к нему скептически, но затем, после консультаций с советниками, учредил «Урановый комитет», которому было поручено изучить проблему более тщательно.

Игра на опережение

В ноябре 1939 года «Урановый комитет» доложил Рузвельту: использование урана позволит создать оружие, обладающее разрушительной силой, значительно превосходящей что-либо известное.

С этого момента Соединённые Штаты приступили к работе по созданию собственной атомной бомбы.

К реализации проекта были привлечены ведущие американские физики, а также учёные из других стран, эмигрировавшие в США.

Работы над «атомными проектами» велись в целом ряде стран, однако в условиях войны только Соединённые Штаты обладали достаточными средствами для того, чтобы уверенно двигаться вперёд.

Для осуществления проекта потребовалось создание нескольких новых военных заводов, вокруг которых образовались города с повышенной секретностью. Одновременно усилия американской разведки были направлены на получение сведений о том, как продвигается немецкий атомный проект. Германские исследования буксовали, не имея необходимой поддержки государства — Гитлеру нужно было оружие, которое можно было применить немедленно, а не через несколько лет.

В июле 1942 года американская программа создания атомной бомбы получила дополнительную подпитку — Рузвельт добился от премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля согласия на переезд в США основных участников британского атомного проекта «Тьюб эллойс».

Содружество физика и генерала

Подготовительные работы были завершены. 13 августа 1942 года в Белом доме было принято решение о начале работ по непосредственному созданию атомной бомбы. Проект получил кодовое название «Манхэттен».

Руководителями проекта были назначены генерал Лесли Гровс и физик Роберт Оппенгеймер . Вся научная часть возлагалась на Оппенгеймера, а Гровсу предстояло заниматься административными вопросами и контролем за учёными, не привыкшими к строгой секретности и воинской дисциплине.

Бюджет проекта «Манхэттен» измерялся астрономической суммой в два миллиарда долларов. Зато такие затраты позволяли двигаться сразу несколькими путями. Так, спор о том, какую бомбу создавать — урановую или плутониевую, был разрешён распоряжением создавать обе.

Для накопления запасов оружейного плутония был создан город Хэнфорд, в котором построили три специальных атомных реактора. Ещё один с нуля построенный город Оук-Ридж возник благодаря построенному в нём предприятию по обогащению урана.

В ноябре 1942 года в штате Нью-Мексико началось строительство секретного города Лос-Аламос. Именно в этом городе и планировалось построить первые в мире атомные бомбы.

Установка K-25 в Оук-Ридж. Фото: Public Domain

Полк специального назначения

Ещё до того, как были построены первые атомные бомбы, летом 1944 года, был создан специальный 509-й авиаполк. Его пилоты летали на бомбардировщиках Б-29 специальной конструкции с расширенными бомбовыми отсеками. В отличие от своих коллег, лётчики 509-го авиаполка отрабатывали один и тот же приём: выход на цель при нормальной погоде, сброс, а затем стремительный разворот и уход на безопасное расстояние, чтобы носитель не был уничтожен мощными воздушными потоками. Командование полагало, что к моменту, когда 509-й авиаполк получит боевой приказ, сопротивление ПВО и истребителей противника будет сведено до минимума.

К июню 1944 года в Манхэттенском проекте было задействовано около 129 000 служащих, из которых 84 500 были задействованы в строительных работах, 40 500 являлись операторами и 1800 военных. Затем число военнослужащих увеличилось до 5600.

«Дубина» против Сталина

К весне 1945 года были созданы три атомных заряда: безоболочное плутониевое устройство, получившее название «Штучка», а также две бомбы — урановый «Малыш» и плутониевый «Толстяк».

После смерти 12 апреля 1945 года президента Франклина Рузвельта лидером страны стал Гарри Трумэн. Новый президент был сторонником жёсткой линии в отношениях с Советским Союзом и рассматривал новое оружие как «дубину против Сталина ».

Поскольку война в Европе была практически завершена, планировалось испытать атомные бомбы на территории Японии. Однако этому должны были предшествовать испытания на полигоне.

Трумэн торопил учёных — новое оружие он хотел иметь к началу Потсдамской конференции стран-победительниц, чтобы получить весомый аргумент в дипломатической борьбе.

Операция «Тринити»

Для первого в истории атомного испытания выбрали «Штучку». Взрыв был назначен на 16 июля 1945 года на полигоне Аламогордо. Заряд был установлен на тридцатиметровую стальную башню, окружённую измерительной аппаратурой. В радиусе десяти километров были оборудованы три наблюдательных поста, а на расстоянии 16 километров — блиндаж для командного пункта.

Первое атомное испытание получило кодовое название «Тринити». Прогнозов касательно его результатов была масса — от полного провала до глобальной катастрофы, которая уничтожит планету. Но Оппенгеймер рассчитывал, что бомба будет соответствовать запланированной мощности.

Проведение испытаний было под угрозой из-за отвратительной погоды в районе полигона. Оппенгеймер едва не поссорился с Гровсом . Военный руководитель настаивал на испытаниях в любом случае, а научный указывал, что при сильном ветре радиоактивное облако может накрыть близлежащие американские города.

Но к 5:30 утра погода нормализовалась, и взрыв был произведён в расчётное время.

Эффект превзошёл ожидания. Мощность взрыва составила около 18 килотонн в тротиловом эквиваленте. Кратер после взрыва составил в диаметре около 76 метров. Ударная волна распространилась на 160 километров, а грибовидное облако поднялось в высоту на 12 километров.

Когда облако рассеялось, учёные и военные отправились к эпицентру на танках, выложенных изнутри свинцовыми плитами. Увиденное произвело на них разное впечатление. Военные ликовали, а физики пребывали в угнетённом состоянии, поняв, какого джинна только что выпустили из бутылки.

«Доктор Гровс доволен»

Для того, чтобы сохранить режим секретности и не вызвать паники среди местного населения, в прессу была передана версия, придуманная генералом Гровсом. Агентство «Ассошиэйтед Пресс» сообщило: «На рассвете 16 июля в пустыне близ авиабазы Аламогордо (штат Нью-Мексико) взорвался склад боеприпасов. Взрыв был настолько силён, что привлёк внимание в Галлапе — на расстоянии 376 километров».

Вечером 16 июля 1945 года Гарри Трумэн, находившийся в Потсдаме, получил кодированное сообщение: «Операция сделана сегодня утром. Диагноз ещё не полный, но результаты представляются удовлетворительными и уже превосходят ожидания. Доктор Гровс доволен».

Это означало, что испытания атомной бомбы прошли успешно. Президент США ликовал — он получил весомый аргумент для воздействия на русских. На первых же заседаниях Потсдамской конференции он стал вести дискуссию решительно, будучи уверенным в прочности своих позиций.

Приговор для японцев

24 июля 1945 года Трумэн решил сообщить Сталину о том, что Соединённые Штаты располагают новым оружием огромной разрушительной силы. Президент довёл информацию до советского лидера после очередного заседания, во время прощания на ступеньках дворца Цецилиенхоф.

К удивлению Трумэна, Сталин не задал ему ни единого вопроса. Президент США решил, что советский вождь просто не понял, о чём идёт речь.

На самом деле Сталин знал гораздо больше, чем мог представить американский лидер. В Советском Союзе уже шли работы по созданию своей атомной бомбы. Советские разведчики сумели добраться до секретных американских городов, занятых в проекте «Манхэттен», и получали оттуда ценнейшую информацию.

В тот же день, 24 июля, Гарри Трумэн утвердил директиву командующему стратегической авиацией генералу Карлу Спаатсу: «После 3 августа, как только погодные условия позволят совершить визуальную бомбардировку, 509-му сводному авиаполку 20-й воздушной армии надлежит сбросить первую спецбомбу на одну из следующих целей: Хиросима, Кокура, Ниигата, Нагасаки».

Для десятков тысяч жителей Хиросимы и Нагасаки начался обратный отсчёт последних дней их жизни.

Договоренность США и Британии. Иначе шли дела в США. Америка была достаточно богата для поощрения научных и инженерных разработок любых видов оружия. Мощнейшая в мире индустрия без напряжения справлялась с выпуском изделий любой сложности в любых количествах. Работающим в Штатах ученым госдеп оплачивал эксперименты любой стоимости. Исключительно широкие возможности позволяли перепробовать любые варианты и выбрать наилучшие. Кроме того, Белый дом мог надавить на зависимых партнеров по коалиции, в частности на англичан, чтобы последние поделились уже достигнутыми результатами. Что и было проделано.

В июле 1942 г. британский премьер Уинстон Черчилль гостил в Вашингтоне, где Фрэнк Великий мягко, без нажима, предложил «английскому бульдогу» перебросить основные силы программы «Тьюб эллойс» на американскую землю. Предложение было тщательно аргументировано. Черчиллю объяснили, что за океаном безопаснее, вольготнее в плане технических и сырьевых ресурсов и та далее. Отказать боевому товарищу достопочтенный сэр Уинстон возможности не имел, так как позарез требовалось американское участие в запланированной на осень того же года крупной операции в Северной Африке. Британия хотела спасти империю. Чтобы это сделать, нужны были американские танки, пушки, самолеты и удар в тыл армии Роммеля со стороны Алжира и Марокко. Рузвельт обещал помочь, но в обмен просил подарить Америке английский атомный проект. Выхода у лидера трещащей империи не было. И хотя Черчилля терзали подозрения, что союзники могут присвоить плоды английских трудов, он согласился. Терзался премьер не напрасно, спустя год на конференции в Квебеке ему пришлось согласиться с признанием американского главенства в ядерных исследованиях союзников. Тем самым в некоторой степени была восстановлена справедливость. Англичане, «обчистившие» французских ученых с присвоением всех патентов на открытия, сами оказались в положении ограбленных более сильным партнером. Что поделаешь - «звериный оскал рынка», как говорится «кто успел, тот и съел».

13 августа 1942 г. В Белом доме сочли, что подготовительная фаза завершена, следовало переходить непосредственно к созданию оружия. 13 августа 1942 г. все работы по атомной энергетики были приведены в систему. В этот день организации присвоили кодовое наименование "Манхеттен". Бюджет определили в 2 миллиарда долларов. Назначили руководителей: спешно произведенного в генералы сапера Лесли Гровса, отвечавшего за административную часть, и Роберта Оппенгеймера, ведавшего вопросами науки. При отличной финансовой «смазке» машина заработала быстро и уверенно. Перед американскими ученым не вставал вопрос, какой путь выбрать: добывать взрывчатку, разделяя изотопы урана, или копить плутоний в реакторах - денег хватало для движения обеими дорогами. В штате Вашингтон основали город Хэнфорд, где были заложены 3 атомных реактора, порученных попечению итальянского эмигранта Энрико Ферми.

Второй атомный город расположился в штате Теннеси, его назвали Оук-Ридж. Там градообразующим предприятием стал завод изотопной селекции. То, что оказалось не по плечу англичанам и нацистам, в Америке сделали играючи. Химия и металлургия США изготовили изотопное сито, сквозь которое пропускали урановый полуфабрикат, отлавливая активные частицы 235-го. Над всем этим громадьем заводов и созвездием местных и зарубежных ученых царил Оппенгеймер, осуществлявший расчеты критической массы взрывчатки, пригодной для подрыва бомбы. Впрочем, точнее все же будет сказать, не вычислял, а проверял работу своих британских коллег. Однако уровень этого плагиаторского труда вызывал определенную толику уважения. Работа над ошибками британцев велась с применением созданных по последнему слову техники вычислительных машин.

Первые результаты. 2 декабря 1942 г. экспериментальный реактор, построенный в Чикагском университете, впервые был разогрет управляемой ядерной реакцией. Ферми на практике осуществил самоподдерживающийся цепной распад урановых ядер. Интересно, что англичан к осуществлению эксперимента не допустили. Вскоре за первой реакцией последовали другие, затем заработали котлы, производящие плутоний. Америка начала накапливать бомбовую начинку, с расчетом к 1945 г. набрать ее в количестве достаточном для снаряжения трех боеприпасов.

В ноябре 1942 г. в пустынном штате Нью-Мексико началось строительство очередного секретного города Лос-Аламоса, где предстояло родиться на свет первым американским атомным монстрам с кличками «Малыш» и «Толстяк». Инженеры уже знали примерный вес «младенцев» и промышленности заказали носителей для атомной смерти. Ими стали превосходные бомбардировщики стратегического назначения Б-29. Гигантские самолеты имели рекордные для своих лет тактико-технические характеристики, за что именовались «сверхкрепостями». Потолок 29-го изделия фирмы «Боинг» составлял 11-12 км, скорость была почти истребительной, около 570 км/ч. При такой высотности и скорости крепостям не угрожали истребители и зенитный огонь. В разреженной атмосфере больших высот двигатели перехватчиков глохли без кислорода, а снаряды зенитных орудий обычных калибров рвались на 1 км ниже. Немцы в принципе могли достать такого врага, у японцев не было даже иллюзии подобной возможности.

"Сверхкрепости" для бомб. Именно «сверхкрепости» решили приспособить для доставки к цели атомных бомб. На специализированных машинах несколько расширили бомбовые отсеки для приема габаритных ядерных изделий, сняли часть оборонительного вооружения, чтобы компенсировать перегрузку, возникающую при транспортировке тяжелых «малышей» и «толстяков». Таких самолетов заказали 15, сведя их в 509-й особый авиаполк, которому предстояло пройти подготовку по особой программе. Летчики полка без конца отрабатывали один и тот же прием: выход на цель при нормальной погоде, сброс, а затем шла «изюминка» тактики - стремительный разворот и уход на безопасное расстояние, чтобы носитель не был уничтожен мощными воздушными потоками. Такие задачи, как отражение атаки перехватчиков или преодоление зоны ПВО противника, пилотам не ставились. Когда полк приступил к тренировкам, командованию американских ВВС стало ясно: к моменту, когда полк пустят в дело, противники сопротивляться не смогут, и «крепости-убийцы» будут трудиться без риска. Оснований оценивать обстановку именно так у воздушных генералов Америки было больше, чем нужно.

В конце 1944 г., когда формировался особый полк, превосходство союзников над Люфтваффе уже оценивалось как 20-24 к единице. Армии антигитлеровской коалиции уже стояли на Висле и подступах к Рейну. Дело явно шло к концу. Кстати, вступив в Европу, американцы получили точные сведения о том, что гитлеровские атомщики в тупике, и бомбы у немцев до завершения войны не будет ни при каких обстоятельствах.

Атомная гонка в конце Второй мировой войны. Уже в 1944 г. «манхеттенское изделие» превратилось в оружие не сегодняшнего, а завтрашнего дня. Спешка, с которой велись работы над атомным проектом США, точно указывала, что бомбе предстоит работать уже после триумфа антигитлеровских сил. Демонстрацию своих новых возможностей, как в случае с Дрезденом, надлежало провести как можно быстрее. В 1945 г. американцам стало понятно, русские работают в том же направлении, и все необходимое для создания собственной бомбы у них имеется. Таким образом, атомная гонка в конце Второй мировой войны велась не между фактическими противниками, а среди формальных союзников.

Кстати, укоренившаяся в наши дни версия, что советская программа создания ядерного оружия основывалась исключительно на копировании американской, является фальшивкой. Талантов в нашем отечестве хватало во все времена. Технологический потенциал и научные возможности СССР позволяли многое, в том числе и ядерное проектирование. Не вдаваясь в подробности такого исторического явления как русская бомба, укажу лишь на один бесспорный аспект, доказывающий нашу самостоятельность. В наши дни секрета изготовления атомного оружия уже не существует. Как делается бомба - знают ученые всех стран и народов. Ее принципиальные схемы помещены чуть ли не в учебники физики. Однако обладают таким оружием лишь около десятка государств. На возражение, что остальных сдерживают международные обязательства, ответить можно лишь улыбкой. Безразличны такие запреты и лидерам КНДР, и еще кое-кому в мире. Однако даже самых примитивных бомб «хиросимского» типа ни у Кореи, ни у Ирака нет по сей день. Значит, не так все просто - списал схему, и порядок. И учителя, и ученики хорошо знают, когда двоечник списывает у отличника, добра не жди, одинакового результата все равно не будет. Но, если списывание удалось, очевидно, ученик, позаимствовавший чужую задачку или фразу в сочинении, способен разобраться в аспекте, обращенном к своей пользе. Если у обоих «отлично», то их успехи в учебе примерно идентичны. Просто один отвлекся в момент объяснения материала, но, заглянув к соседу, упущение быстро наверстал.

Возможности СССР. Возможно, Советский Союз действительно «отвлекся». Будучи в 10-14 раз слабее Америки в экономике, финансовой сфере, в технологиях, он произвел почти столько же танков, пушек и самолетов, сколько заокеанский гигант, чья территория была неприкосновенна, на чьи заводы не упало ни единой бомбы, где не знали, что такое голод и работа в цехе без крыши при -20 o С. Наша страна работала и сражалась с невиданным напряжением, исходя из сложившейся ситуации. У СССР не было свободных ресурсов, их без остатка поглощал фронт, проходивший по нашей земле и сопредельным территориям. Поэтому мы отстали. Но, едва оправившись, сумели в четыре года догнать американских «отличников». Возможно, содействие ряда американских ученых сэкономило какое-то время. Однако любые сведения, полученные от разведки, требовали обязательного анализа и проверки. Уже то, что советские ученые справились с этой работой, говорит о сопоставимости наших с американцами возможностей.

А вот американцам гордится нечем. Если десятки представителей их научной элиты информировали Москву о секретных аспектах своей деятельности, значит, не слишком они верили в американские благие намерения и старались поработать над созданием альтернативного силового полюса, что только и могло спасти мир от атомного монополизма США с его непредсказуемыми последствиями.

Манхэттенский проект

В сентябре 1942 года, сразу после вступления в новую должность и получения звания бригадного генерала, Лесли Гровс отправился с инспекцией по предприятиям, вовлеченным в атомный проект. То, что он увидел, порядком его разочаровало.

Первую остановку он сделал в Питтсбурге, где находились исследовательские лаборатории, принадлежащие корпорации «Вестингауз». Перед ними стояла задача сконструировать объемные высокоскоростные центрифуги для выделения урана-235. Определенно то было не лучшее место для начала проверки. У ученых накопились технические проблемы, проект балансировал на пределе. И по рекомендации Гровса эти исследования вскоре закрыли.

Из Питтсбурга Гровс направился в Колумбийский университет Нью-Йорка, где изучался метод газовой диффузии. Контролировал работы химик Гарольд Юри. Ученые, с которыми здесь встретился Гровс, более оптимистично высказывались об изучаемом ими методе. Единственной серьезной проблемой была коррозия, вызываемая гексафторидом урана. В газодиффузионной установке требовалось смонтировать бесчисленное количество пористых мембран из коррозиеустойчивого вещества. Пока такое вещество известно не было. Гровс счел, что работы следует продолжить, но усомнился, что они дадут положительный результат.

Из Колумбийского университета путь Лесли Гровса лежал на запад. 5 октября генерал прибыл в чикагский «Метлаб». Он пришел к выводу, что возведение экспериментального реактора, которым руководил Энрико Ферми, уверенно продвигается вперед. Однако Гровс поразился, насколько смутно ученые представляли себе детали работы, которые с инженерной точки зрения считались фундаментальными. Если бомбу планируется сконструировать вовремя, то программа уже должна была дать ответы на ключевые вопросы. Сколько потребуется урана? Какого размера будет бомба? Как долго будут продолжаться работы? Физикам же, казалось, доставляло удовольствие предполагать и прикидывать. Гровс заметил физикам, что если бы перед ними стояла задача организовать свадебный банкет, то разговоры наподобие «Мы можем ожидать от десяти до тысячи гостей» совсем не годились бы для грамотного планирования.

Гровс, убежденный, что его окружают одни «ботаники», считал необходимым еще раз дать понять своим подчиненным (среди которых, кстати, было несколько нобелевских лауреатов): он не испытывает пиетета перед их ученостью. Гровс утверждал, что его десятилетнее среднее образование стоит двух докторских степеней. После этого генерал дал ученым время обдумать важность этого утверждения. Но Лео Силарду времени на размышления почти не понадобилось. «Как можно работать с такими людьми?!» – вопрошал он своих коллег. Впрочем, неприязнь между Силардом и Гровсом была взаимной: генерал почти сразу счел венгерского эмигранта-физика «возмутителем спокойствия» и приложил немало усилий, чтобы интернировать его как «враждебного иностранца».

Из Чикаго Лесли Гровс двинулся дальше на запад, в радиационную лабораторию Беркли, куда прибыл 8 октября. Эрнест Лоуренс, мастерски превративший инспекцию в экскурсию, произвел на Гровса очень приятное впечатление. Гровс надеялся, что хотя бы здесь, в Калифорнии, его ждут хорошие новости. Лоуренс пообещал продемонстрировать ему новейшую машину. На тот момент он перешел от работы с 93-сантиметровым циклотроном к использованию 467-сантиметрового суперциклотрона, который уже был готов. Лоуренс сел за пульт управления огромной машины и объяснил, как она работает. Впечатленный Гровс спросил, сколько времени потребуется, чтобы приступить к практически значимому разделению. Лоуренс признался, что пока сколь-нибудь серьезные опыты не проводились; машина еще ни разу не работала дольше 10–15 минут подряд. Чтобы в циклотроне установился необходимый вакуум, она должна проработать от 14 до 24 часов.

Генерал, чувствуя себя обманутым, направился в лабораторию Роберта Оппенгеймера в Беркли. Удивительно, но эта встреча прошла совсем не так, как можно было предположить, зная описываемых персонажей. Оппенгеймер – худой, аскетичный, остроумный интеллектуал с леворадикальными взглядами. Гровс – белозубый, полноватый, консервативный сын пресвитерианского пастора, пропитанный прагматизмом военный инженер, с презрением относящийся к «ботаникам». Но при всем очевидном несходстве эти двое сразу прониклись симпатией друг к другу.

Позднее Лесли Гровс так отзывался о физике, который стал знаменитым благодаря атомному проекту:

С точки зрения сегодняшнего дня кандидатура Оппенгеймера кажется самой подходящей, поскольку он полностью оправдал наши ожидания. Работая непосредственно под руководством Комптона, он возглавлял исследования по созданию бомбы и, без сомнения, знал абсолютно всё, что тогда было известно в этой области. Однако его исследования носили теоретический характер и сводились, по существу, к грамотной оценке мощности взрыва в результате реакции деления ядер атомов. В таких же практических областях, как разработка конструкций взрывателя и бомбы, обеспечивающих ее эффективный взрыв, ничего не было сделано. <…>

Он человек больших умственных способностей, имеет блестящее образование, пользуется заслуженным уважением среди ученых, и я все больше склонялся к мысли, что он справится с предстоящей работой, ибо в своих поисках я не мог найти ни одной кандидатуры, хоть сколько-нибудь более подходящей для решения поставленных задач.

Еще Гровса поразило умение Оппенгеймера доходчивым языком объяснять сложные научные проблемы. Но, что важнее, физику удалось обнадежить Гровса. «Экспертов в этой области нет, – заявил Оппенгеймер. – Она слишком нова». Однако, если всех ученых, изучающих физику бомбы и ее конструкцию, собрать в одной специальной лаборатории, они смогут решить все проблемы, с которыми пришлось столкнуться.

Гровс мыслил в том же направлении и сам планировал создать специальную лабораторию в «Зоне Y». 15 октября он предложил Оппенгеймеру возглавить ее.

Многим специалистам, занятым в проекте, такое назначение показалось немыслимым. На то было немало причин. Во-первых, Оппенгеймер – теоретик со свойственным теоретикам неумением проводить эксперименты. Во-вторых, у него нет Нобелевской премии, а ведь в проекте уже задействовано много нобелевских лауреатов, которым логичнее было бы предложить пост, соответствующий их статусу. И в-третьих, Оппенгеймер дружит с коммунистами, а значит, проект под его руководством может оказаться в опасности. Но все доводы были проигнорированы. Гровс нашел «своего человека» и быстро продавил решение через самые разные комитеты. Роберт Оппенгеймер получил назначение 19 октября 1942 года.

Теперь предстояло найти место для «Зоны Y», где должна была разместиться новая центральная лаборатория. Отдаленный лесистый каньон Хемес-Спрингс в Нью-Мексико Оппенгеймер отверг как слишком «мрачное и удручающее место». Поисковая группа двинулась от Хемес-Спрингс к плато с другой стороны гор Хемес, на котором располагалась частная школа для мальчиков, которая называлась «Лос-Аламосское ранчо». Среди ее выпускников можно назвать Уильяма Берроуза и Гора Видала. Кроме того, эту школу хорошо знал Джеймс Конент – он подумывал отдать туда своего младшего сына. Здесь были здания, водопровод и электричество. Единственная проблема – грунтовая дорога, проложенная к плато от Санта-Фе, расположенного в 50 километрах юго-восточнее, выглядела как тропинка, утопающая в грязи. Тем не менее генералу Гровсу понравилось, что комплекс находится в таком изолированном месте.

На первом этапе Оппенгеймер полагал, что в лаборатории потребуется разместить не более тридцати ведущих ученых плюс вспомогательный персонал. Гровс сразу начал переговоры о приобретении участка, которые завершились быстро и успешно: школа так и не восстановилась после Великой депрессии, поэтому ее последние выпускники получили дипломы 21 января 1943 года.

Оппенгеймер приступил к неофициальному набору ученых для лаборатории через несколько дней после назначения на пост руководителя. Теперь, когда нашли «Зону Y», он и Лоуренс занялись делом всерьез. Многие ученые пытались уклониться от работы в отдаленном месте, некоторые жаловались на трудности с переездом. Лео Силард, например, заявил: «Там никто не сможет ясно мыслить. Все, кто туда отправятся, сойдут с ума».

Но большая часть ученых, которым предложили переехать в Лос-Аламос, сильнее всего беспокоились о том, что им придется работать в военной лаборатории, а значит, служить в армии, чего им совсем не хотелось. Физики Исидор Раби и Роберт Бахер из Массачусетского технологического института убедили Оппенгеймера, что лаборатории нужно сохранить «научную автономность», а превращение ее в чисто армейскую структуру совсем не обязательно. Генерал Гровс согласился с этим неохотно, оговорив, что военные сохранят свою иерархию и будут отвечать за безопасность комплекса.

Итак, ученые Лос-Аламоса получили возможность работать на атомный проект как гражданские лица. Однако из-за беспрецедентных мер безопасности лаборатория вскоре стала напоминать концентрационный лагерь.

С древних времен человечество изобретало новые, все более разрушительные виды оружия. Луки и арбалеты сменило огнестрельное оружие, вместе с развитием авиации появились бомбы. Потом было изобретено химическое и бактериологическое оружие. И вот в 1945 г. ученые смогли создать нечто принципиально новое: оружие, которое способно уничтожить всю человеческую цивилизацию. Работы по созданию ядерной бомбы проводились во многих странах - Германии, Великобритании, Советском Союзе. Но первыми успеха смогли добиться американцы. Программу по разработке ядерного оружия назвали Манхэттенский проект.

Проект Манхэттен – как все начиналось

Манхэттенский проект стартовал 17 сентября 1942 г. Но работы, которые связаны с исследованием радиоактивных веществ, велись задолго до этого. В частности, с 1939 г. эксперименты проводились в «Урановом комитете». Работы подобного рода с самого начала были засекречены и оставались секретными на протяжении долгого времени после окончания войны.

Основной причиной того, что создание ядерной бомбы стало одним из приоритетных научных направлений, был интерес нацистской Германии к созданию новейшего оружия массового поражения. 1939 год, 24 апреля – власти этой страны получили письмо от профессора Гамбургского университета Пауля Хартека. В письме речь шла о принципиальной возможности создания нового вида высокоэффективного взрывчатого вещества. В конце Хартек пишет: «Та страна, которая первой сможет практически овладеть достижениями ядерной физики, приобретет абсолютное превосходство над другими».

Основные задачи проекта

Абсолютное превосходство - это было именно то, к чему стремился . Так что перед участниками проекта встало одновременно две задачи. Надо было не только создать собственное ядерное оружие, но и, по возможности, помешать нацистам разработать такое же.

Что бы решить первую задачу необходимы были усилия самых талантливых физиков-ядерщиков. В проект привлекли лучшие из лучших. Список участников Манхэттенского проекта любой специалист по ядерной физике читает с почтением, до такой степени много в нем выдающихся ученых с мировым именем: Рудольф Пайерлс, Отто Фриш, Эдвард Теллер, Энрико Ферми, Нильс Бор, Клаус Фукс, Лео Силард, Джон фон Нейман, Ричард Фейнман, Джозеф Ротблат, Исидор Раби, Станислав Улем (Юлем), Роберт Уилсон, Виктор Вайскопф, Герберт Йорк, Кеннет Бэйнбридж, Сэмюэл Аллисон, Эдвин Макмиллан, Роберт Оппенгеймер, Джон Лоуренс, Георгий Кистяковский, Ганс Бизе, Эрнест Лоуренс, Р. Робертс, Ф. Молер, Александр Сакс, Ханс Бете, Швебер, Буш, Эккере, Халбан, Симон, Э. Вагнер, Филипп Хауге Абельсон, Джон Кокрофт, Эрнест Уолтон, Роберт Сербер, Джон Кемени.

Относительно второй задачи, решить ее могли лишь военные. Именно потому руководство проекта было двойным. Его возглавляли американский физик Роберт Оппенгеймер и генерал Лесли Гровс. Задача, которая стояла перед Гровсом, была не из легких: пока ученые проводили бессонные ночи, пытаясь разработать «дееспособную» модель нового оружия, ему было необходимо не только выяснить достижения противника, но захватить и доставить в Америку ведущих немецких ученых-физиков, запасы делящегося материала и относящиеся к расщеплению ядра атома документы и оборудование.

Миссия «Алсос»

1943 год – Гровсом было сформировано специальное подразделение по научной разведке. Его руководитель, генерал Стронг, предложил отправить в Италию «небольшую группу ученых в сопровождении необходимого военного персонала». Это подразделение вошло в историю Манхэттенского проекта под кодовым названием миссия «Алсос».

В итальянскую группу миссии «Алсос I» входило 4 офицера во главе с Борисом Пашем. Она прибыла в Италию 17 июня 1943 года. Встречи с офицерами итальянского военного флота, которые знали о немецких исследованиях, дали возможность получить ценную информацию: немцы проявляли огромный интерес к тяжелой воде, производимой в Норвегии. Чтобы замедлить работы немецких исследователей, паром с тяжелой водой взорвали (отличились местные партизаны), а завод по ее производству был подвергнут бомбардировке английской авиацией.

Разведчики стремились контролировать любые источники сырья для ядерного оружия. Ими велось пристальное наблюдение за крупнейшими заводами Германии, составляя список тех, которые могли быть задействованы в немецком ядерном проекте.

После высадки союзников в Нормандии в августе 1944 года в Париж прибыла миссия «Алсос II», в которой было собственное научное подразделение, возглавляемое голландцем Самюельем Гоудсмитом. Полномочия офицеров миссии «Алсос» были чрезвычайно высоки. Они могли рассчитывать на неограниченную помощь войск, если дело касалось ядерной программы.

Когда стало известным, что немецкий город Хехинген вот-вот должны взять французские подразделения, по требованию Бориса Паша американские войска изменили направление наступления и первыми смогли войти в город. Благодаря этому маневру удалось вывезти из города крупную немецкую атомную лабораторию и переправить за границу выдающегося немецкого физика Макса фон Лауэ.

Потом американцы узнали, что город Ораниенбаум попадает в советскую зону. Советский Союз был возможным конкурентом в борьбе за создание атомного оружия. Потому по просьбе генерала Гровса генерал Маршалл разбомбил завод в этом городе вместе со всем оборудованием. Миссия занималась также и поиском сырья: за время работы было захвачено и вывезено в Америку больше 70 тонн урана и радия.

Правда, руководством Гровса многие из ученых были недовольны. Его отношение к ученым было крайне пренебрежительное. Кроме этого, физиков раздражали методы, с помощью которых Гровс стремился предотвратить утечку информации. Каждый ученый делал свою часть работы. Обмениваться мыслями о ходе экспериментов они могли лишь с сотрудниками своего отдела. Если же возникала необходимость передать информацию из отдела в отдел, было необходимо специальное разрешение. Нельзя сказать, что эти меры были излишние: по воспоминаниям советских разведчиков, в Манхэттенский проект было внедрено множество сотрудников. А американцы стремились не только к созданию ядерной бомбы, но и к сохранению монополии на нее.

Процесс создания атомной бомбы

Тем временем ученые прорабатывали различные версии и экспериментировали. 1942 год, 1 декабря – после 17 дней круглосуточной работы группа Ферми закончила создание реактора СР-1, способного к осуществлению цепной реакции. Этот реактор содержал 36,6 тонны оксида урана; 5,6 тонны металлического урана и 350 тонн графита. На следующий день в нем успешно осуществилась первая цепная реакция, тепловая мощность которой составила 0,5 ватта.

Серьезной проблемой было получение радиоактивных веществ с нужными качествами. Для ее решения в Хэнфорде начинают создаваться реакторы по производству плутония и предприятие по его обогащению. А в Ок-Ридж идет строительство большого исследовательского реактора Х-10, на котором предполагается для проведения дальнейших исследований синтезировать плутоний.

С марта 1943 г. начал активную работу исследовательский центр в Лос-Аламосе. К 1944 году там развивались три направления: создание атомной бомбы, добыча урана-235 и плутония-239 в промышленных масштабах и подготовка к боевому использованию оружия. За последней формулировкой скрывается создание армейского подразделения, которое способно обеспечить боевое применение ядерного оружия. С самого начала было понятно, что ядерные бомбы будут сбрасывать самолеты. Надо было немного изменить конструкцию бомбардировщиков, подготовить экипажи. Например, когда бомба была создана, в Америке было модернизировано 17 бомбардировщиков, готовых доставить страшный «подарок» в любую точку земного шара.

Процесс создания атомной бомбы продвигался не так быстро, как хотели бы военные. 1944 год, сентябрь – имелось две главные схемы создания бомбы: одна - на основе урана, другая - на основе плутония. Но перед участниками проекта стояло почти непреодолимое препятствие. Детально разработанный вариант урановой бомбы они не могли изготовить, потому как общее количество высокообогащенного урана-235 в то время составляло всего несколько граммов, а промышленных способов его получения еще не было. С плутонием ситуация была прямо противоположная: его умели добывать в нужных количествах, но не было схемы бомбы на основе плутония.

К середине 1945 г. большую часть технических проблем удалось решить. Постепенно накапливалось нужное количество радиоактивных веществ. Вместе с этим намечается потенциальный список целей для ядерных бомбардировок - все они находились в Японии. Первоначально в этот список входили бухта Токио (для демонстрации), Йокогама, Нашйа, Осака, Кобе, Хиросима, Кокура, Фукуока, Нагасаки, Сасебо. Позднее этот список несколько раз менялся: часть японских городов была разрушена в результате обычных бомбардировок.

Испытание первой ядерной бомбы

Атомная бомба «Тринити»

1945 год – июль стал переломным моментом в истории Манхэттенского проекта. Ученые с нетерпением готовились к испытанию первой в мире ядерной бомбы. Вначале собирались устроить взрыв в замкнутом металлическом толстостенном контейнере, чтобы в случае неудачи сохранить как можно больше плутония. Но, к счастью, от этой идеи отказались. Ученые не могли точно спрогнозировать, как поведет себя созданное ими детище. Слишком мало было известно в то время о возможностях атома. Наконец решили взорвать «Тринити» («Троицу») на открытом полигоне, подальше от заселенных районов. Рассмотрев несколько вариантов, комитет остановился в конце концов на районе Аламогордо. Он находился на территории авиационной базы, хотя сам аэродром располагался на некотором удалении.

Настал день испытаний. Бомба была подготовлена и водружена на 33-х метровую стальную вышку. Вокруг нее на большом расстоянии была расположена регистрирующая аппаратура. В 9 км к югу, северу и востоку от башни глубоко под землей были оборудованы три наблюдательных пункта. В 16-ти км от стальной башни располагался командный пункт, откуда должна была поступить последняя команда. Из-за плохой погоды взрыв переносили два раза. Наконец приняли решение взорвать бомбу в 5 ч 30 мин 16 июля 1945 г.

В последствии Гровс, лично присутствовавший на испытаниях, описал свои впечатления: «Моим первым впечатлением было ощущение очень яркого света, залившего все вокруг, а когда я обернулся, то увидал знакомую теперь многим картину огненного шара. Первой моей, а также Буша и Конэнта реакцией, пока мы еще сидели на земле, следя за этим зрелищем, был молчаливый обмен рукопожатиями. В скором времени, буквально через 50 секунд после взрыва, до нас докатилась ударная волна. Я был удивлен ее сравнительной слабостью. В действительности ударная волна была не такой уж слабой. Просто вспышка света была так сильна и так неожиданна, что реакция на нее снизила на время нашу восприимчивость».

После испытания руководитель Лос-Аламосской лаборатории Роберт Оппенгеймер процитировал измененный стих из Бхагавадгиты: «Теперь я - Смерть, сокрушительница миров!». На его слова откликнулся Кеннет Бэйнбридж, специалист лаборатории, ответственный за испытание. Его слова были не так поэтичны: «Теперь все мы - сукины дети».

В целом атмосфера на полигоне царила странная. Одни зрители (из числа военных) попросту не могли понять сути происходящего, другие откровенно радовались, что уцелели, третьи погрузились в расчеты. Зрелище ядерного гриба оказалось до такой степени пугающим, что многие из ученых впервые задумались о том, какая сила была выпущена ими на свободу.

Спустя какое-то время после взрыва эпицентр обследовали несколько танков «Шерман», выложенных изнутри свинцовыми плитами. Зрелище было страшное: мертвая, выжженная земля, на которой в радиусе полутора километров было уничтожено все живое. Песок спекся в стекловидную зеленоватую корку, которая покрывала землю. В громадной воронке лежали искореженные остатки стальной башни. В стороне валялся исковерканный, перевернутый на бок стальной ящик - тот самый, из которого вначале хотели сделать контейнер для испытаний.

Мощность взрыва была оценена в 20 000 тонн тринитротолуола. Это был самый мощный взрыв, что когда-либо прогремел на Земле. Для того чтобы представить себе его силу, достаточно сказать, что такого рода разрушительный эффект могли вызвать 2000 самых мощных бомб времен Второй мировой войны. Но «Тринити» была лишь первым детищем Манхэттенского проекта. Уже готовились к выполнению своей страшной задачи «Толстяк» и «Малыш».

Военные и политики вначале лишь радовались появлению нового оружия и с нетерпением ожидали, когда его можно будет применить. Вопросы этики мало кого волновали. Гораздо чаще обсуждалось, стоит ли использовать бомбы по мере изготовления или накопить запас из нескольких бомб, чтобы провести массовую бомбардировку Японии. Получив отчет об успешном испытании «Тринити», президент Трумэн предъявил Японии ультиматум, в котором потребовал немедленного прекращения войны.

Почему мишенью для применения бомбы была выбрана Хиросима? Руководитель проекта объяснял это так: «Хиросима была важнейший военный объект Японии.

В помещении замка находился штаб армии. Гарнизон города насчитывал 25 000 человек. Порт Хиросимы был основным центром для всех коммуникаций между островами Хонсю и Кюсю. Этот город был самый крупный из числа городов, не пострадавших от налетов американской авиации, если не считать Киото. Население, которое, по нашим данным, было более 300 000 человек, почти целиком было занято в военном производстве, осуществлявшемся на предприятиях небольшого и совсем малого масштаба и даже просто на дому».

Первые ядерные взрывы. Последствия

Атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки

1945 год, 6 августа – в 9 ч 15 мин бомба была сброшена на Хиросиму. Бомбардировщиком Б-29, доставившим страшный груз, управлял полковник Тиббетс. Майор Фирби был бомбардиром, капитан Парсонс - специалистом по оружию, а лейтенант Джепсон отвечал за электронное оборудование.

Высота огромного белого облака, накрывшего Хиросиму после взрыва, по оценкам пилотов, доходила до 13 км. Бомба, сброшенная на Хиросиму, соответствовала по силе взрыва заряду в 20 000 тонн тринитротолуола. Диаметр огненного шара составлял 17 м, температура внутри него поднялась до 300 000 °С.

Фотографировать происходящее в Хиросиме было невозможно. Только на следующий день военные смогли увидать результаты бомбардировки: почти 60 % города было разрушено, полыхали пожары, зона разрушений простиралась на 1 800 метров от эпицентра и охватывала площадь 4,5 квадратных километра. Из 250 000 жителей Хиросимы было убито и ранено 160 000. Бомбу, причинившую эти грандиозные разрушения, называли «Малыш»…

После бомбардировки Хиросимы приняли решение распространить на территории Японии листовки с обращением к народу и сообщением о том, что Америка стала обладателем самого мощного оружия на Земле. В них было требование немедленной капитуляции и говорилось о том, что японцам лучше проявить благоразумие, пока США не отдали приказ о применении еще одной бомбы. Почему американцы не остановились? Почему они сбросили вторую атомную бомбу? Возможно, потому, что решение о ее применении было принято еще до того, как в Японию попала первая партия листовок. Скорей всего, правительство и военные и не думали ограничиваться одной бомбой.

9 августа пришла очередь еще одного «детища» Манхэттенского проекта - бомбы «Толстяк». Ее сбросили на Нагасаки 9 августа 1945 г. В момент взрыва погибло около 73 000 человек, еще 35 000 умерли после долгих мучений. После чего Япония капитулировала.

Манхэттенский проект был одним из самых дорогостоящих за всю историю человечества. В нем было задействовано множество участников: с 1942-го по 1945 год на различных объектах работало до 130 000 человек. Затраты на создание ядерного оружия достигли двух миллиардов долларов (в сегодняшних ценах - около 20 миллиардов). Поначалу участники проекта искренне были уверены, что создание такого мощного оружия положит конец всем войнам. Но его появление привело к гонке ядерных вооружений и попыткам изобрести еще более мощные бомбы.